Зацепило?
Поделись!

Новая проза

опубликовано 12/08/2017 в 14:52

ИСПОВЕДЬ ПИСАРЯ

Когда мы вторглись на землю Зо, Властитель был уже тяжело болен. Три лекаря лечили его, и помощью их оказалась ничтожной. воздух чудовищно колыхался, кони падали, Свиньи болели сем-то страшным, есть было нечего, а селение пустовало. Тогда, когда хрипел Властитель, Начальник канцелярии призвал зятя его, господина Эро, и тысячника, господина Тону. Было сказано необходимое. Нам было долго продвигаться, но мы ждали послов. В земле Зо было тоже не ладно, и послов появилось трое. Первый был отвергнут, поскольку проповедовал безумие о едином боге, но ша Тайена и ша Лиши приняли мои господа, а я лишь записывал. Ша Тайен сказал: наша война не имеет смысла, у вас рознь и у нас рознь. Нужно прекратить войну. При них был младший, Тону, не имеющий право на Ша. Но мы именовали его так. Ша Тону сказал: мой старший брат прав: и рознь есть, и прекратить войну необходимо. Но кто против твоего властелина, Эро? Господин Эро сказал: я буду властелином. Тогда скажи, продолжал Тону, тысячник: кто будет твой властелин? Кто угодно, но не Эро, ответил тот. В горах, продолжал он, живет Изгнанный Сын, господин Вар. И он наш Властелин. Тут князь и тысячник посмотрели друг на друга так, что я никогда не забуду. Но и у вас, сказал Тону, то же самое. Ша Тайен и ша Лиши ненавидят друг друга, и Властитель наш так же при смерти. Я не вижу выхода. Выход есть, сказал Вирэ, мой слуга, из дверей, обе наши армии уже сметены Высшим Посланником Овирэ. Мне сложно пересказывать дальнейшее, я всего лишь писарь.

ПЛОВЕЦ

Они тут раздеваются и плывут. А мне ждать человека. Но я всё равно не умею плавать и боюсь обнажать своё тело, так что это развлечение не для меня. Но они ж плавают там, купаются, а я жду человека. А они ныряют, заплывают далеко-далеко, а я жду человека. Они стреляют в мишень, а то и в того - того, с дельфинами. Максимум, что я могу позволить себе - снять пиджак, ботинки, носки. Почувствовать горечь этой теплоты, которая мне недоступна. Почувствовать недостачу. Но вот и он. Это Васильич, я думал, будет незнакомый. Но мы незнакомы. Он передает мне портфель.

КОСМОНАВТ

И вот еще, я всё забываю про космонавтов. Встретился мне космонавт. У него была правая нога босая, про левую же вовсе не буду говорить при дамах. Хотя какие ныне дамы? Я ведь помню дам. У дам бывали всякие штуки, и они еще всё время обмахивались, обмахивались. Еще к дамам нельзя было просто так подойти, они обыкновенно говорили: фу. Ну или: уйдите. Ну или: я занята. Ну или: у меня сегодня месячные. Это были дамы. А ныне дамы-то, дамы, уж и не дамы, а сотрудники агентства по трудоустройству. Или младшие референты департамента печати и информации. Или старшие. Это не очень даже дамы. Мне вот не нравятся, а космонавту, что я говорю, понравилось. Я ему отдал старые ботинки, благо, живу недалеко. Нога отекла у него, правая, пунцовая вся, - но и это понятно, невесомость, какие там ботинки, наверняка тапочки? Потом он меня попросил временно себя прописать. Я люблю космос, с детства увлекался астрономией. Поэтому сейчас живу на Казанском и с Вами говорю, дорогой мой сударь. Он был не космонавт, он был астронавт.

СВИДАНИЕ

Когда она выходит в поле, ждет его, в сущности, ничего не меняется: та же луна, те же звезды, тот же лес вдалеке, - но это только если тучи не застят горизонт, тогда она и не выходит, а когда выходит, а при том, к примеру, новолуние, света гораздо меньше, и леса не разглядеть, и стога, которые обыкновенно отсвечивают, как фонари, в этот момент предстают просто кучей какого-то гнилого сена, чем, они, по большому счету, и являются; и когда она думает об этом, ей уже его не хочется видеть, и она возвращается домой.

НАБЛЮДАТЕЛЬ

Посмотрите, друзья, на тот вот дом, да-да, вон на тот. Там живёт одна девушка, которая не живет, точнее, жила, теперь не живет, да она и вообще уже не живет, но я вообще не о том. В пятом подъезде есть странная привычка не открывать мне дверь, хотя мне там часто оставляют письма, - почему там? - им не надо знать моего настоящего адреса. Зато в третьем живет довольно значительный человек, и за машинами его интересно подглядывать. Сидишь себе на лавке, ничего, вроде бы, не предпринимаешь, но знаешь уже всё. Рассказ мой, однако, про четвёртый подъезд, куда я порой заходил, еще в студенческие, да что там, в школьные времена. Там живёт один очень занимательный человек. Да и вот он, идёт, покачивается. Он вряд ли когда подумает, что мы разговариваем о нем.

НЕ РЫБА

Она ест рыбу. И я тоже что-то ем. Посланник запаздывает, в степи холодно и опасно, неизвестно, прибудет ли вообще. А рыба-то в наших реках хороша, чего сказать. Нет больше такой рыбы нигде. Слуга меняет ей блюдо, утирает руки мокрым платком. Надо б задуматься о судьбе посланника, от его сообщения зависит судьба моего народа, но сон важней, ведь без сна я буду бродить и кусать, а кому это нужно, и я требую одного из стражников, требую, чтоб когда посланник прибудет, он разбудил бы меня, но будить меня не нужно, ведь стражник мне тоже снится, она, она тоже, скорее всего, но не рыба, не рыба.

ОХОТНИК

Если вы думаете, что всё просто, то всё не просто. Вот сосед, украл козу у другого соседа, а тот: а сей против князя говорил! И коза его. Но это не всегда так нужно, и повторять не стоит. Женщина тоже приходит и уходит, и всем хорошо, если не жена. А если жена, то всем плохо. Решать уж нечего, жить надо. А как выйдешь в лес, послушаешь, хорошо, ни жены, ни детей. Учитель-то говорил, что мы стайные, а мне что: я не стайный. Я в лес хочу, белок, не стрелять даже, рука не та, да и глаз не тот, смотреть.

ПОДРАЖАНИЕ ПУХАНОВУ

одна девочка очень хотела идеального мужчины. чтоб он бы, как она его представляла, как воображала. но у идеального мужчины нашлось огромное прошлое, огромный опыт и масса привычек. и девочка планомерно решила их уничтожать. таким образом вместо идеального мужчины получился забитый, испуганный забулдыга

НЯНЯ

Маленькие, они такие. Они вообще ползают, нельзя из. А если побольше, то и можно. Ну если вот совсем ползают. Я ведь ползал, меня было можно. А теперь я сижу, и вот они ползают, а я сижу. Значит мне можно. Потому что я большой, у меня всё большое, и и я сам большой, и руки у меня большие, и плечи, и ноги, и то, о чем вот говорить запрещают. А они ползают. А они не интересны мне. Они как личинки. Вот, в саду есть место, где есть личинки. Они сладкие, вкусные, но противные, белые, склизкие. Я знаю что нельзя, и этим скажу, что нельзя, хотя они как личинки. Гладкие, мерзкие. Ползают. А в саду-то да, там хорошо, там деревья. Но эти во ползают. ползают они. Надо бы уйти в сад, в сад уйти, Маргарита Ивановна, зачем это, Маргарита Ивановна.

РАЗМЫШЛЯЮЩИЙ

А вот ты выходишь, скажем, во двор, а там - степь. Хорошо ли это? С одной стороны хорошо, поскольку простор, тишина, лишь птица какая посвистывает, да что-то в ковыле гундит. Но где ж перекресток, магнолия, магнит, с другой стороны? Где взять пивка? и тут же к подъезду на шерстяных низеньких конях подскакивают всадники в шапках, говорят, нет пивка, вот кумыс. Тоже очень неплохо.

САМ

Кривовато и усмешливо, как написал бы русский писатель, для которого чтоб оно звеня и подпрыгивая, - дороже матери и отца: он так-таки и дал мне размышлять некоторое время, и даже почти не бил, ведь видно же было, что он, образованный, симпатичный человек, во многом со мной сходящийся. - просто не может преступить грань должности, чина, и ведь это не он себе навязал, это ему навязали. А то, что я подписал, мне не навязывали, я подписал сам, сам, сам.

ДЕД

Ваня говорил, что когда старший его, тоже Иван, Иван Матвеевич, курил чай, то всегда как-то даже духарясь перед этим, а потом, отхаркнув, да и сплюнув порой, коли ромашки много, говорил: "Вы, дети, дети, а мы старики, старики. А вы дети, дети. А мы старики". - и так заманчиво это звучало, Ваня говорил, что хотелось быть дедом, хотелось сплюнуть ромашку.

ШТЫРЬ

Я, говорит, видел и не то. Вот, смотри, штырь. Зачем штырь? Он ведь не это - не пред-ус-мо-трен, так? Штырь стоит. А сказано: штатив. А мне что: палка так палка. А мне говорят штырь, а вообще, антенна. А говорю: во, читайте. Штатив. И потом сколько ходил, сколько ходил... А ведь премия была... Он натужно расплакался и я, не зная, что сказать, переспросил: Штырь? Штырь, ответил он, собравшись. Я дал ему два рубля.

УВОЛЬНЕНИЕ

А вы думаете, что так? - и он не оборачивался, перекладывая какие-то явственно застарелые папки, думая меня унизить. Но я почему-то не был унижен, совсем не был, хотя боялся именно такой сцены. Вот заявление, сказал я, положил лист на стол. Он обернулся, зыркнул, уперся кулаками о стол, будто так и надо, но теперь было не надо, и он не знал, подписать ли то, что он сам потребовал, или продолжать меня воспитывать, когда он уж не имеет никакого на то права..Вы свободны, хотел он сказать, но я и так был свободен, и вдруг он это понял, и как же плохо стало ему, и как же мне стало хорошо, но потом я, не потом, а сразу, устыдился, подумал, он же старше меня, как так можно, а потом подумал, что старше меня всего на семь лет, и какое это имеет значение в нашем возрасте, и я вспомнил дачу, и Андрюху, и Кирилла, и как я к ним перелез через забор и говорю: а в карты, а они гогоча, подростки, козлы, золотая молодежь: в бур-козла? а в свинью? нет, говорю, давайте просто в переводного, и я у них, блядей, в девять лет, у этих четырнадцатилетних хамов, выиграл, выиграл, вот и ты, подписывай. Подписал.

ГУСИ

Так себе они все, да и эта тоже так себе, и на снаряде так себе, он-то вот летал на снаряде, да не на таком, а прям почти в рейхстаг, и как его потом прославляли, дали орден, и в лагере тоже его уважали, а она ногами круть-круть, будто девка, хотя и девка. А на ведь надо побеждать, надо, чтоб как у товарищей баталова и смоктуновского, но что без атомов, потому что это в дисциплине не отследить, а нам нужно рекорд. На лавочке сумка, в ней вино молдавское, красное, нельзя, можно, нельзя, нельзя, можно, можно, тётка же, можно, и со свистом, без перекрестков, в первую градскую, а родился на селе ведь, а там корова была. И гуси. Гуси были.

ЛАПУШКА

Лапушка вот выросла, и всё началось, и всё случилось, а потом выгоняли из дома, но сразу вернули, кровиночка ведь. И жила, а потом умерла. Вот взяла и умерла, родители потосковали, долго тосковали, не отнимешь, но потом хлев, потом огород, а потом и умерли. Осталась Глаша, ее из дома выгнали, нашелся дядя, и пошла она по дорогам. И ходила она босая, и попрошайничала, и отдавала своё тело, пока вдруг, на дороге, не явилась ей Светозарная Лапушка. Что, говорит, сестра, бродишь-попрошайничаешь. А та ей в ноги: спаси, мол, сестра. Хуй тебе, сказала Светозарная Лапушка и исчезла. А Глашу спасли Добродетельные Инопланетяне, они накормили ее творожком, дали чаю, устроили всё как надо. А светозарность сестры такова: служила она сотоне, вот.

ВОСХИЩЕНИЕ

А у нас в овине был шепот. А все говорили, что нет его. И Манька когда пошла к стаду, то ее, вишь, потом принесли, и Ваньку потом принесли И вот был бык, и теперь я в раю. Я князь господств, и мне позволено многое, и даже Лик Его лицезрел. Но где Манька, где Ваня?

РАССТРЕЛ

Красивый был парень Иван Сизых. Служил со мной. Как-то мы головы рубили ихним, а он и говорит: нехорошо рубить головы. Ну и взяли, и расстреляли перед строем. А ведь потом эти оборванки шастали по лагерю, спрашивали, гдэ сызых, гдэ сызых.

ПТИЧКИ

А еще такое вот бывало. Выйдешь в лес, а там деревья. И хорошо как-то. А в шесть надо на инструктаже быть, это вот я помню, но не помню, птички потому что поют. И вот без пятнадцати, и я несусь и сталкиваюсь лбом с подполковником Алексеевым. Птички, товарищ подполковник, спрашиваю, да, говорит он, птички.

ДИНАСТИЯ

Царедворцу надо думать о многом, куда поглядеть, с кем пошептаться, а конюх его чешет кобыле гриву и знает, что ошибётся вот, и всё, а кобыле-то гриву чесать надо, а там, глядишь, и можно новую династию затеять.

ОБЪЯСНЕНИЕ

И, когда ему нечего было сказать, он смотрел, как она делает вид, что ей, хотя и всё кончено, есть что сказать, но и она, глядя на него. думала нечто подобное, хотя и не столько думала, да и он не думал вообще, а просто вился вокруг нее в прибрежной зоне, где так тепло и солнечно, где рыба почти летит сама к твоей пасти, и она тоже чувствовала нечто подобное, поэтому, собственно, смотреть на них было одно удовольствие, особенно отсюда, с небес, где ни земли, ни воды, ни воздуха, только внимание, только совершенное зрение.

ПЕСНЯ

Ух ты, как мы это всё. А они-то сидели, думали, так. Нет вот так мы их, что просто зашибись. А потом один наш встал у памятника и начал петь, и так пел, так пел хорошо. А потом они его стрельнули, у и мы их, конечно. Жалко. песня-то хорошая была, хоть не по-русски, диес ире называлась.

РЫСЬ

Я шёл по лесу и думал, что во не надо бы. Много чего, а это уж совсем. И довольно, да, довольно. Не молодой вроде уже. А с другой стороны так хочется. И думал я так, пока не встретил рысь.

ЛЮБОВЬ

Птичку кот сожрал, и жаль птичку, но кот свой. Так что пускай ест, хотя это жестоко. Не люблю я жестокости: покоряя планеты, я всегда отворачиваюсь от экрана, когда они их режут. Неприятно это, и вообще, должна царить любовь. Желательно, правда, еще пару систем уничтожить, но всё равно, пусть любовь.