Зацепило?
Поделись!

Новые песни северного акына

хроника жизни некоторых кастоправов и не только

опубликовано 05/11/2019 в 00:09

ПОЕЗДКА В МОСКВУ

Адреса я не знаю,
но помню дом,
и чёрное пятно
на стене лифта:
расплющенную ворону
в зелёном небе,
помню зеркало с трещиной
разрезающее отражение пополам,
так что выходишь совсем раздвоенным
в коридоры и комнату,
где люди
рассыпают белые дорожки
на полированном столе,
сворачивают в трубочку купюры,
наклоняются,
видят свое лицо
плывущее под потолком,
и работают носом —
такие люди-пылесосы!

Они нюхали не кокаин,
а просто амфетамин,
впрочем, какая разница,
все это — не витамин
как его называет
один мой товарищ поэт…
— В чем кайф?
— А кайфа нет,
движуха одна….
Я же стоял между грустью и тоской
ибо искал покой.

Вдруг я вспомнил
про зелёное молоко
в пластмассовой бутылочке
из-под пепси ко,
выпил, и стало легко:
люди-пылесосы
уже не вызывали вопросов,
никто из них не смотрел
из высокого окна
на ту сторону,
где люди-страусы
прячут головы
в своих мусорных баках,
никто не говорил о перекрестке,
где на обочине валяется луна
обгрызенная бродячими собаками,
такой почти круглый мячик,
они колбасились в мире,
где нет ни одной загадки,
где день светел, а ночь темна,
а я стал деревом
в пластмассовой кадке,
пока меня не столкнули
в разбитое зеркало сна.

ПОСЛЕ ДНЯ РОЖДЕНИЯ БРАХМАНА

Увидел в окно Мякишева
в красной куртке посреди двора:
человеческий тюльпан
на зелёной лужайке.
Он ушёл в сон
когда пел последний соловей
этого июньского утра,
когда я уже вышел,
уже разгребал угли костра,
разбудив макинтош Ташевского…
Теперь Мякишев
лежит на полу этажом ниже.

Добрался ли домой Давыдов
и куда исчезли комары?

Сонное царство,
вязкое сонное царство,
где тонет
бодрая мелодия
телефона этажом ниже,
плач ребенка
внезапно вспыхнувший
и столь же внезапно утихший —
пёстрый ковёр, чья подкладка
шум заоконного ветра.
Соловей замолчал,
только дятел стучит как часы,
разные цели звуков:
время любить
время пить и есть…

Вчера на мотив блюза
Давыдов пел: «Зачем я здесь!?».
Зачем я здесь,
где люди храпят и стонут,
переворачиваются с боку на бок,
что-то бормочут во сне,
а некоторые ещё и кашляют?
Дятел стучит по сосне
заколачивая день вчерашний.
Говорят, жуки типографы
уничтожили половину деревьев,
никто не читал их письма под слоем коры…

Добрался ли домой Давыдов,
и куда исчезли комары?

ГОЛОДАНИЕ: ЗА И ПРОТИВ

Голодает Сенцов,
голодал Тесак,
говорят, что нельзя их сравнивать,
говорят, что до смерти шаг.
Ещё говорят: «мы живем
среди сомнительных идеалов,
а истинные лежат в другой плоскости…»
Из чего можно заключить
что мир многомерен.
Голодает женщина:
она была красивой,
но скоро останется скелет.
Разве в стране голод?
на помойки выносят стухшую еду,
борьба с ожирением проиграна,
толстые голуби спят на карнизах,
толстые чайки сменили море на сушу,
до ближайшего кафе десяток шагов.
Но женщина отвечает:
«Голодает Сенцов,
люди в тюрьмах страдают,
им до смерти всего лишь шаг,
и я голодаю не просто так…»

История голодовок довольно печальна.
Говорят: «На третий месяц
человек поедает себя,
потому доктор Хайдер — жулик,
а Боби Сендз — герой,
первый выжил, умер второй».
Впрочем, всякому голодающему
в истории найдется место,
только дети в Сомали не считаются
ибо они голодают без идеала,
не одеты в форму протеста,
их имена мало кому интересны.

О пользе голодания написаны книги,
о пользе голодовок сытые
спорят за столиками кафе,
врачи против принудительного кормления
судьи обычно за, если это не пытка,
у каждого на этот счет свое мнение,
и я выбираю свободу,
но может ли голод быть хлебом насущным,
и, Боже, дай пищу голодным.

ПРОГУЛКА ПО ТАЛЛИНУ

После фестиваля
осталось в блокноте
четверостишие:
«У города странные ноги
Одна короче другой
Он никогда не хромал
И гордился длинной ногой…»,
осталась на карте в смартфоне точка -
Толстая Маргарита
не башня, а хостел,
в его подвале из красного кирпича
я оставил спящих друзей
и вышел в район Каламайя
словно снова-рождённый
из чрева Толстой Маргариты
вместе с тремя поэтами
с трех концов света,
таким ранним утром
что все кафе ещё были закрыты
поэтому мы пошли мимо
деревянных домов
начала прошлого века…

Чепайтис ловил в объектив
разные артефакты
в садиках и в окнах
первого этажа,
где мы
оставляли собственные отражения:
там я увидел себя
рядом с маленьким глиняным ангелом
между двойными рамами
старыми деревянными рамами
покрашенными белилами
(форточка была приоткрыта —
чтобы он мог улететь).

В окнах соседнего дома
были стеклопакеты —
здесь их вставлено уже немало
ещё бы — они лучше держат тепло,
ведь во внутренней полости —
вакуум или инертный газ,
ангелам там места нет
но стёкла так же отражают нас,
собирателей дырок и прорех,
в которых маргаритки и чертополох,
дверь в наклейках со всего мира,
улица Soo,
старые окна, книга на стуле,
вся покрытая пылью:
названия не прочесть
а содержание можно придумать.

МАРШ МЯГКИХ ИГРУШЕК

Мягкие игрушки
плюшевые медведи,
войлочные зайцы,
шерстяные коты,
идут до конца,
стоят насмерть
невзирая на дождь и снег,
не издавая ни крика, ни стона:
ведь они мертвы изначально
и оживают лишь в руках ребёнка.

Вы не испачкаете руки кровью
разрезая тело Чебурашки,
вытряхивая поролоновое сердце,
ватную печень, опилковый мозг,
Вы не добьетесь признания
прожигая сигаретой шкуру Винни Пуха,
в ваших тюрьмах они не будут болеть и плакать,
а когда вы выкинете их на помойку
мы зашьем дыры и поставим заплаты.

Ведь это всего лишь мягкие игрушки,
что глазами бусинами
сверкают на утреннем солнце,
не различая добро и зло,
не думая о прошлом и будущем,
идеальные солдаты
армии любви.

Среди них нет провокаторов,
террористов, приставов, палачей,
нет правых и левых,
нет обвинителей и стукачей,
они никому не причиняют боли,
они даже не знают, что такое боль,
но когда мы не сможем идти
они нас поведут за собой.

Они не умеют стрелять,
им вообще не нужно оружие,
но тех, кто пройдет все кордоны,
тюрьмы и лагерные бараки,
у райских ворот встретят эти игрушки
плюшевые медведи
войлочные коты
шерстяные собаки.

ВИД ИЗ ОКНА

(7 сентября 2018, шесть утра, Тарту, Хостел TerviseksВВВ)

Трубы над крышами,
черепичные губы, истоптанные дождём,
на коньке жирный голубь
сгоняет соседей:
(голубей или голубок?)
то ли он к ним пристаёт, и они уходят,
то ли они хотят быть рядом с ним, но он не даёт,
в свете общей борьбы с домогательствами,
допустимо и то, и другое.

Я думаю не о Паоло и Франческе
(хватает целующихся студентов в фонтане),
а об этом крылатом жирняге,
такой вряд-ли принесет Ною масличную ветку,
и ещё о том, что по-французски голубь -
le pigeon или la colombe,
а голубка всего-лишь — la pigeonne,
у нас же вместо colombe — только детское гуля,
других синонимов нет.
Я думаю о голубе мира,
прилетающем в конце света,
о поэтах, приехавших на фестиваль
и спящих на соседних кроватях:
о полуночном Санджаре,
о похмельном Ташевском,
они бы мне подсказали
как правильно интерпретировать эту сцену,
ещё о стихотворении Петрозино
под названием "Хостел сгоревшей юности"…
Имя нашего хостела
намного позитивнее:
Terviseks — это "Будем здоровы!"

МИР НЕ ТАК ПЛОХ

слишком много повсюду камер
они идентифицируют
и выводят на мониторы
твоё озабоченное лицо
(чем? пробкой на дороге?
давкой в метро?
необязательностью твоих партнеров?
непорядочностью подрядчиков?
недовольством руководства?
неудачной косметикой?
болью в стёртой ноге?
тоской по времени?)

роботов-начальников
это не волнует

гусиная кожа проблем
круги на лужах
во время дождя
он моросит уже не первый день
ты говоришь: жаль
тёплые дни закончились
наступает промозглая осень

тогда мы
рисуем цветными фломастерами
весёлые знаки на лицах
рисуем помадой
смех на губах
и никакие камеры
уже не могут нас распознать

мы пьем и танцуем в подъезде
мы целуемся в лифте
прямо под оком большого брата
умножаем улыбки
на коже друг друга,
молодые тигры
резвятся на зелёном шёлке
моего дырявого халата,
и по небу твоего платка
скользят драконы

роботы-начальники
считают это системным сбоем
докладывают своему богу
а он крутит колёса закона
на старом велосипеде
(сквозь спицы виден лес
и обочина дороги
по которой он едет)

ЦАРСКОЕ СЕЛО

Они едут в Царское село
встречаться с осенью,
из кленовых листьев плетут венки,
шуршат шагами по дорожкам парка,
купаются в жёлтом море,
делают селфи на фоне разноцветных деревьев,
сквозь полупрозрачные кроны которых
проглядывает небо.

Я тоже еду в Царское село,
в психоневрологический интернат
на Павловском шоссе,
встречаться с братом,
туда, где живёт
Василий Филиппов,
и к нему приходят поэты
Витя Кривулин, Лена Шварц,
Они гуляют в саду,
спрятавшемся за домом,
по тропинкам между старых яблонь,
яблоки и листья лежат на земле,
никто не плетет венки,
не делает селфи,
в этом саду давно
никого нет.

Брат когда-то
играл джаз на барабанах,
он говорит:
сейчас я дам пару пустых тактов
чтобы весь оркестр
смог настроится в ритм,
скажем, четыре четверти,
или лучше три,
ведь осени свойствен вальс:
Раз два три, раз два три, раз два три…

Мы идем по танцующему парку,
Солнце подмигивает нам сквозь деревья,
Мы шуршим ногами по дорожкам
не выбирая пути,
мимо скамейки,
где беседуют какие-то дамы,
и пойманный случайно
обрывок их разговора
перемешивается с листьями:
— Здесь так красиво.
— Да, красиво, если бы не эти люди.

НА ЯРМАРКЕ НОНФИКШН

На подходе к ярмарке встретил разных людей,
а потом — Умку, и сказал ей,
что встретил разных людей…
— Нет, — закричала Умка, замахала руками,
это были одинаковые люди,
даже если у них разные рожи,
с разными пятачками,
здесь все одинаковые люди,
и те, кто пришел заранее
и те, кто придёт позже!

Затем я встретил Таюшева,
он был совсем не одинаковый,
а достаточно разный —
то дико хохотал,
то пел и летал.

— У Таюшева ударение на Ю,
удаление на Е,
удивление на У,
— пояснила Умка, —
у Шапошникова ударение на А,
я знаю вас поэты
понаехали из Питера и будете х** пинать,
а мы здесь работать будем,
такую-то мать!

А я в ответ:
— Я тоже работать могу,
причем так, что время останавливается на бегу
и смотрит открыв рот
как моя работа идёт!
И сейчас, вон оно, застыло у входа,
потому что я начал свою работу.

ОНИ СКАЗАЛИ

На ярмарке
Умка сказала:
«Говори правильно,
во-первых, не тусить, а тусоваться,
во-вторых, не чел, а чувак…»
А что в-третьих,
я забыл.

На выставке
Мурад Гаухман сказал:
«Когда упадет ядрёная бомба
я надену свинцовые штаны
и пойду грабить винные магазины
те, что уцелеют
и буду пить пока не сдохну».

В машине
Полонский сказал:
«Послушай как скрипит правое колесо
в этом нет никакого эротизма»

На перекрестке
мой Яндекс-навигатор сказал:
«Поверните направо».

На повороте
автомобиль Полонского сказал:
«Хр хр хр…»

По телевизору
президент сказал:
«Пр пр пр…»

На кухне
Тоня сказала:
«Переключи, пожалуйста, программу,
или выключи его совсем…»

Во сне внутренний голос сказал:
«Время выдры закончилось, наступило время медведя»

Утром, по телефону
мне сказала сотрудница какого-то банка:
«У нас есть выгодное предложение…»
Но я почему-то
не согласился.

СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС

Говорят, что северный полюс
найти невозможно,
он все время смещается,
но я уверен,
если как следует поискать,
вывернуть все карманы,
вытряхнуть сумку,
он обязательно найдется.

Так, однажды, совершенно случайно,
на заправке по дороге
в Москву
на фестиваль свободного стиха,
выкладываю из кармана
в пластмассовое блюдце
всякую мелочь,
чтобы взять американо с молоком
и… вот он, пожалуйста!

— Как вам не стыдно, —
говорит продавщица, —
уберите это сейчас же,
я вам и бесплатно
налила бы кофе,
только не надо вот этого,
вы бы еще земную ось
сюда притащили…
А я и не хотел
его показывать.

Из-за таких как вы, —
говорит продавщица, —
к нам на помойку
стали приходить белые медведи,
из старой советской песни
где мимо летят столетья, мимо бегут года,
а время, между прочим,
тоже хищник,
пострашнее медведей,
не брезгует и человечиной:
вчера вечером
съело
водителя фуры,
теперь она стоит на парковке
полная белого порошка
и светится…
Куда ее деть?

Так что валите отсюда, —
говорит продавщица, —
со своим полюсом и медведями,
пока они всех клиентов
не распугали.

Что делать…
Выпил кофе,
поехал дальше,
правда потом снова потерял этот полюс,
но я уверен,
если как следует поискать,
вывернуть все карманы,
вытряхнуть сумку,
он обязательно найдется.

ПЕРПИСЫВАЮ ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКУЮ МАГИЧЕСКУЮ ПОВЕСТЬ НАЧАЛА 90-Х

Ты можешь выбросить
свой волшебный кристалл,
даже мысли отбросить
о его гранях,
где преломляются друзья и дом,
где распадается на радугу каждый день,
тебя уже вычислили,
человек с лицом собаки
принюхивается к твоим следам.

Ты можешь забыть о городе,
где в кафе
симпатичная девочка
за соседним столиком
пьёт через цветную соломинку
твоё внимание.

Тебя уже не спасут
медведь в конической шляпе волшебника,
динозавр с китайским фонариком,
и панда в пластмассовом автомобиле,
тебя уже стерли
с карты земли,
где нарисованы звери птицы и рыбы.

Умершие друзья
открывают двери своих домов,
говорят, заходи…
Но ты идёшь дальше
под небом, в котором сгущается
чёрное молоко
твоей персональной ночи
ты еще слышишь чей-то шепот:
пока горит свет в конце тоннеля
рано ставить последнюю точку.

ДВЕНАДЦАТЬ ТЫСЯЧ ЗНАКОВ

Зачем мне медицинский полис,
когда в правом кармане —
Северный полюс,
а в левом — Южный,
где Секацкий читает лекцию пингвинам
о пользе чистого созерцания.

А я,
преодолевая хаос и космос,
считаю уток
на льдинах
плывущих по тёмной воде Невы.

Так, не думая об увеличении энтропии,
иду через мост поперек течения,
считаю уток
буквами
складываю их в слова и строчки,
новые смыслы рождаются,
набухают на ветках почки,
вот-вот распустятся,
и все же...

трудно угнаться за Полонским,
написавшем за ночь
девятнадцать тысяч знаков
с пробелами.

ПЛАЧ

Слишком много книг расплодилось:
разобрать хотя бы часть полок
и убрать сталагмиты у стены коридора.
Я почти превратил квартиру
в пещеру Данилы Давыдова
заполненную книгами так, что уже нет места
никому кроме Данилы,
но он знает, что где лежит
и читал почти все свои книги,
а у меня непрочитанных больше.

Современные поэты любят необычные форматы
какие-то их книги не влезают на полку,
а некоторые мешают другим встать рядом,
я помню Крусанов (не поэт, а прозаик) предлагал на «Бук-арте»
выставить книгу в обложке из острых шипов и колючек
такую книжную эгоистку,
с которой ничего нельзя поставить рядом.

И вот я берусь за работу:
книжная пыль раздражает глаза,
сопли струей текут из носа,
зачем мне все эти книги
зачем я им?

Стихи современников когда-то были
убраны мной в коридорную нишу
на закрытые полки
вместе с советской поэзией
и даже частично расставлены по алфавиту.
Но новые книги всё прибывали,
и три года назад они вытеснили
книги старых поэтов:
часть ушла наверх, в центр холла,
часть на дачу - там ещё много места,
но новые лезут в шкафы, на шкафы и даже на стулья…

Книжному шкафу моего прадеда я однажды сочинил оду,
он забит по самое горло прозой,
другой шкаф поменьше
переселился недавно к нам
из квартиры Эльги Линевской
вместе с томиком Вяземского,
собранием сочинений Блока
и пластинками классики,
но я всё же о книгах:

Помню, как мне позвонила Наташа
и сказала, что библиотека на Петроградской обновляет фонды,
а у меня большая машина, и я могу вывезти ценные книги,
приговорённые библиотекарями к смерти.
Мы ездили три раза и вывозили
что-то к Наташе, что-то ко мне,
краеведение, литературоведение, проза и поэзия
были спасены, но я открыл лишь немногие:
читать некогда — надо всё расставлять по полкам.
А попробуй расставь!

И я лезу наверх по стремянке,
где остались книги поэтов конца советской эпохи.
Как уживутся рядом Тарковский и Кушнер?
А если я Чудакова к ним подсуну,
пусть девочек предлагает,
ну и, скажем, томик Кузнецова,
что пил из черепа отца,
не он, лирический герой конечно,
так тогда говорили.

Вот Евтушенко две книги уже никуда не влезают,
разве на самый верх, чтобы других прикрывали от пыли,
весьма почётное место.
А, кстати, где Вознесенский?
Нет его, зато есть Сапгир, Холин, Горбовский, Семенов, Соснора и др.
и все вперемешку,
Как их расставить: по стилям, по школам или просто по алфавиту?
Вот Оболдуева нет — это время другое,
Да и я уже ниже спустился, на третью ступеньку стремянки,
а хотелось бы книжку,
впрочем, всё можно найти в интернете.

Скоро Серебряный век, но он разбежался по холлу:
так Цветаева, Белый и Блок из «Библиотеки поэта»,
прилепились к серии книг НЛО,
заполняющих среднюю полку
в другом конце коридора — потому что по росту похожи,
и место на полке осталось лишь для троих,
серии — это особая тема, с ними гораздо проще,
книги словно солдаты — равненье по центру,
на корешках имена одинаковым шрифтом,
но чтобы добраться до серий
разобрать надо сотни книжек,
а мне даже серебряный век не по силам,
я задыхаюсь от пыли,
плачу от рези в глазах,
и во мне шелестят страницы.
Так поставьте меня на место,
пока я всё не сказал.

ГРИБ СУДЬБЫ

Вчера Арсен Мирзаев рассказал о шамане
по имени Вова,
этот шаман,
когда прошел земную жизнь до половины
в сумрачном лесу нашел Гриб судьбы.

— Шаман Вова —
настоящий воин, —
сказал Арсен, —
не то, что шаман Саша,
застрявший в Чите,
да и Гриб судьбы — такая штука,
что с ним легко пройдешь любые кордоны,
что там спецслужбы,
даже зомби гибнут от одного его вида,
а, как ты знаешь,
убивать мертвецов трудно.

— Шаман Вова, между прочим, — добавил Арсен,
в своем шаманском кругу,
известен как актуальный поэт,
пишет верлибры
о девяти подземных мирах,
жутких мирах -
один страшнее другого
Вова побывал в каждом
и вернулся обновленным,
и все потому
что у него был Гриб судьбы.

Гриб судьбы, как написано в интернете,
очень опасен,
после его взрыва,
не остается ничего
кроме вселенского кратера,
где невозможно ни дерево посадить,
ни дом построить,
разве что только
организовать пруд
с золотыми рыбками.

В ГОСТИ К ПОЛОНСКИМ

И тот, кто не знает куда идёт,
и тот, кто знает куда идёт,
не знает куда идёт.
А я иду по Чайковского в гости к Полонским,
простой как двоичный код.
Говорят, выход светел и тёмен вход,
но это меня никак не …,
я пинаю ногами пустую пивную банку,
напеваю: «легалайз, винный супермаркет,
в школе жизнь мне отдалась за последней партой,
можно выполнить откат до исходной точки
и исправить этот мир, дописав две строчки…»
Я захожу в супермаркет,
покупаю бутылку вина:
восстановление возможно
и смерть не страшна!