Проиграть-выиграть, выиграть-проиграть,
Это вовсе, как мне кажется, не футбол.
Куда ты пошел? Пора умирать.
Спрашиваю, твою мать: куда ты пошел?
Одни говорят - ввысь. Другие командуют: вниз,
Самые оптимистичные предполагают, что выберешь как-нибудь сам,
Тем более можешь выбрать земную жизнь,
Приглядевшись к нарисованным небесам.
Вот уж мне оптимисты. Бывал же и я таким,
Следил, как Луна подсвечивает край серебряных облаков,
Ложится туман, поднимается дым,
Пар стоит над рекой.
Чтоб под колеса дорога в тысячный раз легла,
Чтоб ещё раз, хоть краем, кому-нибудь повезло,
Надо оставить в доме немного тепла,
Беречь тепло
Она родилась у высокого берега реки. Молния ударила в центр дубравы, самые старые и мощные дубы прогорели, остальные деревья расступились, измельчали, и с тех пор смешанный лес, соблюдая границы, окаймляет поляну, почти идеальный круг. Летом поляна полна разнотравья, пчелы и бабочки трудятся с первых лучей, птицы вьют гнезда в тени кустарников и мелколесья. Река, многовековая спутница, медленно меняя русло, постепенно отдалялась и, наконец, уползла вниз, метров на пятьсот, поляна перестала быть прибрежной. И уже всякие лягушки, змейки, стрекозы и водные птицы не так обильно проводят здесь время. Но однажды в ливень чайка выронила из клюва окуня. Окунь долго прыгал в траве, виляя красным хвостом, потом заснул.
Так началась ее история.
• • •читать полностьюКогда еще не было ни американского битника Джека Керуака с его знаменитым романом, ни самого понятия о буддистской дхарме, ни вообще северного буддизма, по дорогам Китая бродил странный человек. Он не писал книг, не имел учеников, но память о нем живет почти два с половиной тысячелетия. Звали его Ян Чжу.
Однажды на берегах великой желтой реки Ян Чжу познакомился с красивой девушкой из благородного семейства. Девушка была очарована его речами и в ту же ночь бежала из дома.
Они странствовали больше двух лет, пока подружка нашего философа не заскучала. Где-то в северной глуши она вспомнила родительский дом, родовые предания, роскошь и удовольствия городской жизни.
Она глядела на Ян Чжу с укором. И они решили вернуться в город.
• • •читать полностьюC юности я резко останавливалась и яростно черкала что-то посреди улицы, следуя лишь внутреннему Даймону, так, кажется, я его именовала в свои 17. Посреди людской фауны и флоры, — этими подножными источниками антропического и божьего вдохновения, я пользовалась жадно и без разбору. Ходила всегда очень быстро, выдыхая дым зажатых в углу рта сигареток, словно мои тикающие часы были частью взрывной волны, детонирующей из печенки, а сигареты – коротким и эффективным фитилем. Бежала и вдруг совершала непредвиденную остановку. Зависала над мутным пейзажем, словно насекомое, смахивавшее на военный вертолет… Я рылась в прожорливой сумке, извлекала жуткого вида бумажки и погружалась в незримые бездны, не сильно волнуясь о внешнем. Я была счастливым выродком, фриком, не замороченным на социофобиях и собственном look-е. Мало ли нас, инопланетян, скопилось в том городе в то время?
• • •читать полностьюКогда колесо истории подскакивает и падает, разбрасывая по сторонам изувеченные жизни, являются люди, над которыми, кажется, нет и невозможно никакой власти, кроме, разве что, божественной. Булгаков был одним из таких. И, увидев все то, от чего многие сошли бы с ума, будучи врачом в эпоху, когда боль и страх подобно языческим богам властно заняли тела людей, оставался таковым до конца. Реальность, морфий - цельный мир среди дробящихся душ, галлюцинация или кошмарная действительность - данность и мнимость декораций его жизни. На фоне которых он любил и смеялся, делая время бессильным.
• • •читать полностью