Зацепило?
Поделись!

Метафизик Циолковский

Страдание и спасение от страданий в интерпретации Константина Эдуардовича Циолковского (1857-1935)

опубликовано 22/10/2007 в 14:38


Герои советского времени были, казалось, выправлены по единому стандарту. Они выглядели стерильными, биологически безукоризненными. Странности и чудачества почти исключались, тем более исключалась какая-либо грязь, плесень, личная, сокровенная тайна. В результате пантеон рухнул. Люди, будучи дистиллированы в соответствии с жесткими требованиями начальства, превратились в полые оболочки. И о тех, кого еще несколько десятилетий назад официально ценили и превозносили чуть ли не до небес, мы теперь вспоминаем очень редко. Слишком чистые, они стали как бы невидимыми, легко растворимыми, и исчезли вместе с мифами и идеалами отоснившейся эпохи, вместе с флагами, демонстрациями и стишками про маленького Ильича. То есть со всей окружающей средой.

Однако меж статными революционерами, воодушевленными естествоиспытателями, кристальночестными чекистами и ангелоподобными садоводами встречались подчас фигуры весьма занятные, люди причудливые, в полноте представляющие эпоху, самобытные и упрямые, выпиpающие далеко за шаблон, чуждые поэзии общих мест, - скорей во вкусе Борхеса, чем Пешкова. И среди них - Константин Циолковский.

В советском пантеоне Циолковский занял удобнейшее место. Если в национал-социалистической Германии любой отрасли полагался свой фюрер, в СССР у всего должен был быть некий маленький основоположник, авторитет, Маркс-Энгельс, короче. Аналогия со структурой архаичного общества и уголовного мира здесь вполне законна: от авторитета к авторитету, от аксакала к аксакалу. Певец консервативной революции Александр Дугин в чем-то прав: большевистская идеология по сути была реакционной, упрощающей (вспомним культ простоты в искусстве), отрицающей сложность и возводящей к самым примитивным схемам все многообразные противоречия начала ХХ века. Поэтому большевики каждый сектор общественной жизни стремились организовать как китайскую семью - во главе легендарный патриарх-основатель, ему поклоняются живые "предки" - начальники, им без особых перспектив и надежд служат самоотверженные "молодые".

Итак, наш герой стал "маркс-энгельсом" для ракетостроения и космонавтики. Его серый памятник, выполненный в той же технике, что и все памятники Ленину-Сталину, по праву открывает аллею космонавтов возле ВДНХ. Жаль, молодожены туда больше не подъезжают в своих свадебных картежах. Иные боги у нынешнего поколения, иные герои, иная масс-культура. Отоснился космос, и покорители его нашим несчастным согражданам отоснились, никто больше ими не бредит.

...По каким-то параметрам Циолковский весьма подходил коммунистам. Самоучка, систематического образования не имел, академической наукой (можно было сказать - "царскими властями") не признавался, жил в провинции, был беден как церковная мышь, терпеть не мог христианской религии. И при этом действительно сделал несколько феноменальных открытий: разработал модель реактивного ракетного двигателя, вычислил первую, вторую и третью космическую скорость, описал состояние человека в невесомости. В итоге многое из того, что современникам казалось безумием, было по достоинству оценено потомками. И все-таки он оказался чересчур странноват, нетривиален, чтобы быть воспринятым целиком. Поэтому нуждался в постоянной цензуре, адаптации, упрощениях.

Лжи, преднамеренного искажения фактов здесь не было. Скажем, в своем мифологическом пространстве главный космист Советского Союзе прославил областной город Калугу, там ему тоже памятник стоит. А на самом деле он почти всю жизнь провел в старинном русском уездном городе Боровске, где-то в ста верстах от Калуги и в ста десяти верстах от Москвы (три-четыре часа езды, неподалеку от железнодорожной станции Балабаново, почти Подмосковье, дачи). Это обстоятельство не скрывалось, но о нем знали лишь специалисты.

Константин Эдуардович Циолковский родился в селе Ижевском под Рязанью в 1857 году. Отец его служил лесничим. Семья была не слишком богата, к тому же лет в десять ребенок заболел скарлатиной, почти оглох и не смог учиться в школе. Но неуемная тяга к знаниям оказалась сильнее всех внешних препятствий, - он занялся самообразованием, довольствуясь поначалу отцовской библиотекой. Получив знания, Костантин желал применить их на практике. Он весь отдался рукомеслу и изобретениям, - конструировал воздушные шары, соорудил маленький токарный станок и самодвижущуюся коляску под парусом.

В 16 лет родители отправили талантливого подростка в Москву, чтобы тот поближе узнал жизнь и выбрал себе профессию. Ему ежемесячно посылали немного денег, так, чтоб на жизнь хватало, но он предпочитал ограничивать себя во всем, тратя денежку на книжки и разнообразные приборы. Циолковский не устроился на работу, не поступил в какое-либо учебное заведение, однако не в силу бедности, лишь по собственной воле: ему скучными казались все эти формальности. При этом он самостоятельно изучил высшую математику, механику, физику, химию, астрономию и другие дисциплины, необходимые для русского искателя истины. Говорят, что лет в двадцать он уже изобрел многоступенчатую ракету и размышлял над покорением Солнечной системы.

В 1879 году наш первооткрыватель сдал учительский экзамен и отправился преподавать математику боровским детям. В Боровске он долго учительствовал, и навсегда осел, женившись на дочери своего квартирного хозяина.

Семью Циолковских нельзя была назвать счастливой. Из семерых детей трое умерли во младенчестве, еще двое - в юности покончили с собой. К.Э. не вылезал из долгов, нищета сменялась бедностью, бедность - опять нищетой. Даже послереволюционная слава не принесла Циолковскому денег, - впрочем, тогда вся страна голодала.

В Боровске не было ни университета, ни научных изданий, ни научных обществ. Периодика доходила сюда с трудом. В Москву наш герой почти не ездил, вообще принадлежал к той породе увлеченных людей, которые не терпят перемещений. В итоге, если не брать в расчет нескольких чудаковатых учеников, он оставался совершенно одинок.

Кое-какие открытия Циолковскому пришлось совершать наново, странным и весьма причудливым образом, но он почти без ущерба восстановил состояние современной ему науки, а во многом опередил время, оказался блистательно оригинален. Самое главное, никакие препятствия, никакие несчастия и беды не могли остановить Константина Эдуардовича в его рвении...

Сам Циолковский называл свою тягу к знаниям - религией, себя самого "энциклопедистом". Этой "энциклопедичности" требовала его натурфилософия, которую он считал "выше всякой другой своей деятельности". Так что ракеты и космос, техника и технология очень по-русски становились у этого гения всего лишь тысяча первым способом понять смысл жизни, ее корни и ее предел.

Метафизику Циолковского можно представить как некую интерпретацию буддистской теории дхарм. Вселенная, - полагал он, - состоит из атомов, помимо них нет никакой иной реальности. Но эти атомы сами по себе наделены индивидуальным разумом и чувствительностью.

"Эта чувствительность атома у высших животных велика и носит условное название жизни или бытия, у низших слабее, так же, как у растений. В неорганической природе это ощущение так мало, так незаметно, что носит название небытия, смерти, покоя... Но абсолютно нулевого ощущения ни при каких условиях быть не может".

Мироздание, - в рамках этого сборно-разборного конструктора, - саморегулирующаяся система, которая не имеет конца, но имеет начало. Бога Циолковский именовал Причиной.

"Вселенная, - писал он, глядя на смерть детей и неутешное горе жены, - в общем не содержит горести и безумия. Ее радость и совершенство производятся ею самой. Какова же доброта Причины, если даже одной из своих игрушек она дала такое счастье... Причина есть высшая любовь, беспредельное милосердие разума. Причина создала Вселенную, чтобы доставить атомам ничем не омраченное счастье... Значит, мы не можем ждать от нее ничего худого"...

Еще больше, чем метафизика, близка буддизму этика Циолковского. Страсти - основные источники людских страданий. При этом все равно, что испытывает конкретная комбинация атомов - блаженство или агонию. В любом случае она страдает.

Однако оптимистичный ученый из Боровска знает куда более радикальный и всеобъемлющий, можно сказать даже технологичный, в духе времени (вспомним газовые камеры, sic!) способ избавления от страданий, нежели печальный индийский принц. У отдельного человека нет шансов, они есть только у человечества. Нужно попросту создать "существо без страстей, но с великим разумом. Это воображаемое существо в отношении чувств будет иметь только два периода: период молодости и развития, когда число идей и деятельность мозга возрастают, и период старости, когда и то и другое постепенно угасает. Первый период будет сопровождаться тихой радостью, второй - тихой печалью, но не уничтожающей способности к работе, а только ослабляющей ее. Постепенное и продолжительное угасание мозга избавит существо от смертных мук".

Размышляя о перспективах человечества в деле избавления от страстей, Циолковский особое значение придавал биологии, точнее - евгенике. Отбирая лучших и талантливейших, создавая им самые благоприятные условия, можно, по его мнению, быстро решить самые наболевшие проблемы со страданием. (И то правда, ученому было трудно справляться с бытом, но никто не спешил ему подходящих условий создать.)

Основная идея всякого евгеника: отобрать себе подобных, остальные же пусть перемрут. В контексте евгенических идей развивается и утопия Циолковского (на нынешний взгляд она подчас выглядит как экологический кошмар).

Итак, самым уважаемым занятием землянина станет "интеллектуальный труд". Человек окончательно восторжествует над природой, освоит моря и океаны, механизирует промышленность и сельское хозяйство, на корню уничтожит "вредных" животных и рыб. Наконец, через несколько поколений будет выведена новая порода людей. И они, - как вожди и герои в советской мифологии, - окажутся лишены всей грязи личного существования, кишок и крови.

Тоска по ангелам, трансформированная наукообразным сознанием (вспомним Юнга, хотя зачем Юнга? - многоруких и многозубых бодхисаттв, "защитников учения" из ламаистского пантеона), принимает подчас странные формы...

"Это будет особенное животное, - писал Константин Эдуардович о людях грядущего. В него не проникают ни газы, ни жидкость, ни другие вещества. Из него так же они не могут и удалиться. Животное пронизывается только лучами света. Свет - его пища и его среда... Такое сформированное существо может обитать в пустоте, в эфире, даже без тяжести, лишь бы была лучистая энергия"...

И здесь, в самой сокровенной части своей натурфилософии, Циолковский опять становится очень близок к большевикам. Новый человек, новое общество, победа над природой... Русский марксизм по сути требований к личности всегда был религиозным учением. Но ему, - к счастью, - не хватило мистики, метафизики, глобальности. Оттого Советская власть и рухнула, - коммунистов-буддистов в решающий момент оказалось чересчур мало.

Немецкие национал-социалисты в этом смысле были куда дальновиднее: достаточно вспомнить неоязыческие торжества, бонских монахов в ставке фюрера, оккультный институт Альфреда Розенберга. Но они, - опять слава Богу! - войну затеяли и проиграли.

И насколько же все эти мысли, стоившие жизни десяткам миллионов людей, носились в воздухе на рубеже 19 и 20 века. Евгеника - любимая наука доктора Геббельса, "новый тип личности" - прославленная тема советской литературы...

Однако славно, что мы никогда не жили под лозунгом: "Идеи Циолковского - в жизнь!" У наших вождей восторжествовал-таки здравый смысл, усвоили про ракеты и постарались не заметить остального (в том числе и своей близости к...).