Зацепило?
Поделись!

От идиота к идиоту

(из текстов конца осени – начала зимы 2020 года)

опубликовано 18/12/2020 в 23:23

* * *

Мы дойдем сегодня туда, где чаще и чаще рвота,
Где тусуют подранки и много подобной дряни,
Даймоны перекуривают незадолго до перелета
Из Питера до Рязани.

В Рязани у них собрание в дешевом кафе у вокзала,
Обсуждают проблему симметрии в контексте правопорядка,
Мелодия, которая каждого заебала,
Будет смыта из памяти без остатка.

Что еще надо даймонам? Славить заморские кущи,
Превозносить "их нравы", терпеть отцов поношенья.
Лучших мыслей не будет, как и веков грядущих,
Первосортное время.

* * *

Скажу, а надо ли, и в доле ли, и для
Кого зайти на круг, верченьем веселя
Подонков и подруг, которыми земля
Питается, и не начать с нуля.

Как у платоновского корабля,
У государства многое припасено,
Каюты в трюме, кислое вино,
Рабы, наемники, оковы, кренделя
И вензеля. С закусанной губой
Чтоб каждый мог идти за них на бой
И падать замертво, когда кричат - назад.
Но берег там, где черные сидят
Огромные фигуры на песке
С раскатанными списками утрат,
Зияющими алою в виске
Воронкой в человеческий обхват.

Нырнув туда, ты выйдешь юн и гол
Решиться страшно? Первый. Встал, пошел.

* * *

(другая эпоха)
не наша, но с нами, когда-то
и вроде неплохо,
но яблоко точно чревато
закаты, оливы,
прогулки в неблизкие горы,
вот время счастливых,
прозрачное лето, в котором
границ, паспортов,
обязательных цифр в телефоне
(еще и уже,
навсегда ли, надолго ль, доколе?)
не будет (и нас, вероятно
в том времени тоже не станет)
плывущие пятна,
огромные тени в тумане

* * *

Откуда начинаются боги?
Что у них за головой?
Чья тень?

Уверен, теперь тебе станет понятней.
Прячься скорей, палево на исходе,
Забить нечем.
Забыть нечего.
Пыль.

Чествующие несуществование
Приближаются, полные отсутствия,
Со всей отсутствующей у них полнотой.

Они готовы будут побеседовать
В несущественном месте
О невероятном, но возможном.

О прекрасноликом драконе,
Готовом спасти в последнее мгновение,
Который никогда не взлетит.

Так что незачем допивать чай
И ворошить былое.
Оно и так хорошо горит
На ветру.

Памяти одной дружбы

Один - как велели - туш, второй заебенет марш,
Третий изволит танго с красавицей дивноногой,
Пусть все наши песни чушь - закончен кошачий март,
Народ озабочен благом, - к чему рыдать над итогом?

Загадку не разгадать - проказа, рак горла, грипп,
Не стоит рыдать - мол, сразу, - все бывает в свой срок, и баста,
Не так уж тревожит нас, хорош ли в постели Эдип,
Забавнее, сколько раз кончила Иокаста.

Утро на хуторе

Первый снег лег на землю.
В городе карантин, истерики, страхи.
Вот, говорят, скоро придет Неугомон с метлой
И выметет людей прочь.
У Неугомона зеленые глаза и открытая улыбка.
Росту он 876,
Если брать в орионических единицах.
И слава его велика.
Не здесь, конечно.
Не здесь.

* * *

Жизнь каждого человека заканчивается пиздецом,
Об этом говорил еще Будда с отрешенным женским лицом,
Только нет смысла думать, что это с небес Господь
Разрывает нервы и изнуряет плоть.

Можно быть просто счастливым и плату давать сполна,
Не отвлекаясь на сведения, что настанут худшие времена,
Для каждого неизбежен его личный последний суд,
Заветной пиалой с ядом точно не обнесут.

Каждый будет рыдать и корчиться, вспоминая пражского ебанько,
И лучшие воспоминания окажутся далеко,
Вероятно, явится голос, разъясняющий суть вины,
И благодушествующие зеваки будут удовлетворены.

* * *

Будущее обещает быть странным, - сказал Илон Маск,
Нам не спастись от электронных ласк,
От микросхемных масок
И чарующих тасок,
От всего, что иными делает нас.

Как плоти кусок,
Как нервов бросок,
Как нирваны кровавый сок,
Я думаю, что это еще не итог.

* * *

Саша, Даша, Миша, Тоша,
Каждый умный и хороший.

Исчезает ощущение,
Что возможно единение.

Если долго гнать на север,
Пожинаешь, что не сеял.

Твои главные соседи
Волки, лисы и медведи.

Разгулялась чья-то милость,
Все в округе изменилось,

Гляньте, - это что за волость,
Где пространство раскололось

На красивые куски
Всепрощенью вопреки.

Никому прощенья нет.
Ладно, киньте сигарет.

* * *

Приговоренные к смерти произносят первые звуки,
Приговоренные к смерти собираются в школу,
Приговоренные к смерти моют руки,
Друг в друга играют, ставят уколы.

Приговоренные к смерти пишут картины,
Спасают душу, терзая тело,
Для них невозможна явка с повинной
И пересмотр материалов дела.

Исчислив знаки, запутав числа,
Какою мерою их ни мерьте -
Приговоренные к смерти в поисках смысла
Рождают приговоренных к смерти.

* * *

Живу среди рассохшихся имен
И вспоминаю: вот же было имя,
Казалось - звон, а вышло - мудозвон,
Ну, хорошо, займусь теперь другими.

Вот ангел спит, уставший от забот,
От дури, пьянки и чужих наречий,
Ему приснилось - коли он забьет,
То и заняться в жизни будет нечем.

А как иначе вечность скоротать,
Как забавлять себя, бежать от сплина,
Казалось, персонаж еб...на мать,
Но имя-то хорошее, старинное.

Под этим именем открыли новый путь,
Сказали нужное и поднялись на плаху.
Проснулся он. И не на что взглянуть.
Крылатый, плачь! но он не может плакать.

Non, rien de rien

То, чем смотрит на меня зеркало,
Почти не является человеком,
Но еще повод есть зыркнуть, присвистнуть,
Выхаркнуть, ах ты ж бля,
Ты пока еще не,
Хотя уже и почти калека,
И как тебя носит земля?

Фактически это тот же портрет,
Но не Дориана Грея,
Тот же мир,
Где все летит кувырком,
Кривится усмешка -
В предложении - ни о чем не жалею,
Не заменить местоимения,
Не сказать - "ни о ком".

Вариации на тему истории, рассказанной в сети

Живая девушка сидит в цветочном магазине и мечтает о кофе,
У магазина останавливается автомобиль, выходит пожилой господин и говорит ей:
А почему бы нам не пойти и не испить кофе?
И вообще, - говорит, - я был бы рад, чтоб ты встречала меня каждое утро,
я бы варил тебе кофе.
Девушка в недоумении передёргивает плечами.
Пожилой господин уходит, так и не купив цветов.
Что это было? - думает она. - Что он хотел?

Через тридцать лет в цветочном магазине
Она сидит и думает о кофе.
У магазина останавливается автомобиль,
Заходит пожилой господин,
покупает тринадцать роз,
расплачивается
и уходит.
Что это было, - думает она, -
и неожиданно вспоминает -
странно.

* * *

Что значит любовь к человеку?
Посидел в кафе, подумал - странно поговорили,
Проехал квартал, подумал - странно поговорили,
Сделал работу, подумал - странно поговорили,
Занялся любовью, подумал - странно поговорили,
Встретился еще с десятком людей, кому то нашел работу, кого то послал к чертям, и все равно думаешь -
Странно поговорили .

А если так, просто, тогда странно поговорили, и ладно.
Зашел в другое кафе,
Заел пирожком,
Запил кофе.

А иногда еще хуже,
Ходишь и думаешь,
Хорошо мы поговорили или все-таки – странно.

Это уже совсем пиши-пропало.

* * *

Достали стихи, которые не стихи,
Достали потехи, которые не потехи,
Достали грехи, которые не грехи,
Так, огрехи.

Сымай все что хочешь, но снова выходит дно,
И нет ничего очевиднее дня,
Это зеркало, в которое смотрит постаревшее всё равно
В пригороде, на меня.

Электричка опять тормозит. До конечной двенадцать минут,
Пьяница из тамбура хочет отлить, но не успевает, надо идти вперед,
И кто здесь был крут, справился с положением, уточнил маршрут,
Выпил еще стакан, унял неизбежный зуд,
Уснул на пару цикут,
Хроникер наврёт.

Шут.
Идиот.

* * *

Понимаешь, что в городе всё не так,
люди в масках, афиши - прошлого года,
в некоторых, по традиции людных, местах
вообще нет народа.

Говорят, в их жилах течёт жидкая слизь,
Напуганные, рассматривают космос за толстым стеклом,
Каждой встреченной кошке кричат брысь,
Едят в одиночестве, молчат о своём.

Случайное нарушение режима приравнено к покушению на безопасность страны,
Существа в скафандрах следят, чтоб никто не курил,
Старики и старухи надёжно защищены,
Это их тыл.

...Он идёт, усмехаясь, через гулкую тишину,
Она навстречу, разглядывая нахохлившиеся дома,
Он думает: познакомимся, и я её через полчаса натяну,
Она думает, познакомимся, у меня есть две дозы МДМА.

Памяти Николая Абаева

Силиконовые импланты, яхты миллиардеров,
Загар актеров на фоне прибоя,
Статистика короновируса, статистика футбольных матчей,
Кокорин, забивающий первый гол за Спартак,
И рядом разлагающийся труп тенгрианца Николая Абаева,
Автора монографии о психологических аспектах дзен буддизма,
Удивительной по чистоте мысли и ясности слога.
Тираж этой книги навсегда остался в рюкзаках 80 х,
На перегонах между Ялтой и Марракешем,
Между Кяхтой и Джорданвиллем.
Вероятно, Абаев покончил с собой в день своего рождения,
Когда ему исполнился 71 год,
В съемной улан-удэнской квартире на Карла Маркса.
Он болел, не мог толком ходить, почти не ел, пил одну лишь воду,
Говорят, у него не было ни копейки,
Что, по меньшей мере, странно
При профессорской зарплате двух, правда, далеких от Стэнфорда, университетов,
Тувинского и Бурятского.
Однако все деньги снимал банк,
Там был просроченный кредит,
Что-то не так с финансовыми решениями.
От трупа шел мерзкий сладковато-гнилостный запах,
Нашли его почти случайно.
Только не надо в конце этого текста смайлика со слезой,
Ибо некое пространственно-временное единство,
Обозначенное значком Николай Абаев
В лучших местах и в лучшие минуты
В полноте являло пустотность существования,
И это было так заразительно, так ликующе-прекрасно,
Давало такую свободу и такую надежду,
Что иное не имеет значения.

Когда мир - симуляция,
Он - роскошная игра,
Главный выигрыш - уметь обмануть правила,
Разорвать сеть.
Чистое зеркало повисло в воздухе
И колеблется на ветру.
Никакой подставки не предусмотрено.

* * *

Суетливые любители свободы,
Упертые ценители порядка,
Предчувствие войны,
Если бы только Гражданской.

Папа Римский, конечно, человеколюбив,
Но в мамы я бы взял тебя, и уже не расставался
До полуночи на знаменитых американских часах,
Когда всадники и все такое появятся под свист ветра.

И первыми будут обрушены ненавистники верлибра.

* * *

Начнем с того, что мироздания всего
Нам не объять, и наше торжество
Отложено на миллионы лет.
Но солнце встало. Лес шумит. И нет
Причин прощаться с сетью временной,
И ждать иной
Напасти, в коей сладко будет пасть
В ненастье казни или в бога-власть
Боязни возрожденья в виде грязи,
Лежащей под ногами. Кто в экстазе,
Кто с экстази, кому в каком кино,
В какой игре увязнуть суждено?

Три человека и одна повозка

Летит, летит к небесам повозка,
Летит, летит к небесам,
Обогнули Косово, море, потом Небраска,
Все ближе и ближе к ангельским голосам.

Вот, говорит старший, мы исполнили Его волю
Вот, говорит, средний, уже не видно земли,
Ох, говорит младший, я и не знал, что такою
Ценой нам заплатят за то, что мы так мало смогли.

Покури, говорит старший, что уж теперь об этом,
Выпей, говорит средний, теперь уже тишина.
Как быстро, - говорит младший, - курится последняя сигарета,
Насколько кажется кислым последний стакан вина.

* * *

Не совершенно, но сопоставимо
С надежным совершенством. Мимо дат,
Полей, лесов, часов шестого Рима,
Где только идиот не виноват.
Оправданы. И не темны в работах.
Отмечены камланьем и клеймом.
Блаженство верных. Мёд в пчелиных сотах,
И каждое раденье - об Ином.

* * *

Научи меня состраданию,
Не эмпатии, но радению
О случайных и обновленных,
Не погибших и не уставших.
Умирают хорошие люди,
И плохие тоже, бывает,
Потепление ночью, осень,
Что ты хочешь, опасный город.
Слушай, сколько вокруг тумана,
Непроявленного восторга,
Неслучайного отсечения
Своей воли в пользу событий.
Бытие опять проредили,
Не умеет последний смеяться,
Скоро станут голодные волки
Выть с особенным выражением.
Завершаются все беседы,
Тьмы и тьмы недостаточных истин,
Проявляется черный ящик,
Только кто его расшифрует?
Помоги моему забвению,
Научи не считать врагами
Тех, кто любит другие вещи,
Кто целует иные очи.
Если явлены, тем не менее,
Те, что скоро придут за нами,
Помоги не забыть о вечном,
Остающемся между прочим.

Манифест

Убийство норок не пройдёт людям даром,
Они выйдут на землю и отомстят детям,
Взломают компьютеры, перережут линии связи,
Такое невозможно совершать безнаказанно.
Существа, ради хвалёной своей безопасности
Всегда готовые на массовые убийства,
Неизбежно понесут наказание.
Киты будут главными обвинителями на этом процессе,
Еще пещерные львы и белые носороги.
Впрочем, убийство один на один
Не становится преступлением,
Загонную охоту можно простить,
Хотя она и отвратительна,
Лагеря уничтожения мясокомбинатов, возможно, спишутся на пищевые привычки,
Война с крысами - это война, крысы - достойные бойцы,
Но норки, несчастные норки, которым и так ничего хорошего не светило,
Которые были предназначены на шубы жирных стареющих женщин
Со старомодными привычками и вкусами,
Норки, которые всё равно были обречены и всё же ждали своей участи в индивидуальном порядке,
Надеясь, что хотя бы маленькие немного поживут, подышат воздухом,
Посмотрят на небо,
Безропотные, смешные, умилительные, мягкие,
Ни в чем, никогда, ни перед кем,
И уж точно не выходившие за пределы своих пищевых привычек,
Своей маленькой войны.

Они за что?

Конечно, зверства Ивана, Петра, Иосифа,
крепостное право, коллективизация, ГУЛАГ
чудовищны,
но я счастлив принадлежать временной реке,
в которой никто никогда никого не обращал в рабство, потому что у него другой цвет кожи,
не убивал оттого, что у него другая родовая история,
и не проводил планового, медицински оправданного геноцида.

Хотя, может быть, реальных жертв и было больше.
Дело не в реальных жертвах.

Так говорил Давыдов

Покормил уицраора,
Покурил и на бок лег,
Спи, уже проснется скоро
Новый друг уицраора,
Даст еще ему кусок,
Свежей плоти, свежей славы,
Бодрой утренней державы
И солдатской беготни,
Он уйдет, а кто-то третий
В должный час займется этим,
Баю баюшки усни.
Спят Сережа, Вера, Даша,
Спит с Игнатием Наташа,
Пусть кряхтит уицраор,
Перемалывая в кашу,
Чьи-то судьбы, знать не наши,
Не об этом разговор.
Нас то он в свой срок разбудет,
Рыкнет, гикнет, воззовет,
О, мои родные люди,
О, любимый мой народ,
Вновь враги уицраоры
Огнь точно мечут взоры
И готовы растоптать
Наши близи, наши дали,
Я весь в слизи, весь в печали,
Вас готов вести опять
На потеху, на победу,
На чужую сторонУ.
Нынче вторник, утром в среду
Выступаем на войну.

* * *

Никогда не надо любить, сказали,
Забывать поскорее надо,
Что были люди, с которыми пили водку,
Танцевали, говорили о главном.
Теперь мы как на вокзале,
Поезда приходят и уходят,
Перегорает проводка,
Свет гаснет.
Но это не означает, что нельзя выйти покурить на ступенях,
Глянуть вниз на уходящий вдаль город,
На дома брежневского времени, сталинские монументальные строения,
И сплюнуть: всё-таки красиво.
Конечно, уже не остаётся времени
Прожить некоторое время, занимаясь сущими пустяками,
Но, по крайней мере, в воображении
Ещё можно успеть прокрутить ленту,
Как ты не возвращаешься на перрон,
Не вглядываешься в расписание –
Твой, не твой ли -,
И скоро ли?

Знать, что ты не приедешь
В Харьков, Днепропетровск, Чернигов…

Невыносимо
Метафизическое Запорожье.

* * *

Никому ничего не надо, дай хорошие сны,
Тянется клоунада, кепочка набекрень,
Говорит одна: это просто фаза Луны,
Магнитная буря, тяжёлый день.

Отвечает другой: это только тяжёлый год,
Отпусти меня восвояси, где был покой и уклад,
От яслей на Ближнем Востоке река течёт
На далёкий Запад, который прелесть и яд.

А бесплотный танцует, манит, кружится и молчит,
То метелью взовьётся, то укроет землю, как снег.
Ну а что ему? Его дом для него закрыт.
Это только день. Это только год. Это только век.

На осязание "Легенды об апостоле Андрее" Франтишека Дворника

Высокий Рим и гордый Запад
Цветком отравленным отцвёл,
На этот гнилосладкий запах
Слетались миллиарды пчёл.

Их мёд, накопленный веками,
Крепивший РОды и ДомА,
Сметёт взыскующее пламя
И вихрь, лишающий ума.

* * *

Мы помним Леннона
Теперь почти один
Из тех, кто там
Когда то наследил.

Танцульки, палево,
Звонки, наверно, в шесть,
А есть, что взять?
Не парься, есть что есть.

Двойной фантазии
Почти растаял дым.
Как объясниться?
Я ли был другим?

Или не я
На шконке у окна?
Ритм идеален.
Прочему - хана.

* * *

Люди в кассе, люди в стрессе,
На атасе, при прогрессе,
Люди, ставшие детьми
И уставшие людьми, -
Все равно снежок и город,
Все равно должок соборам,
Площадям, особнякам,
Подарившим время нам
От былого до такого,
Что длиннее сна и слова,
Пылью будут в оный час,
Но намного позже нас.

Это понимали греки,
Говоря, что Зевс навеки,
Он же был лишь дед седой
С невъебенной бородой.

* * *

Из окна больнички блуждающий свет,
В ее коридорах крики, и гаснет взор,
Эти люди - виноватые или нет? -
Если нет, о чем тогда разговор?

В каждом двадцать пятом горит очаг,
Для небесных трапез творится снедь,
Остальные оказались здесь просто так,
Чтобы дернуться и вовремя помереть.

* * *

Плачь, Родина, плачь, четвертованная страна,
Как доволен палач, он взял стакан вина,
Как доволен толмач, есть работа всегда,
И искрится хохмач, - всё сущая ерунда.
Плачь, тихо плачь внутри,
Плевать, чья сила, чья власть
До последней зари.

Постом посмеёмся всласть.

* * *

Кто такой
Кто такой
Кто такой
Ты

За немотой
За глухотой
За пустотой
Ты

В городе за углом
В таинстве, где вдвоем,
В постели, когда не в лом
Ты

Никуда не уйдешь
Мир соблазн или ложь
Где же, где же, едрена вошь,
Ты

* * *

Что такое "я" - спросили меня на лекции Саши Андера,
на следующий день Духовное управление мусульман запретило браки с иноверцами,
я ответил в буддийском ключе - "я - это поток",
я - нескончаемый поток от рассвета до заката,
от осознания до потери сознания,
где границы моего тела,
где границы моего дома?
Ну уж нет, - ответило мне другое "я",
ты - это некое тело, рождённое в центре Москвы,
крещённое в церкви Ильи Обыденного,
просидевшее в карцере 26 часов,
не убивавшее, любившее, странствующее облако смыслов.
А кто тогда ты? - спросил я возразившего.
Смех на Западе,
смех на Юге,
смех на Севере,
смех на Востоке
явился нам знаком одобрения.

* * *

Журналист признавался не без удовольствия:
"Я никого в жизни не убивал".
Он работал военкором, не раз бывал на линии огня,
Да и в юности, во всяких переделках.
Вставали стенка на стенку,
Доставали ножи и кастеты.
Так что его признание имело цену.
Но 9 ноября 2020 года он ходит весь день и думает:
Солдат или офицер, который перерезал горло пятнадцатилетнему Вардану,
Сыну его приятеля Ашота,
Мастера купажа из Степанакерта,
Не сын ли он, в свою очередь, того азербайджанского солдатика,
Промеж растерянных глаз которого он не выстрелил
В дни армянского наступления на линии Кичан-Вагуас в ноябре 1992 года?"

* * *

Разойдутся люди,
И когда последний помрет,
Занавешивать зеркала станет некому.
Потом придут пришлые,
Кто (старые вещи) выбросит, кто проветрит,
И станут в темноту вглядываться,
Немоту слушать..
Даже косматый, и тот не сразу поймет, что делать,
Смотреть в их новые окна или поостеречься...

* * *

Я прожил здесь. Мой дом, и в небе дым его.
Но верен я достаточным вещам.
Все то, что было мне необходимо,
Мiр выдал, ибо сам пообещал
А в сущности, он обещал немногое -
Дорога, ветер, сосны, пчелы, мёд, -
Обычным - бычье, ну а Богу - богово,
Как разделить, не всякий разберёт.
Куда прилечь поспать до воскресения,
Кто мне подскажет, где земля жива,
Чтобы сквозь тело проросли растения -
Трава забвения
И полынь-трава...

* * *

(ничего, что за домом -сарай,
за сараем - поля),
ничего, что вставай, собирай
свое частное для
доли, созданной в долг,
ибо так - не луга и не сад,
даже если не волк,
то уж точно не кум и не брат,
но свое для своих
хоть бы частью оставить, ребром -
древо, дровник, колун,
прадед, дед и отец за столом,
обетованный край,
где иные ветра и земля
(дом, за домом - сарай,
за сараем - поля).

* * *

Что там ни говори,
У каждого живёт
Свой идиот внутри,
О нежности поет
Пока горят фонари,
Просящему подаёт
Сотни две или три.
Но бывает и так,
После ссор или драк
Внутри располагается
Сущий мудак
Все ему не мило,
Везде ему не так,
Ждёт его могила
И полный мрак.
Когда эти двое
Ведут разговор
Каждый отвечает
За свой базар,
И незачем вмешиваться
В их спор,
У каждого свой упор
И отдельный дар.
Но чтоб ни творилось
Под именем перемен
Лёгкий ветерок,
Тяжёлый угар,
Можно проследовать в ритме танца
За коньяком Деламэн
Или открыть хорошего года
Пино нуар.


2020 год