О дети дети темен сад
Исчезла ваших крыльев стая
Теряет роза аромат
Себя от смерти защищая

Ни перьев ни цветов ни кос
Час мелких краж он тих и черен
Теперь пора любимца роз
И сам фонтан сорвать под корень

Всегда меня как-то интересовали личности, мягко сказать если, неординарные и ненормальные, что разгадывают всю жизнь сделанные ошибки, выводя из них некоторое не системное правило, ставящее себя по итогу на благо своего дома, дружеского сообщества и в первую очередь дело всей жизни. Что это за такое дело жизни в таких случаях становится более-менее понятно лишь постмортем. По крайней мере, правило можно распознать уже при жизни, ведь выведено оно с расчетом на то, чтобы продраться сквозь материю, радикализирующее почти уже все части жизни, так и не нашедшей стабильности, безопасности и... и так далее. Но что это и за заскок на людей порочных и отчаянных, которые так необходимы во времена, когда приходится чуть ли не выдумывать звезду, выводящую из кромешной ночи? Была ночь, а следом наступила синева.... «Мы с восторгом бросались в прибой там, где он бурлил яростнее всего...» — как писал Цвейг. А что до звезды, то помните ведь у Николая Гумилева как было: «И если нет полдневных слов звездам, // Тогда я сам мечту свою создам // И песней битв любовно зачарую». Так, кто эти конквистадоры в панцире железном, преследующие звезду в шагах над бездной? Возможно, о таких безумцах будет уже писать его сын, Лев Гумилев, называя пассионариями. Но клянусь Зевсом, уже скоро я вырулю с этой проторенной дороги на обочину без пикника...

В трансэстетике, в эпоху которой мы живем, согласно Бодрийяру, апроприировано и эстетизировано абсолютно всё, нет ни одной сферы, которая бы могла скрыться от поэтизации. Стало быть, что и кинк на ненормальность — это скорее и вовсе пример неочевидной тавтологии, где предлог «на» может быть пропущен, а на его месте и месте опущенного глагола «есть» поставлен знак «—». Разрешал ли кто так семантику предлогов в небезызвестной проблеме «в/на Украине»? Трудности языка. Итак, кинк у испанцев прямо и обозначает жанр кино, посвященный всевозможным аспектам преступного мира, к примеру, как это воплощено у главного представителя в этом жанре режиссера Элой Де ла Иглесиа. Я его, конечно, особенно выделяю в истории жанра, но сошлюсь я всё же на другой фильм и другого режиссера. «Deprisa, deprisa» («Быстрей, быстрей!», или даже «Шустрей, шустрей!») Карлоса Сауры 1981-го года. Типичный фильм в этом жанре, где как раз рассказана история молодой банды из трех молодых парней и очаровательной девушки, вовлеченных под веселую испанскую мелодию в профессиональную преступную среду. История, ясень-ясень, заканчивается вся печально, или как пел Егор Летов: страшно и весело. Стоп-стоп, я еще же так и не отметил, когда я его посмотрел. А посмотрел я его то ли в годовщину, то ли в то, что так называется, но гибели Евгения Пригожина, после которой он должен был бы вернуться как новый Стенька Разин. Вернется или не вернется — тоже уже не самой первой значимости вопрос. Ключевое здесь — мифы и романтические воспевания разбойнической вольницы на почве перепаханной, как его по-панибратски зовут, дядей Женей. Да и резонансная крылатая фраза не тому ли подыгрывает: всех победим, всех убьем, всех, когда надо, ограбим — все будет, как мы любим? Сказавший это, Владлен Татарский, не менее достоин, если говорить о биографии, как минимум боевика. Но ведь, обратите внимание, есть же некоторое характерное амикошонство, когда не в средах ихтамнетов Евгения Пригожина зовут дядей Женей.

Когда Дмитрий Ольшанский писал, что именно в Пригожина в будущем будут играться дети во дворах, то в «Казаках-разбойниках» Евгений Пригожин стал исчезать как уже невозможный реальный образ. В реальности тот самолет, возможно, уже летит, а он все-таки летит хоть и на низкой высоте, без летчика, набитый пустотой и сошедшими с ума нами, пассажирами. Вопросов у меня достаточно, но вот именно что обойти их ни у кого, видимо, не получится. Слишком много вещей и очень непростых как сейчас, так и в перспективе, связаны с этим в том числе именем. У меня, скажу так, нет как раз ярковыраженного предпоклонения. Образ, к счастью все же для меня, не идёт от доступа к телу (нет тела — нет дела...), так и от ясного понимания, что это за личность. И так с самого рождения распротерлась дверь фельетониста на поруку ли зла. Но то, что поля уже распаханы... спору нет. Или те же решающиеся вопросы профитов, как выражаются в том же Мали, да и не только там. То есть всё это такие вещи... где бизнес связан с риском, а бизнес с тем же государством, которое уже так-то и так-то связано со всеми нами. Я, кстати, как раз и не думаю, что здесь возможно даже говорить об одной какой-то вещи, да ещё и с позиции хорошо это или плохо. Но это уже часть, например, маршрута на экскурсиях по Университетской набережной в Санкт-Петербурге с остановкой на месте, где был убит Владлен Татарский террористкой Дарьей Треповой. Стоит ли добавить, что именно на Доме купцов Елисеевых, чей дом принадлежит семье Евгения Пригожина, посреди суматохи Невского проспекта всегда видна статуя Гермеса. Что, получается, даже и символически уместно, в силу девиза небезызвестной компании («груз 200, мы вместе») и любви Пригожина к стихотворению «Натюрморт» Иосифа Бродского. Жили ли мы так скоро, как за эти пару лет? Шустрей, шустрей!

Кто-то в этом и чувствует небывалый дух свободы. И почему-то после просмотра фильма, который упомянут выше, я посмотрел «Приходи свободным» Юрия Мастюгина 1984-го года (тоже 80-х годов, обращу внимание). Этот фильм можно было бы вроде и отнести к жанру о «социальном бандитизме», но он все же о гражданской войне на Северном Кавказе, к тому же снятый в тех самых местах, о которых и повествуется. Фильм, кажется, прошел мимо исторических реалий уже почти перестроечного времени — от всех революций, как говорится, тошнило. Но вот что любопытно в этом фильме, так это не судьба чеченского коммуниста Асланбека Шерипова, не история о том, как доходили и устанавливались первые директивы Ильича на Терской земле в самых отдаленных аулах. Самая загадочная роль в той истории, в том сюжете — это появляющийся в самую передрягу с белыми и посланником имама Амир-Хаджи абрек Бекхан... изгнанный и обреченный на свободу. Он-то и скажет, что абрек всегда появляется вовремя. Жили ли так скоро, как мы за эти пару лет? Шустрей, шустрей!

Автор:

Саша Андер

в других рубриках:

Кастоправда
>