* * *

Нам предсказывали кончину,
Нам уже сколотили гроб,
И почти устранили причину,
Да не мучалось следствие чтоб.

Что обидно Адаму и Еве
Люциферу обидно вдвойне —
Для чего же мол яблоки ели
И за что погибать на войне

Прокуроры страдают запором,
Вся охранка играет в преф,
И рыдает под мокрым забором
Отощавший космический лев.

Не в ответе за первородство,
Но за жизнь, что взята взаём,
Мы на дне мирового колодца
Жгём костры и поём, поём.

* * *

Президенты, сантименты,
Сантиметры киноленты,
Разговоры, болтовня,
Ты хуйня и я хуйня.
США война Ирак,
Люди — брык,
Бинладен — брак,
Иудеи — големы,
А ты такая голая!

* * *

волны, призраки вечности,
гладят камни, бьются о набережную,
храня в молчании крики о помощи
попавших в холодные струи течения.
бодрость духа сменяется отчаяньем праха,
вместо беспечного извините
выходит опасное иди ты на хуй,
такое нелепое развлечение,
хрустит печенье, смеются чайки,
и хитросолнечное сплетение
проступает узором на белой майке.

* * *

как наступает
здесь добрый вечер,
и чёрный аист
кружит над морем,
сверкая глазом
по стёклам окон,
где чьи-то ноги
сжимают плечи, —
различья речи
заметны резче,
хоть и немногим.

традиционное

в антикварной лавке за копейки
продавался памятник эпохи,
за прилавком бабушка-еврейка
утверждала, что мир жестокий:

маленькая пенсия, зарплата,
дети пьют и страшно выйти ночью —
протирала рыцарские латы
и кинжалы в тусклой позолоте.

забегали важные туристы,
раскупали вазы и иконы,
и картинки импрессионистов,
и адмиралтейские погоны.

но на жизнь есть встреча, срок и дата,
и должно быть каждому своё, —
а в меня с обложки самиздата
впился взглядом Коля Гумилев.

* * *

Соль, солнце, соло по набережным
Не слишком набожным, но в присутствии,
Приезжие ахают: «ну надо же!»,
Мысли овцами в голове пасутся.

Здравствуй, мы скорее всего расстанемся,
Но не раньше вечера и лишь после танца,
Ты, конечно же, одинокая странница,
А я, несомненно, похож на испанца.

Платья из ситца, пальмы зелёные,
Кожа солёная, население мается, —
Сегодня она его или он её,
Чтоб до утра от тоски избавить…

Здраствуй, мы скорее всего расстанемся,
Но не раньше ночи и лишь после танца,
Я, наверное, стану отчаянным пьяницей,
Если ты перестанешь вдруг улыбаться.

Узкие лестницы, тёмные улицы,
Специи, пальцы, проулочек дерзкий, —
Не разойтись, так что люди целуются,
Не успевая порой раздеться.

Здравствуй, мы скорее всего расстанемся,
Но какое, впрочем, это имеет значение —
Я, конечно, останусь заложником ситуаций,
А ты, несомненно, будешь плыть по течению.

Ещё один эпизод из жизни поэта Егорьева

Смирившись с участью бармена,
Освоив смешиванье грёз,
Поэт Егорьев шёл на смену,
О жизни думая всерьёз.
Коктейли дамам разливая
С кусочком фруктов ль’экзотик,
За барной стойкой как в опале
Безумный сплин его настиг.
Из чувства проффесьонализма
Не растворившись в той тоске
Он с офицанточкой Алисой
Ушёл под утро пить сакэ.

* * *

Пустяки, легкомыслие, вздор
Спускаться во двор как вор,
Опровергать поговорки, дар,
Новый день, дребедень, мир,
Который на зубы не так уж стар,
Хоть и местами затёрт до дыр.
И запивая чаем голландский сыр
Покуда с моря обычный бриз,
Пытаться наесться им впрок,
Украдкой поглядывая на восток,
Сигаретой постукивая о карниз.

* * *

Меланхолия, милая, это такая дрянь! —
Расстояния, ян не вписывается в инь,
и гармоньщик на лавке замёрз и пьян,
а прохожим кажется должно так быть,

и его скрипач только снег скрипит —
эпидемия гриппа, мол, тлен, тлен,
и ты уже плачешь как неофит,
утопая в чашах своих колен…

Но меланхолия, милая, это такая дрянь!
По струнам — дрын!..