НОВЫЕ ПУБЛИКАЦИИ:
Когда пушки стреляют, музы срываются на фальцет,
одни учатся перевязывать раны
другие метко стрелять,
иные поворачиваются лицом к глухой стене
и спрашивают как обезумевшие:
разве не в этом месте мы созерцали беспечальное небо?
Потом они тяжело встают, чтобы собрать в дорогу мужчин,
пакуют скрипки в Ясиноватую,
проверяют гитары, все чудесные новые, но самая душевная — Наталькина из деревни, старенькая переделанная двеннадцатиструнка, неубиваемая, пойдет на передовую.
Когда пушки стреляют, одни музы срываются на фальцет,
другие понемногу учатся перевязывать раны,
иные тихонько стучат кулаком в затвердевшие небеса:
проверяют – достаточно ли прочные кофры у скрипок,
Потом они словно заново учатся ходить, молятся,
чтобы все вернулись домой
целыми и невредимыми.
НА ВИДЕО:
...Таким образом, наш язык имеет два слоя - один слой божественный, а другой сомнительного порядка, связанный, судя по всему, с гееной, с пространством на севере от Господа. Так ад и рай, прошлое и будущее содержатся в языке и в его письменах. И в письменах языка! Здесь виднеется дно тени. Земная азбука представляет собой зеркало небесной и разделяет судьбу языка. Если мы используем вместе и имена, и глаголы (хотя глаголы стоят бесконечно выше имен, ибо не равны ни их возраст, ни происхождение, ибо они возникли до, а имена после Творения), то все это относится и к азбуке. Поэтому буквы, которыми записывают имена, и буквы, которыми фиксируются глаголы, не могут быть одного сорта, и они с незапамятных времен были поделены на два вида знаков и только сейчас перемешались в наших глазах, потому что как раз в глазах и прячется забывчивость. Так же как каждая буква земной азбуки соответствует какой-то части тела человека, так и буквы небесной азбуки соответсвуют, каждая своей, частице тела Адама Кадмона, а просветы между буквами отмечают ритм его движения. Но ввиду того, что параллельность Божией и человеческой азбуки недопустима, одна из них всегда отступает, чтобы дать место другой; и наоборот, когда другая распространяется - отступает первая. Это же верно и для письмен Библии - Библия постоянно дышит. Мгновениями в ней сверкают глаголы, а стоит им отступить, чернеют имена, правда, мы этого видеть не можем, так же как нам не дано прочитать, что пишет черный огонь по белому огню. Так и тело Адама Кадмона попеременно наполняет наше существо, то покидает его, как при отливе, в зависимости от того, распространяется или отступает небесная азбука. Буквы нашей азбуки возникают наяву, а буквы небесной азбуки появляются в наших снах, рассыпанные как свет и песок по водам земли в час, когда Божии письмена прильют и вытеснят из нашего спящего глаза письмена человеческие. Потому что во сне думают глазами и ушами, речи во сне не нужны имена, она использует лишь одни глаголы, и только во сне любой человек цадик, и никогда не убийца... Я, Самуэль Коэн, пишущий эти строки, так же, как хазарские ловцы снов, ныряю в области темной стороны света и пытаюсь извлечь заточенные там Божьи искры, однако может случиться, что моя собственная душа останется там в плену. Из букв, которые я собираю и из слов тех, кто занимался этим же до меня, я составляю книгу, которая, как говорили хазарские ловцы снов, явит собой тело Адама Кадмона на земле...»