Зацепило?
Поделись!

В другом городе

некоторые стихи 2005—2006 гг.

опубликовано 21/09/2007 в 00:40

* * *

стоит город на семи зыбях,
солнце — жемчужина в жабрах рыбьих,
имя на языке, дворовых собак завыванье
зима началась без снега, одним названием

в безымянном мире крошится на пальцах слово
я вспоминаю строки из дзенской притчи
реки уже не реки, но рябь иного
в рысьих следах кроется нечто птичье

* * *

вроде осень лишь начата, нет поста
но с какого-то сучьего неспроста
пропиталась столица на три перста
пустотой. то ли я загрустил, устал
растерял, загустел, с кости ангел слетел
впрочем, сам в восемнадцать его отстранил от дел
и поставил всё на сплетенье тел
вижу в этом возможность переступить предел
оказалось пса с цепи век спустил
тело съел — забыл, тело съел — прости
что с других сосцов молоко лизал
я теперь сказал. но кому отмстить.
не умел, не умею, поскольку на всех одна
кровь, что льётся уже до темна
свобода тебе не мирные времена
так что пей, если пьёшь, до дна, до дна
покуда вина как собака носом не ткнётся в бок
и подставит шею, до слёз верна
что с ней делать, не выставить за порог
ведь итак вокруг пустоты до хрена
или сердце гулкое, что звук внахлёст
впрочем, сам однажды с глаз долой и проч.
я проставил всё в перестук колёс
вижу в этом способ страх превозмочь
переиначил век всё за медный пятак
что ни узы — брак, что ни связь — контракт
застрахован, баста, двойной теракт
выдаст жизнь за реальный факт
будто много надо, что в новостях
смерть смакуют по слогу и так и сяк,
твоё счастье милый сущий пустяк
но то ль диктор врёт, то ли я простак
загрустил, растерял, ослеп
если верно сложить эти три перста
есть возможность увидеть свет

Дом 10

Здесь пахло ладаном и воском
Здесь пел псалмы церковный хор
И ко причастию подростки
Ходили пригубить кагор
Но не упасть здесь на колени
Уже почти что сотню лет
Хоть тело храм, но дело в тлении
И кто-то предложил из тени
Менять видения на хлеб
И церковь превратили в стены
И тело стало просто телом
Здесь жил какой-то человек.
Почти что век не слышно хора
Где я иду по коридору
Чтобы сварить себе еду
Как я Бог даст ещё пройду
По Новоспасскому мосту
К стенам великого собора
Лишь чтобы пригубить кагора
Подростком, дующим в дуду
Ещё в шестнадцатом году.

* * *

познав расправу одиночеств
необратимости предел
поэт егорьев нежной ночью
на подоконнике сидел

то был не признак суицида
и подоконник был широк
егорьев наслаждался видом
где ливень шёл, дул ветерок.

* * *

в другом городе идёт снег
о чём можно узнать не выходя из дома
сидя в кресле, покуривая, наблюдать свой век
боги сказали бы пить хаому
как бы стряхнув осадки иных пространств
вычистить кэш, проверить харддиск на вирус
найти в « моих документах » старенький гоа-транс,
потянуть руки, разогнуть спину

выйти из всех реальностей будто бы не у дел
встать далеко от всех — собьётся закладка судеб
взять сумку, перекреститься и выступить за предел
в другом городе идёт снег, в этом — его не будет.

(иду... курю...)

пускаю Бога на язык,
ведь «слово было...»,
и мир воздвигнулся на миг
и снова сгинул.

и мы уйдём как та молва
о жизни тяжкой,
ведь растворяются слова
с одной затяжки.

и всё здесь дым, — поёт святой,
и я обкурен,
и расправляюсь с немотой
посредством дури,

идёт деваха по стриту
не слишком лично,
и слово вертится во рту —
но неприлично.

она обидеться б могла,
а я с любовью,
идет как песенка герла —
« хелло, ай лов ю...»

и дальше — как тебя зовут,
давай сыграем,
быть может в каждой из минут
дорога к раю.

мы у него на языке
давно вертелись,
и он нас выдохнул в строке,
буквально, в теле.

и я хочу в тебя войти
хотя бы звуком,
поскольку не сумел найти
по переулками.

* * *

постоянство, постояльство
то ль какая-то простуда
то ли никуда не надо
то ли никого не сыщешь
ни шалавы, ни приблуды
разбежались все как будто
и сидишь на полустанке
куришь трубку

полустанок, полустанок
посреди дорог
кто вошёл сюда усталым
видит Бог
от ночей и непогоды
кто спасён
кто в магических вагонах
унесён

то ли в осени так много тишины
то ли вовсе на дороге никого
то ли в базе телефонов всей страны
не найдётся телефона моего
то ли вовремя просроченный билет
то ли лучше без билета, на контакт
с проводницей неизвестно скольких лет
затеряться по вагонам просто так

полустанок, полустанок
посреди дорог
где за пением цыганок
за порог
нагадают, накамлают
дальний путь
или в табор Абдулаем
позовут

утро тебя встретит уже привыкшим
к тому, что ты пьёшь кофе без молока
и выходишь за сигаретами, за запахом железнодорожной смолы
но когда здесь остановится поезд
ты будешь уже далеко
вспоминая, откуда ты и куда
и гадая о количестве станций
на этой дороге,
в этой заповедной глуши.

* * *

сажусь, и снова приобретаю
возможность двигаться в любом направлении,
вероятность встретится и в Китае,
и в сутолоке поколений.
могу пойти на кухню за чаем,
могу за ромом к ближайшей лавке,
могу развеять печали,
поднять ставку,
могу не думать об одиночестве,
добавить ссылку в каталог жизни,
конечно, менее совершенный чем яндекс —
с большим числом ошибок.
могу навести порядок,
могу стать шивой.

встаю и превращаю в реальность
всё, что имею.
сажусь, и снова приобретаю.

поэт Егорьев: рецидив

Вернувшись к бренному созвучью
Души и тела для души
Егорьев шёл с улыбкой дуче
На огневые рубежи

Не дипломатом, но фашистом
как всякий мыслящий поэт
он шёл и не приемлил жизни
где тьма не тьма и свет не свет.

* * *

крещенские морозы
дома и дым в кристалл
а я хожу тверёзый
поскольку пить устал

сужается пространство
молекулы в строю
стабильно, безопасно
в искусственном раю

пустые переулки
льдяные небеса
безумие прогулка
бессмертия коса

что эхо не проронило в ответ

гордыня ли, горыня змей, живёт за тридевять земель, на зиму от, он здесь живёт. без оного в любом краю слова как мёд, живот в раю, что кличешь, брат, аль цареград не снится нам? растает снег, пойдёт вода, мы снарядим свои суда на званый пир, сожжём кумир и примем дар. ну а пока, ну а пока, мир в отражении клинка, и сечь, и ночь, и стон, и плач, и рубим с плеч. твой клич как луч, прошёл меж туч, но кабы не горыня жгуч о трёх главах, не эхом бы а стаей птах иль сам с ответом на устах.
мы много бились вместе, верь, не дверь нас держит здесь теперь, но чаяние красоты, пленённой вкруг на три версты, о ней никто не помнит, ты оклик о ней, и мы живём о ней. и если боженька даёт перехватить минутой мёд, омыть лицо, сложить броню, то в нашем маленьком строю и разговоров лишь о том как там в раю. и по какому-то чутью, как будто знал воочию один иль многие уже, что здесь бывало не хужей, так блеск на кончиках ножей — надежды гжель. и наново точить мечи, и чаять сечь и сечь на жизнь, и головы у змея с плеч и что обрясть потом сберечь и бросить клич, устроить пир.
гордыня ли, горыня змей, что эхо обронит теперь, да пусть над тридевять земель пребудет мир.

* * *

Говорят, что тепла такого
Не видали полвека вряд
Серебрела луна подкова
На удачу, так говорят.

И дорожка её на речке
Ловко путалась с фонарём,
И ложился свет как насечки
На не мёрзнущий водоём.

И пожарных ступеней выше,
Возле крыши над этим всем,
Целовался с герлой парниша,
Будто улица им постель

И в напротив горящих окнах,
Замирая, гасили свет,
Оттого, что тепла такого
Не видали полвека лет.