* * *

Когда ветер поднялся и ропот стих
Самое существенное знать имена
Сотни людей, совершенно своих,
Они и называются моя страна.
Разумеется, справедливости не было и нет,
Разумеется, власть порочна и дурна,
Разумеется, рыдает Нетварный свет,
Моросит неизбежный дождь и воцарилась долгая тишина.
Но сердце согреет весна, спину прикроет друг,
Новый удел нам отмерили небесные землемеры.
Завершится победой война. Разрывая порочный круг
Стрела времени обещает неизбежные перемены.

* * *

Кто ты такой - спрашиваю себя - кто ты такой,
Почему - спрашиваю себя - ты здесь, а не там,
От того, - отвечаю, - что я человек плохой,
А плохой человек должен иметь хотя бы привязанность к родным местам.
А как же государство, - спрашиваю, - его преступления, все дела,
Кол, виселица, застенок, главное дело допрос?
Как равнодушному человеку, мне важно, чтобы страна жила,
Я равнодушен до слез.
Смотри, назначат тебя начальником, пусть маленьким, что тогда?
Тебе уже обещали недоброжелатели, - за то, что топишь за власть.
Будешь вести судопроизводство небольшого суда,
Иметь свою часть.
И не надейтесь даже. Я просто в дверь не войду,
Не по формату широк, да и несколько удлинен.
К тому же, чтоб как-то относиться к любому суду,
Надо ценить законы. А что мне закон?
Я плохой человек, как тридцать раз говорил,
Правда - не мой удел, и право - не мой калым.
Я - на собственном месте. Только б хватило сил
Не захотеть стать хорошим, так и остаться плохим.

* * *

Восстал случайно из мрака,
По окрику, из-под бетона,
По времени забияка,
Давно ушедший из дома.
К ногам не жмётся собака,
Не закурить на рассвете,
И слэнга не разбирают
Ни старики, ни дети.
Одежда его истлела,
Надежда его пропала,
Он только тень, не тело
Прокинутого идеала.
Цветы на асфальте не выросли,
В коробке пылятся пластинки.
Куда мы смотрели? С вызовом.
На ещё распечатанном фотоснимке.

* * *

Невероятно, но никак.
А мы хотели только так,
Совсем не так, как прошлый раз,
Как люди делали до нас.
Но вышло всё наоборот,
Чудес давно никто не ждёт,
Судьба смела, а ты дурак,
Устал от присказок и врак.
Не знал и вправду ни хрена,
Изгнание, а тут война.
Стен множество и ветер стих.
Сквозь них не можем через них.
Что повторяться о пустом.
О том ли говорил Платон
Митрополит. Он далеко,
Перегородки высоко.
Хоть не достали до небес,
Но их никто не перелез.

На сдачу Карабаха

Науку ненависти ни выучить, ни оставить,
Незачем говорить о славе, о переправе,
О пристреленном рынке, где торгуют просроченными речами,
О том, что случилось не с нами, о том, что случится с нами.
Мост по над временем взорван. Хочешь - плыви по течению,
Где тебя вынесет - там и случится встретить
Единственное, что остаётся - скорбное песнопение,
Как по над озером Ван, когда поднимется ветер.
Пыль, неизбежная пыль. Уже ни тоски, ни страха.
Торговля берет своё. Но только не цвет небес.
Кто-то будет беден как инок, кто-то богат как Крез.
Душа человека имеет ничтожный вес.
Темнеют хачкары. Спите, герои Арцаха!

* * *

На Севере лето. Птицы.
Проворные облака.
Совсем неуютно в темнице.
Чжуан Цзы будет сниться
Короткий полет мотылька.

* * *

Мысль о том, что стихи никогда никому не нужны
Контингентна, как и всякая ахинея.
В стране, на фоне большой войны
Кажется, шут с нею.

Но неожиданно оказывается - человек,
Случайно встреченный на переправе,
Твои несколько строк затвердил навек,
Хотя это мало что говорит о славе.

Он даже не знает, кто их первый раз записал,
Просто беседует с девушкой о своём.
Военная выправка, во взгляде металл.
С берега на берег идет паром.

На том берегу у него дом, у тебя путь.
Тих батюшка Дон. Серебрится вода.
Ты можешь вернуться в это место когда-нибудь,
Можешь и навсегда.

* * *

Когда неожиданно просыпаешься днём,
Не можешь понять, где ты был,
В каком не оставленном доме,
В мирное время,
С кем из друзей,
С теми, кого нет,
Или с теми, кого нет на самом деле.
Отец стоит по правую руку,
Сегодня день его смерти,
Или Тот, кто не умер
И никогда не умрет.
Но это было бы не по грехам, не по чину.
Просто ощущалось присутствие.
Проснулся в кресле,
Минутный сон,
А столько всего произошло
Хорошего.
Целое путешествие.
На берегу моря,
На склоне горы,
Во дворе взбирающегося по склону дома
Стоял стол.
С него можно было бы легко спрыгнуть
На крышу пляжного кафе.
Мешала только
Натянутая зачем-то колючая проволока.
Жалко,
Если все это,
Сон, странные места,
То ли существовавшие, то ли вожделенные,
То ли пришедшие из мира 2.0 -

Всего лишь смутные течения
В голове,
На мгновение потерявшей ориентацию
Во времени и пространстве.

И только-то.

* * *

Думай о другом, - говорю. Не о прекращении этого существования,
А о том, что за ним.
Всякое дыхание, - помнишь? Будешь таким дыханием,
Когда глаза разъедает дым?

Остальное только детали,
Кто научится душу тревожить, оставленное обнимать?
В сущности, если восстали,
Должны стоять.
Но это, как принято говорить, в идеале.

* * *

Эшафот. Палач в красной рубахе. Отточенный топор отражает солнце.
Последнее желание приговоренного. Говорит: чарку.
Толпа жмётся к лобному месту. Игнатий кричит:
Люди добрые! Он никак не виновен.
Игнатия сбивают с ног. Потом бьют ногами
Долго, с оттяжкой.
Это задерживает зрелище, дарит ещё несколько минут жизни
Приговоренному. Народ потный. Как в рассказе одной из подруг Генри Миллера,
Мешает вожделение с ужасом. Возбуждает
Неслыханно. И вот выдох.

Тут у нас заговорили о ностальгии
После литры выпитой. О ностальгии и пропаганде.
Я вспомнил эту картинку
Из рассказа, как ее там, Анаис Нин.
Жила бы сейчас, наверняка называлась сепаратной феминисткой.
Ненавидела бы таких как я.
Любовалась.

* * *

Нашёптывают: земля устала
Ты и сам бесполезен, химическое существо,
Слишком от идеала,
Собственной воли мало,
Пробы и бирки, только то и всего.

Война с таким же тобой возникла внезапно,
Вчера ещё небо было вполне голубым,
Но ненавидел один, другой уповал на завтра,
Третий был просто азартен,
И вот уже черный дым.

Линия фронта может быть далеко, может быть близко,
Зависит не только от географического положения
И зоны индивидуального риска.
Каждое утро линия чертится где-то в темени,
Заканчивается в области василиска.
Но ты не растение
И не клинок,
А промежуточное местоимение,
Папаша, сынок.

В другие эпохи всё то же, но не так резко.
Магнитная буря, гроза, мысль, вот когда я умру,
Будет по-настоящему интересно.
Июнь. Север. Окно приоткрыто. Бьётся на ветру занавеска.
Занавеска, как сумасшедшая, пляшет на нашем пиру.

* * *

Попробуешь проще,
Станешь резче,
В общем-то
Элементарные вещи.
Одна сигарета
На двоих,
В этом
Знаков нет никаких.
Страна - твоя сторона,
Война - просто война,
Да и смерть никак
Не знак.

Стихотворение, написанное в часы пригожинского марша на Москву

Кого проводим и помянем,
Как ревновать друг друга станем,
С кем нарисуемся в побег?
Я знаю волком и лисицей
Воздастся каждому сторицей
За нетерпение и грех.

В столице празднуют пустое,
Все, кто назначены - герои,
И меньше окаянных слов.
На перерытые дороги
Мотоциклист глядит двурогий.
Каков теперь его улов?

Мы, не оставленные снами,
Предчувствиями, простынями
Клятв, обещаний и тревог,
Ждём. Он грядет. Придет за нами.
Из тьмы появится, восстанет.
И есть надежда - будет Бог.

Памяти П.

У смерти, главной твоей подруги,
Ты нашёл такую любовь и ласку -
Что, сквозь ямы ловчие Кали-юги,
Не в легенду сразу шагнул, а в сказку.
Змей-Тугарин не до конца повержен,
Отрастают головы слишком быстро.
Не оставляй нас одних, человек-громовержец,
Человек-молот. человек-выстрел.

Распавшийся А.

Некто бросил кости и смотрит на комбинацию.
Бывает удачная. Множество надежд.
Но не случается идеального сочетания черт.
Опытному взгляду сразу видны слабости и препятствия,
Следствия и причины.
Они могут быть забавными. Восхитительными.
Любят, ненавидят, строят города, козни.
Казни.
Бухают, странствуют, предают, воруют, разрушают друг друга.
В конце иногда выходит недурная картинка,
Но уже не остаётся перемен.

Надо бросать кости снова и снова.

На приговор Н.

Есть разные, конечно, знатоки,
Распавшейся эпохи чёт и нечет,
На перевозе у большой реки
Заняться им когда-то было нечем.

Мы допивали в праздничные дни
С собою принесенные напитки.
Теперь на берегу стоят одни
Чужие, дураки и недобитки.

Кто радуется? Человек с ружьём.
Все - фантики, что по игре не фанты.
Река краснеет. Мы ещё живём.
Не каждый нарядится в коменданты.

Он мне не нравился. А тут огромный срок.
Был разговор, потом пришли с конвоем.
Казалось - выбор. Нет, другой урок.
А может быть пристрелка перед боем.

Я виноват один. Никто другой.
Вот, дожил до седин, а тут такое.
Трудней всего вести последний бой
С самим собою.

И облака чернеют над рекою.

* * *

В записной книжке имена умерших людей,
Думаешь, если бы они были рядом,
Насколько было бы лучше, проще, интересней.
Друзья, подруги, собеседники, мечтатели,
Разговоры, прогулки, берега впадающих в море рек,
Речушек, ручьев.
Теперь только парус в сером мареве,
Вода и ветер.
Кажется, это Державин говорил.
Или Тютчев.
Или Эзра Паунд.
Или Мирча Элиаде.
Или, смешно сказать, Эвола.

Спешить некуда,
Там
Не различить очертаний.

* * *

Есть ещё Слово за нашим пределом,
Есть еще дело.
С каждым глаголом, робким и смелым,
Меняется тело.
Время ликует в твоём кровотоке
Ныне и присно.
Сок поцелуя прекрасен на вздохе
Так же, как выстрел.
Зорок и страшен следящий за нами
Всеведущий ворон.
И не укрыться от этого знанья
За разговором.
Не заслониться сиренью и туей,
Лепетом детским.
Ветер сметает, время взыскует
Слабых и дерзких.
Пляски и гимны, окрики, стоны,
Войны и страхи.
С досок старинных смотрят иконы,
Дорожные знаки.

* * *

В безумной больнице сад
Спасет от слепящих сфер,
Сюда не достанет ад
И лично сам Люцифер, -
Сказал на Удельной мне
Один больной/небольной,
Волос его в огне,
Лик его неземной.
А в космосе штрих один
Трубку курил на крыльце
Упитанный господин
С улыбочкой на лице.
Смотрел на малину в саду,
Перезревшую - очень жаль,
Не успели в этом году
До конца собрать урожай.
Слишком спокойный год,
Империи гордый бег,
Совсем никаких забот,
Вот и ленится человек.
А мы в нашем мире штрих ноль,
Открытом в другом окне,
На выход идём, домой,
И говорим о войне.