Последнее столетие Соединенные Штаты Америки были для наших людей чуть ли не главным раздражителем. Сперва дети убегали «в Америку», потом мы «догоняли и перегоняли» Америку, потом Америка взяла, да решила, что победила нас в Холодной войне и стала единственной сверхдержавой, потом случилась дружба-любовь-жвачка, потом пропала дружба и любовь, осталась одна жвачка с расширением НАТО на Восток и двумя украинскими майданами. Потом случилась украинская война со всеми известными последствиями.

Всё это время отношение к Штатам в России колеблется — в зависимости от личных выборов и политических симпатий — от восторга и вожделения до резкого отталкивания и категорического неприятия. Но в любом случае большая часть русских людей подспудно ждёт если и не реванша, то моральной компенсации за попытку объявить нам тридцать лет тому назад шах и мат, от которого мы отчасти ушли, но за который пока ещё до конца не ответили.

Однако, пожалуй, единственное, на чём можно примирить противоположные мнения и кривотолки, заставить согласиться обожателей и ненавистников Северной Америки, так это на том, что они — не мы. Вся жизнь — государственная, политическая, повседневная и бытовая — устроена у них по-другому, на других основаниях. Именно за этим многие и едут — «отсюда — туда». Но самое интересное, что существует и встречный поток, и он не исчерпывается такими публичными фигурами, как, скажем, Сноуден. Среди нас живут люди (пусть их и существенно меньше, чем наших в США), которые стремились «сюда — оттуда» именно потому, что стержень жизни в России другой, чем стержень жизни в Америке. И, пока мы остаёмся собой, с этим непреложным фактом ничего нельзя поделать.

Но при этом Америка, как страна большая и очень разная, которую невозможно понять, блуждая по хайвеям ЛА или развязкам НЙ точно так же, как нельзя понять Россию, оставаясь внутри московской кольцевой, в чём-то нам очень близка. Близка разнообразием пейзажей и образов, изобилием форм культуры и богатством человеческих судеб. И часто мы, глядя на другой континент, как в оборотное зеркало, не различаем за государством — страну, за политиками, миллионерами и технократами — судьбу народа.

Чтоб понимать Америку — а нам понять её сегодня чрезвычайно важно — необходимо знать о её истоках. В одном очерке ответить на вопрос:

Откуда бысть пошли Соединенные Штаты?

— вряд ли возможно. Так пусть это будет несколько частных историй, иллюстрирующих и открывающих большую историю одной из главных держав современного мира.

Земля диссидентов

Вы можете представить себе, что случилось бы в наши дни, если бы мы принялись осваивать другую планету, плодородную, с прекрасным климатом, богатую сокровищами и навскидку почти пустую? Бегали бы там, скажем, какие-то местные племена, но вроде их немного и, главное, легко с ними справиться. О новой земле рассказывали бы сказки и небылицы, манили возможностями строить жизнь с нуля и быть полноценными хозяевами собственной судьбы.

Такой «новой планетой» для европейцев в конце 16 — начале 17 века и стала Америка. На «готовый и пустой» континент устремились люди изо всех европейских стран — от испанцев и французов до голландцев и шведов. Постепенно надо всеми вверх взяли англичане, но в конечном итоге колонистам было плевать на метрополию. То есть до поры до времени они были готовы считаться с ней, как с частью реальности, даже уважать её власть и сентиментально беречь европейские воспоминания, но в принципе, чем дальше она, тем лучше. Ибо всех этих людей объединяло одно — им было неуютно на прежней родине. Они могли быть бедны и обездолены, смелы и искать приключений, могли принадлежать к преследуемым религиозным (а тогда религиозное преобладало над политическим) течениям и сектам, но все оставались диссидентами, то есть чувствовали себя чужими в обществе, где родились. И отдали судьбу на волю волн, — в прямом и переносном смысле этого старинного выражения.

Королевская щедрость

В 1606 году британский король Яков Первый щедрым жестом поделил американские земли между двумя только что образованными торговыми компаниями — Лондонской (она же Вирджинская) и Плимутской (или «Компанией Новой Англии»). Поделил просто по карте, как и делят «участки» на другой планете, о которой не имеют ни малейшего представления. Лондонцам досталась земля между 34 и 41 параллелями, а Плимутцам — от 38 до 45-ой — от «моря до моря». Какое там расстояние между этими «морями» и какие сюрпризы таит неизведанная земля, — в британской столице не имели ни малейшего представления. Однако поставили важное предварительное условие — в зоне перекрытия компании не должны были основывать поселения ближе, чем на расстоянии 100 миль друг от друга. Понимали, что колонисты неминуемо будут крутыми ребятами, и лучше им не сталкиваться.

Новые поселенцы получали право разрабатывать недра и искать золото (после того, как в Испанию потекли сокровища из Мексики и Перу, европейцы почему-то думали, что золото в Америке повсеместно, стоит только выйти на речной песочек или хорошенько потормошить туземцев) и распространять христианство. Взамен за ними сохранялось «право оставаться англичанами во всех отношениях» — воистину великий дар для джентльмена.

В итоге «лондонцам» досталась Вирджиния, а плимутцы обратили свой взор на Новую Англию.

И это были совершенно разные колонии.

Вирджиния: табак вместо золота, или проститутки и рабы

20 декабря 1606 года три корабля Лондонской компании под командованием капитана Кристофера Ньюпорта отправились в Новый Свет, взяв на борт 105 предполагаемых колонистов. В подавляющем большинстве это были отъявленные искатели приключений и охотники за быстрой наживой, характеры которых мы можем легко найти в британской приключенческой литературе. Через четыре месяца плавания они сошли на берег в устья реки Чесапинского залива. Место высадки поселенцы назвали в честь наследника британского престола Кейп-Генри. Сейчас там стоит один из главных городов штата Вирджиния — Вирджиния-Бич.

Но, так как люди искали золота, они не остановились на берегу моря и, немного поспорив и поколотив друг друга, решили подняться вверх по реке. В нескольких десятках миль от океана посреди лесов и болот нашли удобное — как им тогда казалось — место и основали первый посёлок английских колонистов в Северной Америке. Назвали его, разумеется, в честь своего короля — Джеймстаун (Яков — это и есть Джеймс, если брать по-английски).

В американскую историю эти события вошли под названием «Первая высадка».

Золота колонисты не нашли и поначалу бедствовали. Снабжения через океан не хватало, местные индейцы никак не были рады пришлецам, хотя и не вырезали их сразу, о чём наверняка впоследствии тысячу раз пожалели. Не прошло и трёх лет, как прибыла новая партия искателей приключений, а с ней и первый английский губернатор — Том Уэст, лорд Де ля Вер (в честь него будет названа еще одна британская колония, а потом и штат Делавэр) — с большими запасами продовольствия и партией ссыльных — бывших английских преступников. Тут и колонисты, повеселев, начали осваиваться на новом месте. Они обнаружили, что источником дохода вместо золота может быть набиравший популярность в Европе табак. И вирджинский табак не обманул, стал знаменитым брендом, который пережил века.

Однако под табак требовались плантации. Поселенцы вырубали леса и оттесняли индейцев. Индейцы мстили и охотились за скальпелями пришлого человека. Помириться на несколько лет удалось лишь благодаря любовной истории. В 1614 году некто Джон Рольф взял в жёны Покахонтас — дочь местного индейского вождя. Любовь Джона была понятна — белых женщин в колонии катастрофически не хватало. Да и откуда, спрашивается, им было взяться?

Счастье влюбленных продлилось недолго. Через три года Покахонтас умерла. Ходили слухи, что индейскую принцессу отравили — то ли ревнивые соперники Джона, то ли её соплеменники, не простившие ей любви к чужаку. Но передышка оказалась нельзя как кстати.

Поворотным в истории колонии стал 1619 году. В этот год случилось сразу три знаменательных события, определивших местный быт. С берегов Африки на берега Вирджинии была доставлена первая партия чёрных рабов. Несчастных — они были выходцами из Анголы — было около двух десятков, но это стало началом большого пути. Дальше корабли с невольниками прибывали один за другим, и уже через несколько лет число рабов превысило число свободных. Экономически это было выгодно, белый человек мог заняться продажами, преследованием индейцев и выпивкой, а раб работал в поле, собирал и сушил табак.

В тот же год прибыл и особый корабль из Лондона. Компания доставила на вирджинский берег около сотни лондонских проституток, которые официальные учебники американской истории стыдливо именуют «одинокими молодыми женщинами». Проститутки оказались очень к месту и составили семьи со старыми колонистами. Будущее плантаторской аристократии американского Юга было обеспечено.

И, наконец, в том же году впервые была созвана местная Генеральная Ассамблея, первый выборный законодательный орган на американской земле и в Западном полушарии.

Так на трёх китах — политическом представительстве, милых лондонских девушках и рабовладении — стало строиться благополучие и процветание первой британской колонии в Новом Свете, в будущем — одного из основных штатов американского Юга.

День благодарения

Совсем иначе выглядела британская колонизация севернее Вирджинии, на земле, названной Новой Англией.

Поздней осенью 1620 года на мысе Код в Массачусетсе бросил якорь корабль «Майфлауэр» с пуританской общиной на борту. Сами себя будущие поселенцы называли «отцами-пилигримами».

На самом деле «Майфлауэр» шёл в Вирджинию, но из-за шторма сбился с курса. 21 ноября, ещё на борту своего корабля, 41 уверенных в себе и своей правде мужчин, главы семей будущих поселенцев, подписали так называемое «Майфлауэрское соглашение», по которому решили решать все дела сообща и соблюдать законы, которые будут считать соответствующими общему благу.

Со временем этот документ будет считаться одним из оснований американской демократии.

25 ноября люди высадились на берег. На них тут же напали индейцы. «Отцы-пилигримы» отстрелялись, огнестрельное оружие оказалось безусловным преимуществом.

Ещё спустя месяц, в Рождество, колонисты начали строить Дом собраний. Так было положено начало Плимуту — первому поселению новых жителей Массачусетса.

Первая зима выдалась очень тяжёлой. Поселенцы жили на корабле, болели и голодали, и, вероятно, не выжили бы, если бы не индеец по имени Тискуантум, который немного понимал английскую речь, и показал, — на беду своих соплеменников, — где ловить рыбу и охотиться, а также научил выращивать маис и тыкву. Разумеется, отцы-пилигримы решили, что Тискуантум, которого они прозвали Скванто, послан им Богом.

На следующий год колонисты расчистили участки и обеспечили себя зерном и другой пищей на зиму. И тогда Уильям Брэдфорд, глава их общины, которого гордо назвали «губернатором», 26 ноября решил устроить новый праздник на новой земле — День Благодарения. Почти через 160 лет, в 1789 году первый президент Соединенных Штатов Джордж Вашингтон объявит его главным национальным праздником США.

Любопытно, что в наши дни почти каждый десятый житель Соединенных Штатов — потомок одного из «отцов-пилигримов», высадившихся в 1620 году у мыса Код в Массачусетсе. Это к вопросу о том, что у американцев «нет корней».

Массачусетс: пуритане как они есть

«Отцы-пилигримы» были протестантами особого извода, крайними кальвинистами, и это очень многое говорит и об их духовной жизни. и о внутреннем устройстве общин, и о нравах в повседневном быту. Учение Жана Кальвина далеко ушло от основного ствола христианства. В его основе лежит идея «предопределения к спасению», согласно которой одни люди первоначально определены Богом к вечной жизни, а другие — к погибели и геенне огненной. Доказать, куда ты направишься после смерти надлежит упорным трудом и имущественным преуспеванием. Если Бог при этом тебе помогает, значит всё хорошо, если оставляет тебя — пиши пропало. От привычного для православия, да и для католицизма, сострадания к обездоленным, униженным и оскорбленным тут не остаётся и следа. Напротив, они считаются не избранными, а оставленными, обречёнными на погибель, и потому делать с ними можно всё, что угодно. Тем более обречёнными на погибель считались индейцы, свои ослушники и прочие чужаки. Так что в случае столкновения разговор с ними был короткий, и не просто так, из-за грубости нравов, как в той же Вирджинии и много ещё где по белому свету, а в полном осознании собственной избранности и правоты, по воле Божьей.

В общем, опять-таки «мы — не они». Но для выживания в тяжелейших условиях и успеха в конкурентной борьбе кальвинистская этика давала колоссальные преимущества (поклон Максу Веберу), что сыграло свою существеннейшую роль в становлении американского капитализма.

Быт колоний в Массачусетсе был — в соответствии с религиозной утопией — устроен жёстко и — по-своему — справедливо. Поселенцы не искали золота и не стремились к лёгкому богатству. Поначалу они учредили даже что-то подобное коммуне. Пытались сообща обрабатывать землю и делить продукты. Но опыт коммунализма — как это и впоследствии не раз случалось в истории — полностью провалился, и люди разошлись по своим наделам.

Так и иначе, они жили по своим правилам. Строили церкви, праздновали воскресение, упорно и самозабвенно работали, рожали детей, толковали Библию и чувствовали себя любимыми учениками Бога, построившими маленькое царство истины на дарованной им новой земле. Очень быстро (в 1634 году) завели себе «законодательное собрание», разделившееся со временем на две палаты — палату бюргеров и Совет (далее — Сенат). Так начиналось «правовое государство». С индейцами тоже пытались обходиться «по закону» — землю выкупить, а людей обратить в христианство. Где-то это было даже хуже, чем произвол в Вирджинии — туземцев лишали их привычных угодий, и когда несчастные, которых гнали из собственного дома, нарушали условия «честной сделки» — уничтожали с именем Божьим на устах.

Очень несладко в этом мире приходилось и женщинам. У них была только одна задача — поддерживать домашнее хозяйство и рожать множество детей (случалось по 20 детей в семье). Любое наследование шло только по мужской линии. Женщины не имели права собственности. Но зато они имели право на толкование Писания и — в большинстве своём — знали грамоту, что было совершенно удивительно для эпохи.

Джон Уинтроп: «Град на Холме» и вилка на столе

В июне 1630 году новая эскадра во главе с флагманом «Арбелла» высадила на берег Массачусетса ещё одну пуританскую общину из 400 человек во главе с Джоном Уинтропом, которому суждено было стать основателем Бостона — будущей столицы Новой Англии.

Уинтроп — известный сорокалетний юрист и проповедник, впоследствии — самый знаменитый губернатор британского Массачусетса, ещё на корабле (по другой версии — на берегу перед посадкой) произнёс знаменитую проповедь, где уподобил колонистов — апостолам, а грядущее государство в Америке — Иисусову Граду на холме («Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы» (Мф, 5, 14).

Забавно, что установочная речь Уинтропа оказалась почти забыта на два столетия, и была обнаружена и опубликована только в 30-х годах 19 века. Зато в период холодной войны её взяли на вооружение десятки американских политиков, и, прежде всего, Рональд Рейган. А как же иначе? Для них, как обычно, всё просто в этом подлунном мире: есть сияющий град и есть империя зла. Так и живём...

...Помимо высоких слов, установления строгих правил и регламентаций в своих колониях и перманентной войны с индейцами, Уинтроп прославился ещё и тем, что завёз на американский континент вилку. Вилка тогда и в Англии была диковиной. Пользовались ей только протестанты и англикане, так как британские католики были убеждены, что она — орудие дьявола. Ведь именно вилами дьяволы переворачивают грешников в аду, чтоб те поджаривались ровно и с хрустящей корочкой.

Роджер Уильямс и религиозная свобода. Основание Род-Айленда.

Через десятилетия после первого дня Благодарения, где-то к 30-м годам в пуританском Массачусетсе началась духовная смута. Суровые пуританские законы и запреты, нетерпимость к инакомыслию и циническое презрение к «негодным» к спасению людишкам не могли не вызывать вопросов и сомнений у искренних христиан, каждое воскресение читавших и обсуждавших Писание.

В 1631 году в Салеме, втором после Плимута городе колонии, известном в том числе и знаменитым процессом над ведьмами, поселился священник Роджер Уильямс, который проповедовал полное отделение духовной жизни от светских законов, свободу всех вероисповеданий и равноправие для иудеев, еретиков и индейцев.

Уильямса долго преследовали и пытались увещевать, пока в 1635 году не осудили на изгнание. Во избежание ареста и казни он в начале 1636 года бежал в мороз из Салема в непроходимый лес и, вероятно, замёрз бы насмерть, если б не дошёл до селений индейского племени вампноагов. Индейцы его пригрели и полюбили точно так же, как полюбили и Христово учение в его версии. По весне Уильямс с последователями отправились на поиски места, где бы они могли найти убежище, и добрел до берега Нарагенсетского залива у острова Род-Айленд, где основал селение Провиденс. Сейчас это столица штата Род-Айленд.

Прошло еще почти десять лет, пока британские власти дали согласие на основание в Род-Айленде (1644 год) новой отдельной колонии. В этой маленькой колонии впервые в Северной Америке была провозглашена веротерпимость и братское отношение к индейцам. Сам Уильямс, который считается отцом-основателем баптистской церкви в Америке, никогда не занимал никаких должностей в Провиденсе — ни общественных, ни церковных. Он трудился в поле и прожил долгую-долгую жизнь, больше 80 лет. По тем временам и условиям — несбыточно много. Если следовать пуританским представлениям, надо признать — Богу этот человек действительно нравился.

Первая икона американского феминизма: Энн Хатчинсон

Уильямс был не одинок. В те же самые тридцатые годы шестнадцатого века руководители общин Массачусетса обрекли на изгнание ещё одного проповедника. На сей раз женщину — Энн Хатчинсон. Энн бросила вызов главной идеи кальвинизма — предопределённости к спасению, а самое главное — строгим законам и правилам Ветхого Завета, то есть законам колонии и — в глазах её лидеров — самой власти. Она учила, что спасение — в вере, и всякий уверовавший во Христа уже спасён.

Хатчинсон, в девичестве Мербери, родилась в Оксфорде в Англии в семье священника. Была вдумчивой и чуткой девушкой, с юности увлекалась богословием, стала любимой ученицей известного проповедника Джона Коттона. Выйдя замуж за торговца Уильяма Хатчинсона, вместе с мужем отправилась в 1634 году в Новую Англию. Семья поселилась в Бостоне, и Энн, у которой, кстати, было 15 детей, сразу стала заниматься с местными женщинами, читать и толковать Писание.

Донесла на неё служанка. В ноябре 1637 года на первом суде губернатор Уинтроп спрашивал её: «Откуда ты знаешь, что с тобой говорил Господь, а не сатана?».

Она отвечала: «Откуда Авраам знал, что это Господь сказал ему принести в жертву его сына? Я также знаю голос Божьего Духа в моей душе».

Первый раз ее приговорили к четырёхмесячному аресту. Но Энн не раскаялась и продолжала свои беседы. Чисто её сторонников росло. И тогда, в марте 1638 года её судили во второй раз. На сей раз приговор был крут — отлучение и изгнание. Текст обвинения составил сам Джон Коттон, друг и учитель её юности.

С мужем и детьми Энн нашла убежище в Род-Айленде, у Роджера Уильямса. Дорога была уже проторена. Но после смерти мужа проповедница перебралась в Новые Нидерланды, в окрестности нынешнего Нью-Йорка, тогда ещё Нового Амстердама. Там и погибла — во время очередной войны с индейцами.

Полной реабилитации Энн Хатчинсон пришлось дожидаться 350 лет. В 1987 году её помиловал губернатор штата Массачусетс Майкл Дукакис, отменив приказ об изгнании, отданный губернатором колонии Массачусетс Джоном Уинтропом. Ныне памятники Энн стоят в Нью-Йорке и Бостоне, а в Бронксе течёт Хатчинсон-ривер, одна из немногих в мире рек, названных в честь женщины.

Кстати, о Нью-Йорке

Берега Нью-Йорка первым исследовал капитан Генри Гудзон (в честь него и река), а искал он не много — не мало, а северо-западный путь в Китай. В 1625 году голландцы основали здесь форт Новый Амстердам, а в 1826 году выкупили у индейцев Манхэттен. Остров обошёлся им в 60 флоринов — примерно годовой доход врача, работавшего в ту пору на коммуну, — то есть не шокирующе мало. Но всё же смешно, если вспомнить, чем стал Манхэттен.

Новый Амстердам оставался голландским до 1664 года. Потом англичане взяли город и переименовали его в Нью-Йорк.

Мэрилэнд, Пенсильвания, далее везде.

На протяжении всего 17 века Новый Свет оставался землёй обетованной для всех, кто по тем или иным причинам хотел бежать из старушки Европы. Католики, гонимые при Кромвеле, поселились в Мэриленде, который казнённый король Яков Первый подарил ещё в 20-х годах своему любимцу и государственному секретарю Джорджу Калверту, первому барону Балтимора, ушедшему в конце жизни в католичество (в честь него назван город Балтимор — ныне крупнейший в штате).

В Пенсильвании, где поначалу хозяйничали шведы и голландцы, к 80-м годам расселились английские квакеры, называвшие себя сами Религиозным обществом друзей, и проповедовавшие, что внутреннее откровение Святого Духа выше авторитета Писания.

В 1681 году король Яков Второй подарил эти земли к Западу от реки Делавэр молодому квакеру Уильяму Пенну. Отсюда, собственно, и название штата. Тогда же вслед за английскими квакерами в Америку последовали немецкие и голландские крайние сектанты — меннониты, анабаптисты, амиши. Любопытно, что пенсильванские немцы, несмотря на значительную ассимиляцию, во многих местах за пределами больших городов сохранили свой особый пенсильванско-немецкий язык...

К концу 17 века восточное побережье Северной Америки стало уже вполне обжитым краем. И через полтора столетия после «Первой высадки» и Дня благодарения их оказалось тринадцать — британских колоний, которым суждено было поднять восстание против метрополии и образовать Соединенные Штаты: Вирджиния, Массачусетс, Род-Айленд, Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Делавэр, Мэриленд, Северная Каролина, Южная Каролина, Джорджия, Нью-Хемпшир и Коннектикут. Всё это были очень разные по базовым ценностям, основам законотворчества и характеру земли, объединенные общей судьбой — их населяли люди и потомки людей, решившихся или обречённых помимо своей воли на разрыв с первой родиной. Здесь, в Новом Свете, они были готовы и надеялись строить жизнь абсолютно наново, начинать её с чистого листа. Им-то и выпало создать невиданное до той поры государство, не выросшее органически из своего прошлого наследия — как оно было, а основанное на умственном принципе — как оно должно было бы быть.

Но это уже совершенно другая история.

Последнее столетие Соединенные Штаты Америки были для наших людей чуть ли не главным раздражителем. Сперва дети убегали «в Америку», потом мы «догоняли и перегоняли» Америку, потом Америка взяла, да решила, что победила нас в Холодной войне и стала единственной сверхдержавой, потом случилась дружба-любовь-жвачка, потом пропала дружба и любовь, осталась одна жвачка с расширением НАТО на Восток и двумя украинскими майданами. Потом случилась украинская война со всеми известными последствиями.

Всё это время отношение к Штатам в России колеблется — в зависимости от личных выборов и политических симпатий — от восторга и вожделения до резкого отталкивания и категорического неприятия. Но в любом случае большая часть русских людей подспудно ждёт если и не реванша, то моральной компенсации за попытку объявить нам тридцать лет тому назад шах и мат, от которого мы отчасти ушли, но за который пока ещё до конца не ответили.

Однако, пожалуй, единственное, на чём можно примирить противоположные мнения и кривотолки, заставить согласиться обожателей и ненавистников Северной Америки, так это на том, что они — не мы. Вся жизнь — государственная, политическая, повседневная и бытовая — устроена у них по-другому, на других основаниях. Именно за этим многие и едут — «отсюда — туда». Но самое интересное, что существует и встречный поток, и он не исчерпывается такими публичными фигурами, как, скажем, Сноуден. Среди нас живут люди (пусть их и существенно меньше, чем наших в США), которые стремились «сюда — оттуда» именно потому, что стержень жизни в России другой, чем стержень жизни в Америке. И, пока мы остаёмся собой, с этим непреложным фактом ничего нельзя поделать.

Но при этом Америка, как страна большая и очень разная, которую невозможно понять, блуждая по хайвеям ЛА или развязкам НЙ точно так же, как нельзя понять Россию, оставаясь внутри московской кольцевой, в чём-то нам очень близка. Близка разнообразием пейзажей и образов, изобилием форм культуры и богатством человеческих судеб. И часто мы, глядя на другой континент, как в оборотное зеркало, не различаем за государством — страну, за политиками, миллионерами и технократами — судьбу народа.

Чтоб понимать Америку — а нам понять её сегодня чрезвычайно важно — необходимо знать о её истоках. В одном очерке ответить на вопрос:

Откуда бысть пошли Соединенные Штаты?

— вряд ли возможно. Так пусть это будет несколько частных историй, иллюстрирующих и открывающих большую историю одной из главных держав современного мира.

"/>