21 января 2024 года исполняется сто лет со дня смерти Ленина. Эта дата завершает цикл столетних годовщин, связанных с русской революцией, замыкает эпоху. Вся жизнь Ленина была на виду, с исключительной подробностью описывалась и в СССР, и в эмиграции, и в постсоветской России. Но о его последних днях, месяцах и даже годах мы почти ничего не знаем точно и наверняка. Источники разноречивы, сведения о состоянии, настроении и болезни вождя множество раз подчинялись текущей политической конъюнктуре, и как бы ни был въедлив и внимателен историк, разбираясь с бумагами, он всё равно оказывается в плену собственной версии событий. К тому же известная часть медицинских документов — несмотря на давно истекший 75-летний срок — до сих пор засекречена, официально — по просьбе племянницы Ильича Ольги Дмитриевны Ульяновой (скончалась в 2011 году), подтверждённой её дочерью и, соответственно, внучатой племянницей Ленина Надеждой Алексеевной Мальцевой (этот последний срок секретности как раз и должен завершится в день годовщины; посмотрим, что будет дальше).

Но дело даже не в этом. За оценками и представлениями о Ленине как политической фигуре, — то величайшем гении всех времён и народов, то главном погубителе России, — исчезает его человеческая судьба и трагедия. Как для всякого человека — в одиночестве — перед лицом неминуемой смерти.

Горки

Первый раз Ленин приехал в Горки осенью 18 года. Он только что оправился от покушения и — по словам врачей — ему необходим был отдых. Местность Ильичу полюбилась. Ленин с Крупской стали проводить здесь выходные и праздники. Действительно, было удобно. По тем временам дорога на автомобиле занимала около часа. Сохранилась записка, рукой Ленина, где-то конца 18 — начала 19 года:

«По Серпуховскому шоссе около 20-23 верст. Проехав железнодорожный мост и затем второй, не железнодорожный, мост на шоссе, взять первый поворот налево (тоже по шоссе, по небольшому, узкому), и доехать до деревни Горки (бывш. имение Рейнбота)».

...Записывая маршрут на память, Ленин вряд ли мог подумать, что это пафосное и немного дурновкусное имение, перестроенное великолепным Шехтелем, где ему так хорошо гулялось, думалось и работалось, станет его последней обителью и местом смерти.

Но никто, даже вождь мировой революции, не властен над собственным будущим.

На развилке: 1920 — 21 годы

1920 — 21 годы стали поворотными в истории большого коммунистического движения начала 20 века. Красные победили в Гражданской войне, был подавлен Кронштадтский мятеж, стало понятно, что власть большевиков в России — надолго. С другой стороны, обрушились надежды на мировую советскую революцию. Баварская социалистическая республика не просуществовала и месяца. Венгерская — немногим больше. Польский поход, с которым в Кремле связывали главные надежды на «мировой пожар», провалился. Пилсудский разгромил Тухачевского в Варшавской битве.

У Ленина, легко справившегося с последствиями покушения Каплан, в последние месяцы 1921 года стали проявляться первые признаки усталости и разочарования. Он легко раздражался, терзался бессонницей, неотступно болела голова. До тех пор в своей среде, в обществе марксистов-революционеров мирового масштаба, которое очень походило по характеру отношений и нравов на то, что нынче мы называем субкультурой, он слыл за человека отменного здоровья, редко простужался, не страдал сердцем. Но тут несколько ударов судьбы попали точно в цель.

В 1920 году в Нальчике от холеры умерла Инесса Арманд. Он её любил. В духе свободных понятий и дерзости эпохи их с Надеждой Константиновной связывали тёплые отношения — это был такой любовный и братско-сестринский треугольник, вполне читаемый и в начале 21 века.

На личном срезе смерть Инессы стала для Ленина завершением лучшей части жизни, — так случается с людьми.

В те же месяцы Ульяновым впервые показали судебное дело их старшего брата Саши, казнённого за покушение на Александра Третьего. Чтение старых бумаг, — опять же по свидетельству людей ближнего круга — сразило Владимира Ильича. Несколько дней он ходил сам не свой.

Самые внимательные из друзей, особенно молодого, ещё не пуганого иерархиями поколения большевиков (Елизавета Драбкина и другие), заметили, что в его на редкость цельной и энергичной натуре стала появляться некоторая раздвоенность. Главный жизненный проект осуществился. Со старой Россией было покончено, брат отмщён. Но надо было действовать дальше. Как? — ясности не существовало. Партийцы ругались, устраивали группы и оппозиции, начинали бороться за власть. Внутренний упор с самого начала был на мировую революцию, а надо было заниматься проблемами куда меньшего масштаба. «Как нам реорганизовать Рабкрин?» — в решении этого вопроса была необходимость, но отсутствовал привычный размах.

А идея «победы социализма в одной отдельно взятой стране» всё же — при объективном взгляде — целиком принадлежит более позднему Сталину.

...7 декабря 1921 года Ленин оставил Политбюро совершенно непривычную для себя записку (её приводит Троцкий):

«Уезжаю сегодня. Несмотря на уменьшение мною порции работы и увеличение порции отдыха за последние дни, бессонница чертовски усилилась. Боюсь, не смогу докладывать ни на партконференции, ни на съезде Советов».

Стало ясно, что часы истории пошли на следующий круг.

...12 мая 22 года исполнялось 35 лет со дня казни Александра Ульянова. Через две недели у Ленина случился первый удар.

Смертельная болезнь

За время болезни у Ленина было несколько инсультов. Самые мощные приступы с параличом, потерей речи и способности к письму — 25-27 мая и 16 декабря 1922 года, а окончательный и роковой — после которого практически не наступило облегчения — 9 марта 1923 года.

Всё это время Ленин находился под неусыпным медицинским наблюдением. С конца 1922 года к домашнему врачу Ульяновых Ф. А. Гетье присоединился знаменитый немецкий невролог Отфрид Фёрстер. Три русских доктора-невролога В. В. Крамер, А. М. Кожевников и В. П. Осипов вели историю болезни и оставили подробный дневник о состоянии и обстоятельствах жизни своего уникального пациента. Кроме того, множество докторов (всего — около 40) из Германии и России, консультировавших Ленину глаза, пытавшихся учить его заново читать и говорить, исследовавших сердце и почки, опубликовали воспоминания в советской прессе после 1924 года. В отличие от врачебного Дневника Крамера, Кожевникова и Осипова, на этих воспоминаниях лежит печать места, времени и обстоятельств публикации. Точно так же, впрочем, как и на мемуарах родственников Ильича.

Диагноз

В угоду массовому и несколько похотливому интересу чуть ли не центральной в эмигрантской и постсоветской лениниане стала тема врачебного диагноза.

До первых приступов врачи, — по крайней мере по открытым источникам, — говорили в основном о «переутомлении». Вскрытие показало сильнейший артериосклероз — забитые сосуды и серьёзные проблемы с мозговым кровообращением.

Таковым было и посмертное врачебное заключение — склероз сосудов мозга в результате чрезмерно напряжённой мозговой деятельности и, возможно, наследственной склонности к артериосклерозу.

А дальше, если отбросить совсем уж маргинальные версии о последствиях покушения Каплан или отравлении, шли бесконечные разговоры о сифилисе. О том, что Ленин умер от наследственного или застарелого сифилиса, шептались в партии, говорили в народе, эту тему любили будировать в эмигрантской печати и с восторгом подхватили после краха СССР. Точку в этом вопросе пытался поставить уже в наши дни невролог и гериатр Валерий Новосёлов, получивший доступ к медицинскому архиву. Изучая назначения врачей и подробное описание вскрытия, он пришёл к выводу, что Ленин скончался он менинговаскулярного сифилиса головного мозга. Насколько точен этот диагноз, поставленный почти век спустя, сказать непросто, но бесконечная тема сифилиса, эпидемия которого блуждала по Европе и России до первого появления антибиотика, выглядит не слишком здорОво. Тем более, что главный нерв истории последних месяцев жизни вождя русской революции вовсе не в его наследственности или ранних юношеских приключениях.

Один на один с собой

С конца 1921 года доктор Гетье и другие специалисты рекомендовали Ленину минимум общения, особенно делового и политического, только приятные новости, разговоры с близкими людьми, прогулки и домашние игры — в общем, стопроцентный отдых и разгрузка. А вскоре инсульты, по старому — «удары», шедшие практически один за другим, — превратили эти рекомендации в приговор.

В дни просветления, после первого приступа, Ленин ещё рассказывал Троцкому с детским изумлением: «Понимаете, ведь ни говорить, ни писать не мог. Пришлось учиться заново». И жаловался Сталину: «Мне нельзя читать газеты, нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе». В октябре-ноябре 1922 года он почти оправился, последний раз мог работать, даже выступил 22 ноября на пленуме Моссовета. А дальше не просто очутился в вынужденной изоляции в Горках, — как это любили представить некоторые историки, во всём видевшие внутрипартийные интриги, — но — то теряя, то на мгновение обретая возможность говорить, слушать и писать, — оказался замкнут в тюрьме своего тела. И ему было очень нехорошо самому с собой.

Он был парализован, катался по Горкам на кресле-коляске, писать не мог, время от времени выкрикивал оставшиеся на языке слова: «вот», «иди, «конференция», «Ллойд-Джордж», «вон-вон-вон», «а-ля-ля», «гутен морген». Был гневлив и капризен не то как старик, не то как ребёнок. Летом 1923 года гнал уже всех — врачей, медсестёр, родственников. Скорее всего, просто стыдился своей немощи, можно понять...

Последним из докторов допускал до себя В. Д. Осипова. Уже и Фёрстер, называвший его либер-президент, и Готье, окликавший Володей, были в немилости. А Осипов как-то мог подобрать нужный тон, подойти, осмотреть больного.

Ещё был момент, когда его начали преследовать галлюцинации. Казалось, что за ним охотятся призраки, он поднимал санитаров, заставлял возить себя из комнаты в комнату, успокаивался только в ванной, где не было окон. Кто и что ему чудилось, Бог весть.

Сталин. Яд.

Сталин был единственным «товарищем по партии», представителем партийной верхушки, кто мог официально ездить к Ленину в Горки и служил — по крайней мере в 1922 году, — своего рода Гермесом-посланником между вождём и его коллегами по революции. На этой уникальной роли Сталина построено, — во многом с лёгкой руки Надежды Константиновны Крупской, — множество самых разнообразных домыслов, особенно популярных в период «возвращения к ленинским нормам» в конце 50-х — начале 60 — х годов прошлого века.

Меж тем трудно предположить, что в начале 1922 года, когда Ленин был в полном сознании, чтоб вопрос о том, кто будет навещать его в Горках решался бы без его участия. Так что Сталина Ленин выбрал сам; мало вероятно, чтоб ЦК мог навязать ему такого постоянного посетителя помимо его воли.

Но в том-то и дело, что именно тогда, в 22-м году, случилась ещё одна история, далёкая от партийных анналов, история человеческого предательства, но предательства, обусловленного духом эпохи и характером среды.

Ленин, безусловно человек твёрдый, в минуты просветления в 1922 году понимал своё состояние и перспективы. И хотел покончить с собой, благо в коммунистической среде перед глазами у всех стоял пример супругов Лафаргов — Поля и дочери Маркса Лауры, не раз заявлявших, что, когда подступит старость и они окажутся неспособны к делу борьбы за свободу, добровольно уйдут из жизни.

Накануне семидесятилетия и Лафарг, и Лаура приняли цианистый калий.

И Ленин просит Сталина, с которым его связывали именно личные отношения, и которого он знал как едва ли не единственного в партии человека, совершенно чуждого женственной душевности, достать ему тот же яд. Это было именно личное обращение, мужчины к мужчине. Но в том то трагедия партийности, что такие личные отношения для них были уже невозможны. Сталин несколько раз обсуждал проблему на ближнем круге ЦК — с понятным результатом.

Когда к Ленину возвращалось сознание, он звал приехать Сталина и опять просил яду. Наталкивался на отказ, и, в общем, чувствовал себя преданным, и с этим ощущением погружался в свое полу(за)бытье.

Можно только представить меру его отчаяния.

...Впрочем, Сталина и без того обвиняли, что он «отравил Ленина». Троцкий, беглый сталинский секретарь Борис Бажанов, а в 90-х годах американский советолог Юрий Фельштинский, соавтор Литвиненко по книге «ФСБ взрывает Россию», путая времена и даты, на разные лады повторили эти инвективы. В таких версиях Ленин мог свободно разговаривать осенью 1923 года, а в самый день своей смерти написал записку никому не известному Гавриле Волкову, который якобы служил шеф-поваром «кремлёвского санатория в Горках»:

«Гаврилушка, меня отравили».

Всё это было б так смешно, когда бы ни было так грустно.

Читать и публиковать подобные соображения люди могут только по одной единственной причине. Существует колоссальный люфт, дистанция между сообщениями о состоянии Ленина. Ленин уже теряет возможность говорить и писать, его жестикуляцию и отдельные междометия понимает разве что Крупская и сестра Мария Ильинична, а Луначарский в Томске или Семашко в Одессе сообщают народу, что Ильичу лучше, что он идёт на поправку и беседует с рабочими.

И примерам таким — несть числа.

Большевики почти сразу после революции делали из Ленина культовую фигуру и сами становились заложниками этого культа.

«Письмо к съезду»

Не менее детективный и запутанный сюжет связан и с так называемым ленинским политическим завещанием. По официальной версии, Ленин надиктовал знаменитое «Письмо к съезду» в конце декабря 1922 — в начале января 1923 года. Это случилось в аккурат после декабрьского инсульта, при котором — о чудо! — по версии историков определённого направления, и, в частности, таких «беспристрастных» знатоков, как англичанин Эдуард Карр, интеллектуальные способности пациента ни на йоту не пострадали.

Впрочем, почему-то такая версия кардинально расходится с историей болезни.

С декабря 1922 года у Ленина наступает афазия. Он теряет последние слова своего словарного ряда.

И в это же время, именно 24-25 декабря якобы диктует письмо, причём между двумя диктовками меняет интонацию. На эти же дни и падает и ссора Крупской со Сталиным.

При этом, вопреки позднейшему мнению, Письмо в 20-х годах было опубликовано (10 ноября 1927 года в приложении «Дискуссионный листок» к газете «Правда»). Сталин в ленинском авторстве тоже, видимо, не сомневался (или — как раз — сомневался — и это спровоцировало дальнейшие репрессии), по крайней мере он дважды ставил вопрос о своей отставке.

Эта взрывоопасная путаница наложила отпечаток на всю советскую историю, как минимум до времени застоя. Возможно, и теперь, спустя сто лет, она имеет политическое значение и способна разжечь страсти.

Кто же был автором злополучного Письма? Историки (В. А. Сахаров, Ю. Н. Жуков, В. К. Ермаков) называют то Крупскую, то самого Троцкого, но в любом случае можно согласиться с академиком Юрием Пивоваровым — для советской системы появление судьбоносного документа сыграло чуть ли не роковую роль.

...А беспомощный Ленин мог вообще ничего не знать об авантюрах своего ближайшего окружения...

Человек среди людей

...Последним летом Ленина, в 1923 году, в Горках, случился один эпизод, очень далёкий от большой истории и большой политики.

В одном из флигелей усадьбы жил ленинский знакомый времён ранней волжской юности, — ещё с конца 80-х годов 19 века, — убеждённый коммуналист (это совсем не то же самое, что коммунист), последователь Фурье А. А. Преображенский (не надо путать с большевиком Е. Преображенским, известным экономистом и троцкистом).

А. А. Преображенский в какой-то момент оказался начальником коммуны в Горках, да вся коммуна разбежалась. Большой был фантазёр, в теории и мечтах прекрасен, а на практике — увы. Из лучших людей эпохи.

И вот везут Ленина по парку, а Надежда Константиновна ему говорит:

«Помнишь, Володя, что здесь Преображенский живёт? Твой старый самарский приятель?»

Ленин страшно разволновался, своим привычным «вон-вон-вон» приказал везти себя к флигелю Преображенского. Привезли, а там узкая лестница, коляска не пройдёт. Ленин каким-то нездешним усилием вылез из коляски и на четвереньках стал карабкаться по крутой лестнице. Санитары, охрана, Крупская — все за ним.

Поднялся.

И стоят они с Преображенским, обнявшись, и Преображенский говорит ему:

«А помнишь этого, он в эмиграции. А того помнишь, он умер. А ту помнишь, она была в тебя влюблена».

И Ленин своё, то единственное, что он мог: «да-да-да-да-да».

И оба плачут.

...Жить Владимиру Ильичу оставалось несколько месяцев...

Умирал Ленин тяжело

Умирал Ленин тяжело. Фактически потерявший связь с окружающими, объясняющийся только знаками, не умеющий ни сказать слова, ни сделать шагу без посторонней помощи, этот человек, державший ещё недавно — по слову поэта — миров приводные ремни, не мог не чувствовать оставленности и отчаяния. Хотя и был окружён близкими, врачами и внимательной обслугой.

В первые дни января ему даже стало немного лучше. Дмитрий Ильич, младший брат, писал, что появилась надежда. Так часто случается во время тяжёлой болезни, накануне окончательной развязки.

21—го Ленин проснулся в подавленном состоянии. Уже накануне, — как фиксирует в своём дневнике его лечащий врач, профессор В. П. Осипов, — у него был плохой аппетит и полная апатия. Больной оставался в постели. К обеду немного оживился, принесли бульон. Однако вскоре у него заклокотало в груди, началась агония. В шесть часов померили температуру, градусник показывал 42,3. Прошло ещё пятьдесят минут, и температуры уже не было вообще. Никакой. Врачи зафиксировали смерть.

...22 января на втором этаже в Горках было произведено вскрытие. По его результатам обнародовано официальное медицинское заключение. Оно в принципе совпадало с ежедневными медицинскими сводками и предварительным диагнозом: склероз сосудов мозга в результате чрезмерно напряжённой мозговой деятельности и, возможно, наследственной склонности к артериосклерозу.

Большего сказать было нельзя. Да и зачем плодить интригу, когда человек уже умер.

Посмертная маска

В ночь с 21 на 22 января, пока врачи формулировали максимально обтекаемые положения окончательного диагноза, большевистские лидеры спорили о процедуре похорон и бальзамировании тела, а публика довольствовалась самыми невероятными слухами, в Горки явился скульптор Сергей Меркуров, чтоб снять посмертную маску Ильича.

Меркуров уже потом станет главным скульптором и монументалистом «высокого сталинизма», автором десятков памятников вождя и вождей. К 1924 году он был известен, прежде всего как своего рода Харон, проводник в мир мёртвых, автор посмертной маски Льва Толстого.

Писатель Юрий Олёша как-то, уже в 30-х годах, спросил скульптора:

«Что он чувствовал в момент, когда снимал с Толстого маску?». — 

Меркуров отвечал:

«Борода прилипала к гипсу».

Но это профанный ответ. На самом деле мастер был куда сложнее.

...Об истории с маской Ленина Меркуров, — в полном соответствии с духом эпохи, — оставил подробные воспоминания, хотя, вне сомнения, они прошли через горнило жесточайшей авторской цензуры.

В ночь на 22 января художник работал у себя мастерской. О смерти Ленина ничего не знал. Приехали за ним в десятом часу. До Горок, верней до станции Георгиевская, добирались на дрезине. Стоял страшный мороз. Доехали где-то к полуночи. Работал скульптор до четырёх утра.

Удивительно, но маска сразу оказалась растиражирована. Ещё до официального разрешения было сделано 14 официальных копий для родственников и ближайших соратников. Каждый такой экземпляр имел номер авторского отлива.

Уже в апреле тиражирование было поставлено на поток, и на какое-то время посмертная маска Ленина стала главным советским сувениром. Обязательно должна была покоиться на видном месте в кабинете крупного коммунистического чиновника...

...Эта и без того леденящая душу история высвечивается чуть иначе, если знать подробнее, кто таков Сергей Меркуров.

Уроженец Александрополя (ныне Гюмри, Армения), Меркуров происходил из греческой семьи, возводившей свой род к последним византийским императорам, Палеологам. В начале века он учился в Киеве, участвовал в студенческих беспорядках, потом оказался заграницей. Поступил в Цюрихе на философский, увлёкся скульптурой. Выдающийся талант его отмечал сам Роден.

В 1907 году Меркуров вернулся в Россию уже известным мастером, тут и был приглашён к смертному одру Толстого и стал специализироваться на посмертных масках (за долгую жизнь он сделал их больше 200).

С Лениным Меркуров был знаком лично ещё по эмиграции. Играли в шахматы.

...Но это только внешняя сторона биографии знаменитого скульптора. Не менее интересно, что все эти годы он числился масоном, в 20-х в СССР входил в полуофициально существовавшую ложу «Единое трудовое братство». И самое главное — был двоюродным братом Георгия Гурджиева, одного из самых значительных мистических писателей и учителей ХХ века, а по совместительству — однокашника Сталина.

В тугой узел сплелась история 20 века.

Соратники

В день смерти Ленина из большевистских лидеров в Горках находился только Бухарин. Это не значит, что его допускали до вождя, пока тот был жив. Бухарин просто поправлял своё коммунистическое здоровье в партийной «здравнице», занял на несколько дней один из флигелей усадьбы.

В воспоминаниях Бухарин рассказывает, что ему сообщили, что Ленин умирает, и он поспел буквально к последнему вздоху Ильича. Насколько это правда, сегодня сказать трудно. В большинстве мемуаров врачей и родственников о смерти Ленина от Бухарина Николая Иваныча и след простыл. Впрочем, многие эти тексты составлялись в сталинские времена, когда Николай Иваныч был вычеркнут отовсюду, откуда его только можно было изъять.

...В любом случае известие о смерти Ленина дошло до столицы в восьмом часу вечера. Мария Ильинична Ульянова дозвонилась до Зиновьева. Потом официальная хроника утверждала, что звонила она Сталину. Новость огласили на 11 съезде Советов. Горевестником выступил М. И. Калинин. Зиновьев и Каменев плакали навзрыд. Весь Президиум рыдал. И только Дзержинский отдал распоряжение ОГПУ «не поддаваться панике из сохранять особую бдительность».

Где-то к десяти часам Сталин, Калинин, Зиновьев и Томский, которого готовили на смену Ленина в СНК, на аэросанях выдвинулись в Горки. Помощник Ленина Бонч-Бруевич вспоминал, что к главному дому усадьбы Сталин шёл впереди всех, грузно, тяжело, но решительно, заложив правую руку за борт зимней куртки. Когда пришли в комнату, где лежал Ленин, Сталин обошёл несколько раз тело, бубня себе под нос: «Да вот оно что... да вот оно что...», — как бы не верил в очевидность смерти. И только, когда партийцы уже потянулись на выход, внезапно вернулся., припал к трупу со словами: «Прощай, дорогой Ильич!».

Но особыми рыданьями отмечен не был.

Судьба тела

До сих пор неизвестно, кому первому принадлежала идея не хоронить Ленина, а выставить его тело в Мавзолее как главную реликвию мирового пролетариата. Троцкий пишет, что якобы ещё в 1923-м году Сталин на закрытом совещании в ЦК говорил, что «Ильич — «русский человек, и надо похоронить его по-русски», имея в виду создание чего-то вроде святых мощей на большевистский манер.

По версии Троцкого, сам он резко выступил против такой инициативы, против были также Зиновьев, Каменев, далее по списку.

Троцкому готовы верить и либеральные историки пост-советского времени, любившие достраивать картинку «советского культа» с божеством в мавзолее и вождём на его трибуне.

...Однако против этой версии выдвигается множество возражений, и самое весомое из них, состоит в том, что Сталин, как острожный человек и опытный политик, в любом случае вряд ли стал бы обсуждать обстоятельства похорон вождя, пока вождь был жив. Не на того, как говорится, напали.

Кроме того, в первоначальном порыве «не зарывать Ленина в землю», была своего рода оборотная большевистская душевность, сентиментальность, свойственная скорей Каменеву с Зиновьевым, но никак не Кобе. В чём, в чём, а в этом он точно не был грешен.

В любом случае, Комиссию по организации похорон возглавил Дзержинский. Вошли в неё Ворошилов, Бонч-Бруевич и Молотов. Сталина в ней не было и в помине, а его ближайший соратник Клим Ворошилов поначалу выступал против мумификации.

Однако результат известен.

По официальной советской версии, решение о бальзамировании тела Ленина и сохранении его в Мавзолее было принято «по многочисленным просьбам трудящихся». Долгое время ходил миф, что ВЦИК получил в первые часы после похорон сотни телеграмм с просьбой сохранить на века для мирового пролетариата дорогое ленинское тело. Эти телеграммы, как говорилось, даже хранятся в архиве Музея Ленина. Однако позднейшее изучение вопроса показало, что телеграммы есть, но они о другом. «Трудовые коллективы» и отдельные трудящиеся просили продлить срок прощания с Лениным, чтоб они могли приехать и отдать последний долг лидеру революции. Но о вечном хранении тела там не было ни слова.

В любом случае публично озвучил идею Мавзолея М. И. Калинин. Крупская пыталась слабо возражать, но кто её мог услышать? Ленин был мёртв, его посмертная судьба принадлежала партии и Коминтерну.

...Все советские годы гуляла ещё и «богостроительная» версия мумификации. Дескать, были среди большевиков последователи богостроителя Богданова — Луначарский и Красин, и увлекались они идеями Фёдорова о всеобщем воскрешении мёртвых. Были убеждены, что при коммунизме все мёртвые воскреснут. И первым восстанет Ленин, прямо выйдет из Мавзолея в пространство советского анекдота.

Но это уже маргиналии.

Прощание

23 января гроб с телом Ленина был доставлен в Москву. От Горок до станции Герасимовка его донесли на руках. Траурный вагон тащил официальный паровоз Ильича У127, чьим почётным машинистом вождь был назначен за восемь месяцев до смерти (советская идеология только опробовала тогда те приёмы, которые набьют оскомину спустя десятилетия).

Гроб для прощания был выставлен в Колонном зале Дома Союзов ровно в час дня. И потянулся народ. В почётном карауле за три дня сменилось около 8000 человек. Проститься с Лениным пришли и приехали с разных концов России больше полумиллиона. Стояли лютые морозы. Люди жгли на московских площадях костры, но никуда не расходились. Казалось, народ объединился в едином порыве скорби.

27 января в 15-55 прощание было закончено. По всей стране объявили четырехминутную «минуту молчания». В провинцию пошли телеграммы: «Ильича хоронят». Но, как и многое в советской истории, это было только полуправдой.

Хоронить, как это принято в России, Ленина никто не собирался. Открытый гроб унесли в склеп. То есть в Мавзолей. В первый деревянный Мавзолей, построенный за четыре дня по проекту архитектора Щусева.

Загадка отсутствия Троцкого

Во всей истории прощания с Лениным есть одна любопытнейшая загадка — на похоронах не было Троцкого. В начале 1924 года Троцкий тоже болел, и как раз накануне печальных событий отправился на отдых в Сухум. Телеграмма о смерти Ленина застала его на Кавказе. Троцкий вспоминал, что Сталин сделал всё, чтоб он не появился в Москве в эти траурные дня. Дескать, телеграфировал и говорил по телефону, что Ленина похоронят быстро, 24 числа, потом 26-го. Дескать, к 27-то Троцкий успевал.

Но, так или иначе, он не поехал.

...В сущности, то был знак. До 1924 года история русской революции неотделима от имени Троцкого, а с момента смерти Ленина он всё больше и больше стал вытесняться на периферию советской политической жизни, проигрывая Сталину поединок за поединком. Так случается. Отсутствие на похоронах стало своего рода символом, ещё раз обозначившим рубеж эпох.

Что думала страна?

Для партийной элиты в первые дни, недели и даже месяцы после ленинской смерти было очень важно показать единство страны на фоне главной коммунистической утраты. И отчасти объединяющая акция общенационального масштаба удалась, современным политтехнологам на зависть. Пытаясь объяснить этот феномен, постсоветские и иностранные исследователи много раз отмечали, что «смерть Ленина стала поводом для первого общенационального ритуала оплакивания после тяжёлых испытаний минувших лет. Общество захлестнула волна истерической горести, подогреваемой открытым доступом к телу».

Но не всё в стране соответствовало столь печальной картинке. В донесениях ОГПУ, бдительность которого приказал в эти дни удвоить проницательный Дзержинский, содержится очень любопытная панорама слухов, которые гуляли в народной среде от Харбина до Минска. Говорили, что Ленин умер уже шесть месяцев тому назад, и его держали замороженным, что он вместе с Троцким арестован или — бежал за границу, что Великий Князь Николай Николаевич собирает в Сербии армию и ведёт её на Москву, что Зиновьев и Каменев доставлены в тюрьму в Томск, что Троцкого и других евреев сняли со всех постов, что в Москве и в Питере случились еврейские погромы, и так далее, и тому подобное. Но самое главное, о чём волновался и чего опасался народ, так это бесконечной грызни партийных бонз.

И в этом отношении люди оказались не так далеки от истины.

А Ленин меж тем готовился к бальзамированию.

Бальзамирование

Первое бальзамирование тела вождя было произведено ещё в Горках. Но оно носило временный характер — только для массового прощания. Когда Ленина поместили в первый мавзолей, он начал быстро «портиться». К тому же в дело вмешалась оттепель.

В феврале партия создала специальную комиссию по «сохранности Владимира Ильича». На самом высоком государственном уровне проблема обсуждалась тринадцать раз. Учёные работали круглосуточно. По приказу Дзержинского к Мавзолею проложили специальные трамвайные пути и поставили вагончик, чтобы мужи науки, занятые мумификацией, «могли отдыхать в человеческих условиях».

После долгих споров партия и правительство одобрили концепцию бальзамирования Владимира Воробьёва и Бориса Збарского. Древнеегипетские тайны фараонов к этому времени давно были утрачены, но профессор Воробьёв, известный харьковский анатом и специалист по сохранению тканей, достиг уникальных успехов в мумификации грызунов и птиц. Чучела животных у него на кафедре хранились до 15 лет.

Для сохранности тела Ленина учёные предложили использовать смесь формалина, ацетата калия и глицерина. На несколько дней Ильича завернули в смоченную формалином вату, потом окунули в ванну с раствором формальдегида. Чтоб пропитать мышцы формалином и бальзамирующим раствором на теле сделали глубокие разрезы. При помощи пергидроля Воробьёв отбеливал кожу. В ванну добавляли спирт, глицерин и ацетат калия.

Результат был достигнут. 26 мая Мавзолей посетили делегаты 13 съезда партии и остались довольны сохранностью Ленина. За ними последовали иностранцы, приехавшие на Конгресс Коминтерна.

В июле Комиссия ЦИКа признала бальзамирование удачным. При теле была создана специальная биохимическая лаборатория, Борис Збарский стал её пожизненным директором (ныне — Научно-исследовательский и учебно-методический центр биомедицинских технологий). А профессор Воробьёв был отпущен в родной Харьков — дальше заниматься проблемами сохранности тел братьев наших меньших.

Мавзолеи

Мало было создать нетленное тело, надо было его где-то хранить и показывать народу.

Первый деревянный Мавзолей, воздвигнутый за четыре дня по рисункам Щусева практически на нынешнем месте, простоял недолго. Когда рыли и взрывали мёрзлую почву, прорвали, видимо, одну из многочисленных канализационных труб, шедших от Кремля. По весне, когда почва оттаяла, гробницу затопило нечистотами. Патриарх Тихон, — по легенде, — произнёс тогда свою знаменитую фразу:

«По мощам и елей!»

Но большевиков было не смутить подобного рода знаками. «Как хорошо, — вещал Зиновьев, — что мы решили хоронить Ильича в склепе! Как хорошо, что мы вовремя догадались это сделать! Зарыть в землю тело Ленина — это было слишком уж непереносимо».

Сказано — сделано. Тогда же, весной 1924 года, соорудили второе здание. Пристроили к нему трибуны.

А нынешнее, железобетонное, с кирпичными стенами и гранитной облицовкой, известное на весь мир, построили за 16 месяцев в 1929 — 30 м году. На дворе стояла уже совсем другая эпоха.

Не только в СССР, но и в наши дни представить Красную площадь без Мавзолея невозможно.

А Владимира Ильича Ульянова всё равно жаль. Вряд ли он желал себе такой посмертной участи.