В 1772 году, с первым разделом Польши, Россия вернула себе Белоруссию и, вместе с ней, под русскую корону перешли сто тысяч евреев. В 1793-м и в 1795-м годах, по второму и третьему разделу, с Литвой, Подолией и Волынью еврейское население страны перевалило за миллион. Если учесть, что всего в России к началу 19 века проживало около 40 млн. человек, это было крупнейшее событие, оказавшее и оказывающее по сей день серьёзнейшее влияние на всю русскую и мировую историю.

Когда мы, особенно после потрясений и катастроф 20 столетия, касаемся прошлого еврейского народа и русско-еврейских отношений, мы вступаем на очень зыбкую почву, где мифы, старые обиды, взаимное недоверие, травмы, предубеждения и запреты, а то и просто связанный с ними тенденциозный и замыленный взгляд, мешают смотреть на факты без гнева и пристрастия, никого не обвиняя и не вынося поспешных суждений. Но и умолчание не принесёт пользы, тем более в таком случае тема отдаётся на откуп «партийным» и «национальным» публицистам с разной степенью ожесточения и отчаяния.

Сегодня мы попытаемся поговорить о самом начале русско-еврейского пути, о первых встречах Российского государства с евреями. О проблеме существует большая литература, от изданных до революции и в первые советские годы «Еврейской энциклопедии» и фундаментальной работы Юлия Гессена «История еврейского народа в России» до не менее знаменитой книги Александра Солженицына «Двести лет вместе», вызвавшей на себя огонь критики из всех возможных лагерей в середине 90-х годов.

И вместе с тем мы многого не знаем, кое-что поспешили забыть, а кое-что представляем себе очень туманно и только в самых общих чертах. В какой-то степени так спокойнее, но подобное спокойствие не помогает пониманию происходящего на наших глазах.

Еврейские судьбы в ранней русской истории.

Несмотря на то, что Россия отстоит очень далеко от Палестины и никогда не входила в состав Римской империи, по которой иудеи расселились после разрушения Второго храма, евреи так или иначе всегда существовали в поле отечественной истории и, что не менее важно, — рефлексии. Ещё в языческие времена одним из самых близких наших соседей был Хазарский каганат, где аристократия приняла иудаизм, а иудейские мудрецы стали своего рода «учителями народа». В знаменитом летописном рассказе о выборе веры Владимир Красное Солнышко остроумно парирует их аргументы, и, если верить Карамзину, спрашивает их: «Где их отечество?». «В Иерусалиме, — отвечали тогда иудеи, но Бог за грехи наши расточил нас по землям чуждым». «Мы не хотим подобно вам лишиться своего отечества», — парировал русский князь, и дело было решено.

Тогда, в десятом веке, вместе с русскими крестились и многие жившие на Руси евреи, и даже один из первых новгородских епископов звался Лука Жидята.

...Расцвет еврейского влияния в старом Киеве приходится на годы княжения Святополка Окаянного, убийцы Бориса и Глеба, но уже в первые годы Ярослава Мудрого оно начинает спадать. Источники хранят глухие сведения о раздражении киевлян засильем иноплеменников и иноверцев, — Карамзин пишет даже о первых еврейских погромах.

Но сама еврейская тема никуда не ушла. Дело даже не в населении, дело в воображении.

Можно представить себе первые христианские века, первые поколения. Становление христианского самосознания неотделимо от постоянного толкования Ветхого и Нового Завета, и, вместе с ними тема большой еврейской истории как бы сращивается с русским пространством и русской участью. Не случайно в сборниках русской народной поэзии 15 — 17 веков река Иордан течёт где-то между Владимиром и Муромом, а пути библейских пророков заметает метелица-метель. То же одомашнивание еврейской темы мы видим и в былинах, где Добрыня и Илья Муромец бьются с Богатырём-Жидовиным, а Царь Иудейский становится излюбленным образом врага (возможно, тут наслоились воспоминания о борьбе с той же Хазарией).

Так формировалась одна из основных черт русско-еврейских отношений в Средние века и в Новое время. Благодаря постоянному переживанию библейского предания (в первую очередь — чтение за церковной службой) евреи, иудеи для национального самосознания никогда не были чуждыми, незнакомыми. Они остались частью общей религиозной истории, религиозного переживания — часто как «порочные», «блудные», «антихристовы» дети, но иногда (а порой и в то же время) как народ пророков, «старшие», владеющие тайной, у которых стоило бы поучиться, те, кому достаточно лишь сказать Христу «да», и они будут спасены (кстати, оба этих эмоциональных движения дожили и до наших дней в народно-церковной, прежде всего в монашеской среде).

Жидовствующие

...В годы ига мы о евреях на коренных русских землях почти ничего не слышим. Но при этом еврейские общины вполне себе существовали на западе, прежде всего в Литовском княжестве, которое было в ту пору естественной частью русской ойкумены. И уже в первые десятилетия выхода из ига и образования русского централизованного государства еврейская тема — пусть не наплывом населения, а пока только ментальным вызовом — вторглась в русскую историю.

В 1470 году в Новгород из Литвы (Карамзин думал, что из Киева) явился некий еврей Схариа и начал распространять своё учение. Ему удалось склонить на свою сторону двух местных священников — Дионисия и Алексия, а потом и множество мирян. Так появилась ересь «жидовствующих», вскоре перекинувшаяся на Москву и добравшаяся до самого Великняжеского двора.

Легенда гласит, что основатель единого московского государства и ниспровергатель ига Иоанн Третий, посетив Новгород после его присоединения к Москве, оценил благочестие и высокую образованность Дионисия и Алексия и забрал их с собой в столицу, сделав одного настоятелем Успенского, а другого — Архангельского собора в Кремле.

Сторонниками нового учения тут же оказались дьяк Фёдор Курицын, фактически министр иностранных дел молодого Московского государства, и Елена, невестка Великого Князя, вдова его старшего сына Иоанна Младого. Сочувствовал «жидовствующим» и московский митрополит Зосима. Что думал об этом в те годы сам Великий Князь, нам неизвестно, так как потом он решительно изменил свою точку зрения.

Возможно, у «жидовствующих» был шанс стать своего рода «русской Реформацией», но конец ереси положили новгородский митрополит Геннадий и один из самых ярких духовных писателей Московской Руси — преп. Иосиф Волоцкий. Собственно, только с их слов мы и знаем, о чём учили Схария и его последователи. Как писал Геннадий, они проповедовали, что «единственный Божественный закон — это закон Моисея, а Христос ещё не родился, и не должно поклоняться иконам». Соответственно, отрицалась Троица, культ Богородицы и многое другое, самое дорогое для русского православного человека во все времена. Трудно предположить, что подобная проповедь могла бы в действительности иметь успех в стране с давней историей христианства, но до нас дошли только эти обвинения, на которых лежит несомненный отпечаток идеологической борьбы.

В итоге митрополита Зосиму заставили удалиться в монастырь, Курицын умер как бы своей смертью, на Соборе 1503 года ересь была окончательно заклеймена, а её последователи заточены или бежали в Литву, где — по утверждению их противников — приняли иудаизм.

...Разгромленная секта «жидовствующих» оказалась серьёзным вызовом, и память о ней жила несколько поколений. Возможно, это стало одной из причин, по которой два с небольшим века и власть, и духовенство были едины в убеждении — евреев на территорию Московского государства не допускать и всяческое их влияние по возможности максимально исключить. Но Писание и Предание никто отменить не мог и не хотел, и поэтому в народном сознании евреи оставались постоянными героями «общей истории» — во всём блеске Давидовой славы и во всём ужасе Иудиного греха.

У русского трона

Тема еврейского присутствия вновь возникла на Москве со времён Смуты. Иудеи были заметны среди множества иностранцев, наводнивших страну при Лжедмитрии Первом, а потом и при поляках. Карамзин всерьёз рассматривает версию о еврейском происхождении Тушинского Вора Лжедмитрия Второго. Говорят, он «разумел и язык еврейский, читал Талмуд и книги Раввинов». Но это вполне могли быть и филиппики его противников, — реальная история тонет в тумане ожесточённой полемики и взаимных обвинений.

В 30-е годы 17 века, при наступлении на Литву, в границах русского государства оказались и первые еврейские общины. Как пишет Еврейская энциклопедия, которой вторит и Юлий Гессен, «к ним применялись те же правила, что и для других». То же самое можно сказать и о русско-польских войнах 50 — 60 годов, когда на Москве снова появились пленные евреи, «и к ним относились не хуже, чем к другим пленным». После Андрусовского мира 1667 года «евреям было предложено остаться в стране», многие из них приняли православие и «даже стали родоначальниками известных русских фамилий».

Пётр Первый, призывая иностранцев, на словах видеть в своём государстве евреев не желал. «Я хочу видеть у себя лучше народов магометанской и языческой веры, нежели жидов. Они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю, не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают», — писал он в 1702 году.

Но реальное положение дел далеко отстояло от этих слов. Среди ближайших сподвижников Петра еврейское происхождение имел второй по значению дипломат империи, вице-канцлер Петр Шафиров, который происходил из семьи живших в Смоленске польских евреев Шафировых, принявших православие после присоединения к России этого города в 1654 году. Того же корня были и братья Абрам и Исаак Веселовские. Антон Девьер, первый полицмейстер новой столицы, оказался выходцем из небогатой еврейской семьи и прибыл на берега Невы из Амстердама.

...В письме к Абраму Веселовскому Пётр писал: «Для меня совершенно безразлично, крещён человек или обрезан, надо, чтоб он только знал своё дело и отличался порядочностью...»

...При приемниках Петра еврейская политика Санкт-Петербурга несколько ужесточилась. И Анна Иоанновна и, особенно, Елизавета Петровна, издали несколько манифестов о выселении евреев за границы империи. Но это не мешало той же Елизавете осыпать милостями Исаака Веселовского и даже определить его наставником к наследнику престола.

Однако — до Екатерининских времён и присоединения Белоруссии и Литвы — всё это были скорей отдельные человеческие судьбы, в лучшем случае истории торговых предприятий и редких конфликтов национальных интересов на юго-западных окраинах страны.

Но с разделом Польши ситуация коренным образом изменилась.

Иудейское море у имперских берегов

Средневековая и новая история Европы сложилась так, что к 18 веку самые крупные еврейские общины континента обосновались в Речи Посполитой, в Австрии и в Османской империи, непосредственно у западных и юго-западных границ России. Это был огромный единый мир, обнимавший Малую Азию, Балканы, Австрию, Польшу и доходящий до Литвы и Белоруссии, мир со своими собственными законами, внутренним устройством, со своими мыслителями, бунтовщиками, мистиками и провидцами, с несравненной традицией взаимной поддержки и круговой поруки. Он возник и существовал в условиях, жил воспоминаниями и идеями, очень далёкими от России. И, оказавшись значительной частью в пределах империи, должен был быть как-то устроен и понят.

Так евреи из персонажей Священной истории и народного фольклора неожиданно стали элементом государственного и повседневного быта, и это превращение требовало немалых усилий с обеих сторон. Для русских нужно было понять, с какой реальностью они встретились, для евреев — в каком мире они оказались. Для всех — непростая работа, и нельзя сказать, что она прошла безболезненно, без последствий.

Первые попытки администрирования

В Польше и в Литве (впрочем, как и в Османской империи) еврейская жизнь была устроена очень причудливо. Евреи были как бы выделены из общего государственного строя и представляли собой уникальную автономию без территории. Каждая еврейская община управлялась общинным советом — кагалом и местными раввинами. Кагалы и раввинат строго контролировали еврейскую жизнь и вступали в отношения с государственной властью — собирали подати, чинили суд по еврейским законам, следили за благомыслием и образованием, порядком собраний в синагогах, наблюдали за правилами торговли и всяческим благоустроением — вплоть до чистоты улиц; в целом полностью и вполне тоталитарно господствовали надо всей еврейской жизнью. Против власти кагалов то тут, то там поднимались еврейские мистические течения — от привычных нашему современному уху хасидов до радикальных последователей анатолийского каббалиста Шабтая Цви и его позднейшего интерпретатора Якоба Франка, чьё «оборотное» учение волновало в 18 веке не только евреев, но и многих представителей образованного класса и аристократии.

В хозяйственном отношении евреи занимались в основном торговлей и ремёслами, но никогда — хлебопашеством, а в сельской местности часто служили управляющими у польских помещиков и, самое главное, держали шинки (кабаки) и винокурни. Это занятие порождало множество конфликтов с местным христианским населением, так как крестьяне часто пропивали в шинке всё до последнего, а потом шли к тем же евреям — к шинкарям и управляющим — и брали на пропитание, разумеется, в рост, часто под совершенно грабительский процент.

В Восточной Польше, в Литве и Белоруссии это был особый стиль и характер жизни, со множеством своих проблем и противоречий, которые — вместе со всеми новыми территориями — в конце 18 века перешли по наследству в Российскую империю.

Уже в первые годы после раздела Польши стало ясно, что русская политика в деле благоустроения еврейского населения будет коренным образом отличаться от польской. Екатерина Великая, не доверяя польским помещикам, не только рассчитывала на пользу государству от еврейской торговли, но и политически покровительствовала им в западных областях. Евреи были сразу полностью уравнены в правах с остальным свободным населением империи. На тех же основаниях, что и православные, они могли записываться в купечество, по Городовому положению 1785 года, которое учитывало только сословия, а не нации и вероисповедания, получали возможность занимать городские должности и осуществлять местную власть. Из евреев случались с тех пор и бургомистры, и ратманы, и судьи. И, хотя сперва в крупных городах действовали ограничения, чтоб евреев в местной администрации было не больше, чем христиан, уже в 1786 году императрица требовала от местного генерал-губернатора, чтобы «равенство прав евреев в сословно-городском самоуправлении немедленно и без всякого отлагательства приведено было в действие».

Таким образом в России уже с первых лет евреи в зоне своего компактного проживания — в отличие от Польши, Турции и Австрии — получили полное равноправие.

Но это в городах. В сельской же местности, напротив, русское правительство пыталось защитить христианское население, ограничив произвол еврейских управляющих и шинкарщиков. Более того, Петербург некоторое время имел на евреев особые виды. Часть из них рассчитывали переселить в только что завоеванную Новороссию и «посадить на землю», часть — вывести из деревень в города, полностью запретив еврейское винокурение и шинки.

Но эти планы встретили ожесточённое сопротивление как самих еврейских общин, так и польских помещиков, так что в конечном итоге центральной власти пришлось на время уступить. Сенат даже принял специальное постановление, восхищающее своей изысканной диалектикой: «Пусть, дескать, евреи считаются переселёнными в города, но сохраняют право на временную отлучку в деревню». Как бы и волки сыты, и овцы целы.

Но в любом случае русские законы были направлены на то, чтобы «размыть» иудейский изоляционизм и подтолкнуть еврейское население к полнокровному участию в целокупной хозяйственной и общественной жизни юго-западных и западных губерний. Одновременно подрывалась и власть кагалов, по своей сути противная самому духу Российской государственности, не готовой терпеть иного источника легитимной власти и права, кроме централизованной самодержавной воли.

Впрочем, до окончательного упразднения кагалов пройдёт ещё пятьдесят с лишним лет — их сметёт Николай Первый в 1844 году.

...Пытаясь подорвать иудейскую самоорганизацию как замкнутую традиционную систему и одновременно предоставляя еврейскому населению равные по сравнению с христианами права, пытаясь вписать евреев в привычный сословный строй, русская администрация не всегда давала себе отчёт в том, насколько сложные последствия была способна породить подобная двойственность, помещавшая самых обеспеченных и влиятельных евреев, часто членов кагалов, в ситуацию между обидой за утрату прежней власти — и новыми возможностями.

В любом случае в 18 столетии новоприобретённое еврейское население и русское государство только привыкали, притирались друг ко другу. «Век девятнадцатый, железный», — как именовал столетие лучший русский поэт еврейского происхождения Осип Эмильевич Мандельштам, — уже стоял на пороге и грозил новыми вызовами и потрясениями. И евреям суждено было стать одними из главных героев этого нового исторического спектакля.

В 1772 году, с первым разделом Польши, Россия вернула себе Белоруссию и, вместе с ней, под русскую корону перешли сто тысяч евреев. В 1793-м и в 1795-м годах, по второму и третьему разделу, с Литвой, Подолией и Волынью еврейское население страны перевалило за миллион. Если учесть, что всего в России к началу 19 века проживало около 40 млн. человек, это было крупнейшее событие, оказавшее и оказывающее по сей день серьёзнейшее влияние на всю русскую и мировую историю.

Когда мы, особенно после потрясений и катастроф 20 столетия, касаемся прошлого еврейского народа и русско-еврейских отношений, мы вступаем на очень зыбкую почву, где мифы, старые обиды, взаимное недоверие, травмы, предубеждения и запреты, а то и просто связанный с ними тенденциозный и замыленный взгляд, мешают смотреть на факты без гнева и пристрастия, никого не обвиняя и не вынося поспешных суждений. Но и умолчание не принесёт пользы, тем более в таком случае тема отдаётся на откуп «партийным» и «национальным» публицистам с разной степенью ожесточения и отчаяния.

Сегодня мы попытаемся поговорить о самом начале русско-еврейского пути, о первых встречах Российского государства с евреями. О проблеме существует большая литература, от изданных до революции и в первые советские годы «Еврейской энциклопедии» и фундаментальной работы Юлия Гессена «История еврейского народа в России» до не менее знаменитой книги Александра Солженицына «Двести лет вместе», вызвавшей на себя огонь критики из всех возможных лагерей в середине 90-х годов.

И вместе с тем мы многого не знаем, кое-что поспешили забыть, а кое-что представляем себе очень туманно и только в самых общих чертах. В какой-то степени так спокойнее, но подобное спокойствие не помогает пониманию происходящего на наших глазах.

"/>