Последнее время я пишу
гораздо меньше, чем мог бы,
ищу,
гораздо больше, чем стоило бы,
отшельник
в Крымских горах —
почти курортник,
отсюда
так видится яснее.
На крыше трёхэтажного дома
курю трубку,
наблюдаю взлетающие самолёты,,
до Абхазии 11 километров
зона войны,
бедствия,
побега.
Что я умею,
кого умою,
кто
споёт мне колыбельную песню,
отец Дмитрий в Ливадии
занят сбором русских руин,
руины
трубят сбор
руны
так и не расшифрованы.
Итак,
кто не писал мне ностальгических писем?, —
а их мне никто не пишет,
я представляю себе длинные письма
помнишь,
как стояли мы под дулами автоматов,
помнишь,
как переправлялись на пароме в окрестностях Чарджоу,
помнишь,
на баррикадах, в вечернем платье,
в этих письмах существует и ритм, и чувство,
и ещё одиночество,
следует справляться с ним знакомым способом,
катись ко всем чертям,
глупая ностальгия
Вот,
опять надо делать выбор,
рядом возникают вещи,
с которыми трудно смириться
я не знаю,
разные ли боги создали азербайджанцев и евреев,
но мне не нравятся молодчики,
забивающие и тех, и других насмерть подкованными башмаками...
В раю
не должно быть таких происшествий,
если б я попал в рай,
я бы прокрутил там несколько кадров из картины знаменитого документалиста,
той самой, что показывал Хамдам, про Африку,
...вот только имя человека не вспомню...
Чёрные солдаты занимают неизвестный город,
со смехом вспарывают животы, поджигают дома,
подстреливают разбегающихся ребятишек...
я не знаю, как он сделал такое кино,
что он — был там с ними? —
но это его работа
он получил деньги
и отдохнул на Ибице
Приятельница Хамдама, француженка, была с ним знакома,
говорила, что он оттягивался не без изящества
допинг, дансинг,
и так интересно рассказывал про Африку...
может быть они там (в раю)
сжалятся наконец и вернутся ещё раз
мы будем послушными
собирать игрушки,
вовремя умываться чистить зубы,
внимательно слушать сказку на ночь...
в советское время Адлер
был заполнен потными телами толстых тёток
крепко сбитыми телами спортсменов вытянутыми телами их подруг
спортс-вумен
внимательными и серьёзными
неулыбчивыми
они пили местные вина
и играли в преф
лица всех национальностей бывшего Советского Союза
их обслуживали с известной ленцой,
за ту же зарплату
на любимом курорте Сталина
не должно было существовать чересчур уж свободных нравов
людей свободных профессий
хотя здесь тоже случались любовные истории
да ещё какие
описанные позже Фазилем Искандером,
другими авторами Нодаром Думбадзе
и главное
Ксенией Леонардовной Яшигашвили
Ксения Леонардовна проживала в Хосте
с тысяча девятьсот сорок восьмого года,
она коллекционировала эротические сны и адюльтеры
даже в те времена, когда за это можно было получить лет пять или семь общего режима
короткие
они пленяли воображение принципиальной неромантичностью
разве что какой-нибудь ашуг
навсегда увезёт Лену и Машу в горы,
или Савинков из Ленинградского КБ
и Наташа Бондарь из Львовского жирокомбината
уйдут в море на лодке
и не вернутся
обычно все возвращались
по рабочим местам,
показывали избранные фотографии
это было одно из двух-трёх приключений в их жизни
одно из двух-трёх приключений
я прочитал книгу Клары Леонардовны залпом
за одну ночь
во сне
более образованные
более свободные люди
отправлялись дальше на юг
в Грузию
ещё чаще на Север
в Прибалтику
или в Ялту
где женщины и по сей день одеваются с большим изяществом
длинноногие
КРАТКИЙ ЛИКБЕЗ ПО НАЦИОНАЛЬНОМУ ВОПРОСУ
На Кавказе,
где прежде, чем спросить, как тебя зовут,
тебя спрашивают: какой ты нации? —
это тревожило ещё Мандельштама,
о чем он написал в своей «Армении», —
иногда мнится,
что приятно
жить в собственной стране,
в своём доме,
среди своих...
но как вспомнишь этих своих,
как они гогочут,
сплёвывают семечки,
идут мочить чёрных,
кадрят незамысловатых девок
какую они слушают музыку
на отдыхе,
в рюмочных и пивных
хочется сказать пару тёплых слов о футболе в Абхазии,
где никто не гонит с поля детей в перерыве ответственного матча местного чемпионата,
и если пятилетний малыш
выбежал со всеми на травку,
ему скорей дадут пас,
чем пинком отправят к маме и папе...
у меня нет устоявшегося мнения
по поводу грузино-абхазского конфликта,
миграционной политики
и палестинского вопроса
но, если ещё возможно взглянуть на происходящее с точки зрения поэзии
то быть евреем среди евреев,
русским среди русских,
итальянцем среди итальянцев
бесперспективно
Так, чтоб перебродила
И не кольцевала впредь
Неумная эта сила,
Готовящая к умереть.
Умерить, смирить, стараться,
Стирая, беречь узор
Окольных путей. Не рацио,
Не рай и не приговор.
Не рондо, не баррикады,
Не вальс, не карданный вал.
Я верю, что так и надо,
Но кто кого целовал?
Кто миловал, как баюкал,
Не ты ли, тот кот Баюн?
Ты? Благодарю за науку.
Не впрок? Или я боюсь.
Какой же ты суетливый,
Брось, еще всё ништяк,
Порывы, срывы, нарывы,
Тело моё — табак…
Был узбек, а стал татарин,
Умный, а приговорён,
Широко расставил парень
Ноги, вперясь в небосклон.
Прилетают самолёты
Из Ташкента, Астаны,
Азиатские пилоты
Белозубы и черны.
В Намангане, в Андижане,
И, конечно, в Фергане
Бродят гурии и косят
Серповидными глазами,
Сердце заберут, не спросят,
Имени не скажут мне…
А я в Адлере, на пляже —
Повар в душной чайхане.
Любовь замызгана, избита,
И в лучшем случае для песен
И сериалов. Марь Иванна
Любила Колю Иванова
В далёком сорок первом. Позже,
Когда пришла война, они
Порвали с этим делом. Он
Вполне по-русски воевал,
Хоть и без явного геройства.
Она в Челябинске две смены
Отстаивала у станка,
Потом устроилась в детсаде
Уборщицей. В восьмидесятых
История о них вполне
Могла бы оказаться паровозом.
Писатель молод, скоро выйдет книга,
И он со свистом пролетит по перекрёсткам
Весёлой, гнилозубой славы.
Заметим, здесь, сейчас, у берегов
Неутихающего моря
О том же плачут стихотворцы.
Хоть и работают в борделе
Водителями. Оба брата
Михайловых слагают ловко
Стихи и песни о любви.
Сергей играет на гитаре,
А Николай на саксофоне,
Для ресторана плоховато,
Зато для собственных стихов
И песен сносно. Я два литра
Однажды принял с ними вместе
И согласился, что девице,
На набережной, бля, в разгар сезона,
Не скажешь: «Я тебя люблю».
Слова другие появились,
На самом деле проще и понятней.
Честней. Уместней.
И всё-таки когда-нибудь оно сорвётся,
В нетрезвом виде, или так, по трезваку, случайно,
Когда ты спишь…
Памяти Шенгели
Ответь, когда, и при каком
Соблазне, мучась, негодуя,
На дуло зябкое виском,
И времени покажешь дулю,
Страшилки, поздние звонки,
Воспоминания из детства,
На пляже первые стихи,
И манит встретить и раздеться.
И Северянин, и Москва
Промозглая, и хрип окраин,
И снова дерзкие слова:
Я в этом доме не хозяин.
Сюжет, которому давно
За сотню лет, который ищет
Кого ещё пустить на дно
Смешным, обиженным и нищим.
И всё-таки, как говорил
Один, другой и двадцать пятый,
Вотще прекрасен этот пыл,
И глупо оголённый тыл,
И стыд в предчувствии расплаты.