Зацепило?
Поделись!

Клыки и когти, и более того

опубликовано 22/11/2020 в 15:22

Tabula rasa

В путешествии по краям
Неприкаянной взрытой плоти
В надломе следующего шага
До паденья в дурака и эрозий в ознобе;
Одичало в ранах ворошенных
Как каждый бродит шепот
Влюбленности, срывающийся в крик
Изнутренности, и там терзает и молит:
Ты — искажение в памяти, времени и пространстве,
И пусть тебя не будет,
И пусть тебя не станет!
Было ли то, что было? Было ли?
Как мамочка взрыдала над раскопанной могилой,
Что лучше бы не знала никогда о рождении сына!?
С раскрошившимися зубьями мечт
Тлеющей уберменша пубертатной души
Глазоточат острия закатных волн и,
Оторвавшись от берегов изнурительных удовольствий,
Набирают скорость от граве до престо,
Взывая к шестикрылому змию.
Чтобы тот ещё больше болью разжег
Пожар аутодафе обнаженной звезды-хризалиды,
Ради всего того, во что посчастливилось верить.

* * *

То, что мы делали вечером
Пока еще пролегомены к пониманию,
Что грубеет со временем как строчки при задержании.
И с каждой выпитой рюмкой близится
Наше развязное безмерие в разливе яростном
Вида городских обезьян в активной фазе сумасшествия.
И даже не склонные к фараонообзваниванию,
Те из некоторых – очень даже пугаются тремора
Бесстрашного угара в разложившейся ситуации,
Что освежевывает до полированных косточек.
И то, что мы делали вечером, ртом головешки надувая речи
Через горечь в глотке на взводе:
И пусть говорю тебе – о том, что не дотягиваюсь,
Срываюсь, рыдаю и брежу как без ног на хилых протезах,
Но если рискнешь – обнимай, режь и ешь,
Только не теоретизируй напоследях о трансгрессии,
Насвистывающий в своем уже-спасении через
Чарующую улыбку в пеленаньях сознания, милый цыпленочек.
А впрочем - исходя в теле жизнь в конце концов стоит,
Чтобы в ней двигаться и проявлять обнажение.
Не так ли, Полонский Андрей?

* * *

Лопнуло кольцо с надписью «спаси и сохрани»
И в чьих-то мыслях очень быстро разносясь
На шизо-зрительском погосте расколосился раж
Пробуждая новый цикл на оси кольца
И в приближении к остриям сознания границ
Территориально измеряется энтелехии мера - и
Взаправду ли чернеет крест за о(т)печатками пифий
Но раз всему пропасть во ртах божков Калькутты
То вопрос лишь в том, на какой точке витиеватой петли
Смерть осеменит почву и задышат бризом небеса - и
Оставится ли дальним родственником, что помер на днях
После себя бельведер в рощах вселенных - и
Когда лениво разнежатся ящерицы под трубящий
Джаз слоновий на влюбленной коже потенций

* * *

Теплая ванна – в ней сон
На стене в прицеле посохо-ружья пасет;
И как устремишься к любви – так сразу забьет и взорвет
Череп – бездонную коробку, набитой трупьей.
В окопах ржавых бинтуя жгутом
Руки тутти-фрутти мужей и жен,
Крокодилы, гиены под сенью земной
В животе Меркурия разрывают загон.
За реальностью позади, на погранпостах
Уродливые молельщики стенают горбом, –
Вечный кайф – се есть Рай без телес и бед.
Так упаси Господи, в мутационной реинкарнации
Персонажа твоего вселенского романа, от того!

* * *

Разжимаешь ладонь, отпускаешь зверей,
Поговориваешь «не воспринимай ты все так» —
Льется с подкоптившихся небес керосиновый
Дождь на шагреневую кожу; и не утихает огонь,
Иссушая мое море загодь веков:
В руках Пришвин и мысли о том,
Как умирать собаки уходят в леса.
Не уж то опять мне стоит уснуть
От мокроты сгустившихся дней?

* * *

Ты будешь проходить мимо
Когда я буду лежать задыхаясь в слезах
Ты не найдешь слов и не ответишь
Когда я попрошу дать мне хоть знак
Ты не удержишь меня
Когда это будет так нужно
Как будто я сам знаю что делаю
И даже если знаю ты не попробуешь
Так проще так проще так проще
Закрываешь глаза молчишь и уходишь
За стенку шептать и уводить еще меня дальше
В трущобы ваших притонов где я предлагал иное
Но вместо всего выцветающего элизиума остается
Урок как управлять собой и оставить
Где не нашел эту кнопку “cancel”
Cancel cancel cancel
Счастья не достичь
Любовь невзаимна
Смерть неизбежна
Как же преодолеть несносную болезнь к смерти
Где наши мертвецкие лица оживляет лишь грим

* * *

На раз беззубое в лохмотьях Лихо
Уняло подвесную тягу земель сырых косу

На два пригасились потеки менструозной Луны
По позвоночным гермам дворов из бузины

На три затихли все полифонические глоссолалии
Свинцом и марганцем из грязи погоднувших сруб

А на “без сучьих счетов” на рукопожатом пакте ультиматума войны
Против всего света до своих жемчужных весен
В плезире из ивовых прутьев под одеялами в росписях плюща
Паточно подтаяла во снах подглядывая неспешная и робкая блажь

Разлилось влажно влечение в истомных касаниях до ласк
Кинестетически модулируя положения без гласных и согласных
Дыхания над согретой впадиной между шеей и плечом

Будто подкрыльными перышками описалось доверенное естество
А того рука водила кончиками пальцев
Как уже не только своими по прохладе полов словно в росе

Но разве могло быть? Если только не ослепленье
От ушедших прочь обещаний увечащих грезных сияний въяве

* * *

On the morning's blue thought

Оккупай и закопай люльку из цинки
В бесчисленных югах безупречных пусси
Под темперированный скулящий лай
В покрове из шерсти — ненавистны джанки
В городских коморках, и эти и те педики
Ползущие на коленях в аффекте афродизиачного
Тестостеронуса до жалкого овердоза
Из-под лопнувшей струны эукулирует
Отравленная кровь — так и кончилась глупость
В краткосрочной истории болезни
Не стоящей и горстки земли

* * *

На часах неизменно 02:18 субботы –
Как ты можешь все же выкидывать тело
Навстречу, переминая кости через дорогу
К беззаветной радости, не обещанной вовсе
В бездарно рассыпающихся днях и трясинах фантомных связей.

Через распущенные черными крысами швы
От плоти к плоти падений и растрат
Какой-то вшивый Содомит
Дряхлый на лицо в отражении зеркал
Смотрит сомнамбулическими рвами в зените глаз
И насильно по запарке принуждает к террору,
Выворачивая всего наружу и допрашивая каждым
Засыпанием и пробуждением всех дыханий,
Напоминающих о себе формалиновым освистом
Креста на кафеле иссиня-черной Невы:
Сколько ядовитых патронов в магазине на километрах дорог
Необходимо, чтобы ты сдох? Чтобы ты жил без хлопот?

Покажи, сколько тебе нужно, чтобы стать –
Ты знаешь их тайное желание геноцида и
Столько причин удерживать вещи в единстве
В четырехкамерном сердце. Нет дела тому
До предпочтений жить без горя и того,
Что не сыскать приюта всем чувствам, когда
Не пролетает ласточка в серебристой глазури по осени.

В ненайденных словах всему вероятнее пропасть:
Разве недостаточно был усвоен переписанный
На гипсокартонную стену «Энхиридион» Эпиктета?
Спи собi сам и пестуй в направлении критского Элизия
И эроса Востока, где бедуины не ищут свобод Европы –
Богини загробного мира. И лишь в становлении морским ежом
Не перебьется дыхание от мигреней и спазмов –
Но так ли это необходимо, когда скользишь
В бедном мерцании леденящих вертикалей?

* * *

Если поэзия — это только краткая форма
Прозаического высказывания — нет шансов
Если наученность человека — это только подача
И коэффициент грантов — нет шансов
Если «punks not dead» на рюкзаке — это отребье
Среди лицемерных рыл — нет шансов
Если страсть — это только выражение
Несдержанности — нет шансов
Если сложно и нужно попроще — нет шансов
И там и здесь звереет бесперспективняк

* * *

ворочается слово,
поверх себя будущее слово,
щекочет по-паучьи нёбо слово,
все не вырвется это слово,
ломит и не отпускает слово,
проходят в синих формах ирены,
словно лучшие из выходцев Hitlerjugend,
невинной свежестью опьяняют шевроны,
а они зубоскалят так весело на взгляды
жидовствующих в вожделении де-
классированных субъектов подозрения
выбитого слова,
неуловимого слова:
известно ли то слово,
преодолеет ли то слово,
какое же было это слово,
какое же будет это слово

* * *

Чтобы достать жемчужины
С глубин – акваланг, или жабры
Должны проступить через зарубки
Вспотевшего тела под рев моторный
Ангелов или агелов, нашепотом рук
Свисающих из кольца суицидального Сатурна
С выси потолка – и необходимо занять
Суперпозицию ко всем образам и выжечь
Все мозговое пространство до сияния
Образца безмолвного обетования,
Когда один в демарше заряжает
Убедительный патрон, сигая ввысь
До падения всего омертвевшего Царствия на земли,
А другие разгоняют облака в конторных контурах
За микрозаймом, хватая эрогенные запястья
Нелетающих птичек, в чьих размякших головах
В контртакт бьются мыши в сочных щелях,
А в глазах морошки на гусиных ножках
В рот перламутрово впадают и стекают
Через взбитый живот, опорожняясь голубоглазой
Трухой на фоне прифотошопленных мазков
Субъектов бледных лицом, так сказать in abstenti(a);
Чтобы совершить непревзойдённое преступление,
Надо начинать с преодоления человеческого, со смерти –
Затихлые выси поют на похоронах человека

* * *

Пусть осень эта не соврет полнолунным
Светом в подреберном экстазе за окном,
Где во дворе оказался у Наци, или вернее
Во сне это был скорее Мануэль, – в абажуре декора
Вильяронга, – сидящей истонченно подпоркой
Наоборот на табуретке – и пасовал свои почерневшие
Позавчерашние в пакетике зубы до звонка
До другого сна – где уже не тот получеловек
А брат Люциферу – все играет и творит миры
Где все лучшего нет – и напрасно выкорчевывать
Латать дыры в ребрах, из которых грязь
Сочится – от нее мир не укрыть в пузыре
Фаянсовой эмали, но может в твоем, то есть моем
Под гипносовым крылом заплыве по Ладоге
Над каменистой глубиной что-то еще
Раздорно напросится к (mon) esquisses-moi

* * *

На воскресную неделю
На берегу опалового неба
Рассветают лютики и ваниль.
И объявляют ультиматум герои упоенья,
Сея на погосте пробуждение
Во гробе —Рубикон
Ядотечения изнанки урановой психе.
Грудь полнится трубным звучанием тщеты
Всеближнего,
Всеближнего,
Вседального
Усоления безудержья фламандского стола
В последней внутренней бойне последнего дня.
Следом подвывает навзрыд спазм в неглиже,
Растягиваясь под фантомной тяжестью вериг
Ознобом в судороге волчьего оскала:
Отчего бессонные глаза
В насмешке вспышек фонарных,
В бледной колыбели одинокой юдоли,
Замышляют переступить порог окна?
Медлит неминуемость ускользания яви
Под немую песнь рыб о радости порознь
В иссохших ртах покойников новых.
Брошенный невод в трясины:
Вернее ли непримиримому восстанию сердца
Загарцевать искрой от тлеющего бычка,
В тревожном свете сирен,
Воспламеняя ход Кали-юги
Закатного ЭКГ дня.
Или под копченным сводом
На измене неприкаянным Каинова рода,
Рассекая серотониновые затравки
Мистического пепла
И мелькнувшего за угол
Подола подмигнувших улыбок,
Изживаться в тартарары
Субтильным Ганимедом свернувшим шею
В когтях игривой петли.
В отладке мозгового постава,
Безразлично примиряясь с притворством,
Траурный марш затанцует кан-каном
Под неоплаченный заем
За похоронные экспресс-услуги Жака Риго.

* * *

Я не есть мозг Я – кордицепс, поражающий мозг У той старушки с синдромом Плюшкина,
Для которой два наформалиненных тела
В заваленной квартире пригодны для дела
У того, кто вториками нащупывает дно
Макового поля в эти несносные дни
У того, кто по ту сторона океана
С трибуны ударом молотка и пулями в подмышки
Грозит: be seated, be quiet and be humble
У той, которую дробил визгливо фараон,
А после оставил нанюханной в постели
У тех, смиренных, наследующих землю
И у тех, кто встает против произвола,
Подняв в праведном гневе кулаки свои вверх
У тех, с кем идеологические противоречия,
Но лишь бы были живы, когда распахнула
Свои пасти гробами земля
У тех, кто, попивая утром апельсиновый сок,
Научает как жить, как стройно мыслить и не впадать в уныние
У тех, кто уж лучше бы по их взгляду не рождался
У всех тех, кто читает эти слова