* * *

За линией фронта новый прилёт,
Ставший привычным звук.
К тем, кто воюет, нисходит Бог,
К тем, кто торгует, глух.
Какие положены времена,
Такие нам и даны,
Лунным светом озарена
Страна большой тишины.
Веди вперёд, генерал Мороз,
Ты, как всегда, за нас,
Поскольку достаточно ныне слез,
Чтоб их обратить в алмаз.

* * *

Казалось бы, прочел тысячи тысяч стихов
Дольником, анапестом, как положено свободных,
Грузных, летящих, психосоматических, непривычных,
И вдруг по-настоящему, - нравится

Едешь по городу, третий день мелкий дождь,
Отвратительные новости, постоянное попадалово,
Сумерки наступают рано, впереди зима, снег и ветер,
И вдруг - целующаяся парочка

Воскресенская набережная

Утверждают: хорошего решения у нас нет.
Улыбнись, расслабься, - отвечал пешеход.
Ночами за рекою нетварный свет
Оче-виден последний год.

Посмотрел внимательно, он показал на Кресты,
Небеса над куполом, дальний путь.
Я сказал без иронии: то, что видишь ты,
Надеюсь и я увидеть когда-нибудь.

Но не будь того, что мы имеем теперь,
Я не стал бы торчать под ночным дождем.
Он опять улыбнулся: ерунда, поверь,
Бросай машину, идём.

И рванул через реку, наискосок,
Чтобы сразу на Арсенальную, и бывай.
Я вернулся за руль, потому что не смог,
Чересчур тяжёл, чтоб шагнуть за край.

* * *

Веди, умеешь если,
А не умеешь - пой,
Твоя винтовка - песня
С прокусанной губой.

С подругой и на плаце,
В миру и на войне,
Ты призван быть паяцем,
Когда жрецы в цене.

Суровы истуканы
По задницу в крови.
А ты, смешной и пьяный,
Их песенкой взорви!

* * *

В антологии перемирие
До вечного мира полтора шага,
Поэты вжались друг в друга ребрами,
Еле дышат.

Комментаторы говорят о свойствах текста,
Пересчитывают слова, измеряют частотность словоупотребления,
Заучивают умные термины,
Употребляют.

Последнее время случается все чаще -
Одна, после ночной смены
Возьмёт антологию с полки, прочитает вслух стихотворение.
Нальет самогона, выпьет.

Всю ночь они шили шинели и тельники,
Не хватало наперстков, пальцы кололи ржавые иглы,
С линии фронта
Нет хороших известий.

* * *

Чтоб увидеть грядущее
Надо бы лучше
Есть с утра кашу
Плохих новостей.
Больше и гуще,
Наваристей и душней.

Существует, конечно,
Противоядие,
Сквозь теле и радио
Скуку и ложь:
Эпоха конечна.
И ты прорастешь

Сквозь ее почву,
Плотную, прочную.
Сквозь ее стужу
И жаркие дни.
Но если выберешься наружу -
Оставшихся помяни.

* * *

Больше всего боялся умереть при жизни,
Говорил друзьям, что страшнее всего умереть при жизни.

Ходит по лесу, и тысячи покойников
Протягивают руки, уверяют, просят,
Доказывают неотменяемую правоту собственного суждения,
И, главное, употребляют пищу и удовлетворяют естественные потребности.

Время от времени звонит друг, живой, издалека,
Говорит, что ждёт его в городе третью неделю,
У них есть, что обсудить, о чем подумать.
Но выбраться из леса почти невозможно.
Тропы устроены так, что соединяются в одной точке,
Какую ни выбери - по другой вернешься обратно,
Ничем не заканчиваются блуждания,
Как по орнаменту шизофреника.

Телефон вот-вот разрядится, и пропадет последняя нить,
Связывающая его с жизнью.

* * *

У католиков Рождество,
А у наших ясней того,
Только Родина, только край,
Здесь случится наш русский рай.
Будит каждого русский Бог,
Время вышло, давай, сынок,
Отвечай, если жив и зряч,
Где тот слив и каков твой плач.
Мы хотели просить на хлеб,
Жить в яслях и любить калек,
Но в одиннадцатом часу
Оказался мир на весу
Наших песен, наших атак,
И бунташных слепых затей.
Мой младенец, зачем ты так
Не жалеешь своих детей?
Вот он, день, и вот он, прилёт.
Вот он, диктор, который врёт.
И другого смерть, не моя,
Невыносимая.

* * *

Всегда страшившийся расплаты,
Тем более - больших утрат,
Ты ходишь, вроде виноватый,
А вроде и не виноват.

Тобою пренебрег Денница
И Бог не пустит на порог.
А помнишь, что ты мог решиться?
Мог.

* * *

Ничего, что я помню осень,
Когда ещё ничего не было?
Когда у барной стойки
Можно было стать счастливым,
Разговорившись с девицей о дальних странствиях?

Думаю ли я,
Что это дурная эпоха,
Когда слово обстрел применялось в худшем случае
К Иерусалиму и Дамаску?

Что говорила Лилия,
Подруга из Марракеша?
И у вас так будет.

Что отвечал ей Витя,
Ее русский товарищ:
У нас лёд, а у вас пустыня.
Кровь уходит в песок.

Первый раз он встревожился, когда убили Каддафи,
В этом есть что-то не то, как в кино,
Включается следующее измерение.

Потом опять начались будни.
Они встречались по субботам
Шли на квартиру к Анатолию,
Товарищу Виктора по карточным играм.

Он жил у Марсова поля,
На выходных уезжал на дачу.

Пришло лето, потом опять зима,
Ещё раз зима, ещё раз лето,
Лилия подурнела - слишком влажный климат,
Виктор обрюзг и заскучал,
С женой ему совершенно нечего было делать.

2022 год они с Лилией встречали поодиночке,
Она сидела перед телевизором и думала,
Когда же кончится подлое время?

В холодном влажном воздухе
Появился знакомый запах,
Отрешиться от этого невозможно.

* * *

И поэзия обман, и проза обман, и вещества обман, и надежды обман.
Реальность только дым, обретенный вчера хороший табак, утешающие слова, сказанные другим, утренний кофе как ништяк.
Общие слова обман, привычные слова обман, литературные слова обман, украинская трава обман, гарантированные права - тем более мерзкий обман.
А, по правде говоря, и то, и это - всего лишь план дожить до рассвета, или увидеть новый эон, если сорвётся он.

Сонет. Импровизация

Я всех люблю, кто дышит и умрет,
Кто в поле ветер, за горой долина,
Кто жизнь пройдет, а скажет половина,
Кто ищет новый день и новый год,

Оглядываясь, видит он руины,
Никак не раб, хотя рабом живёт,
И давит на него небесный свод,
Законы физики и прочие пружины.

Он сир и мал. Он помнит детский сад,
Как он кормил собаку за забором,
Как был жесток и каркал, словно ворон,
Дразнил на вечеринках всех подряд.
Я всех люблю, и лишь себе не рад,
Поскольку петь не научился хором.

Северное

Не знаю сам, как это вытерпеть,
В морозы снег до боли чист,
Нависли небеса над Вытегрой,
Звон колокольный бьёт как хлыст.

Пасть на колени перед Троицей:
Помилуй нас который раз.
А надо просто успокоиться
И двинуть к югу, на Донбасс.

Само все это не рассеется,
Не отыскать судьбы верней.
Была бы Родина, Россеюшка,
А мы уж как-нибудь при ней.

* * *

Иногда такое отчаяние, просто чума,
А потом засыпаешь, и вроде бы ничего,
Снится мирное время, дома-терема,
За городом какое-то торжество
Она к тебе подходит, спрашивает кто ты такой?
Отвечаешь: странно, что мы до сих пор не знакомы,
Я человек, может быть и плохой,
Точно уж не с иконы.
Она говорит: слышь, это как раз и жаль,
Я люблю чудеса, устала от круговорота,
Может сбежим отсюда - в лес, в снегопад, в февраль,
Что-то здесь стало много народу.
И вы ускользаете в лес, ещё не убитый жучком,
Возвращаетесь, толкуете о Небесном Граде...

Конечно, можно спросить: собственно, ты о ком?
Да не о ком я, собственно. Простите меня, Бога ради.

* * *

Если б инопланетяне,
То, конечно, это да,
Мы единой цепью встанем,
Все восстанем для Суда.

Но пока утешить нечем,
Все земное, как всегда,
Те же пьянки, те же речи,
Те же танки, господа.

Нежный друг и лютый ворог,
Песий лай и бабий вой.
Надо бить в соседский город,
Чтоб они не били в твой.

* * *

Ненависть, она, конечно, не сильнее любви.
Но демоны, они проворней.
У них лучше аэродинамические характеристики, меньше сопротивление воздуха.
Поэтому и говорят, что мир летит во зле.

Возвращение моря

Сроки известны, уроки предрешены,
Каторжная грядёт заря.
Человек сидит на корточках у стены,
Раскачиваясь, читает правила приближающегося февраля.

Случайный автомобиль спешит, погасив огни.
Оглушающий звук? Нет, просто шорох шин.
Она приходит из ниоткуда, говорит: обними,
Возьми меня, мне так страшно от того, что ты здесь один.

Как она только узнала, что он – это именно он?
Крики чаек, дыхание тёплого ветра, летящие облака,
Шум прибоя, светлеющий небосклон,
Необходимый новый эон –
Радостный стон,
И никакого отходняка.

* * *

Одно и то же. Хоть бы что другое.
Ну, страх, надежда. Дуло у виска.
Он был бы рад, чтоб снова поле боя.
Но боя не предвидится пока.

Спастись, погибнуть. Было б интересней.
Нелепо прыгать выше головы.
Не первый - говорят. - И не последний.
Не человек. Лишь ангел он. Увы.

* * *

Чтоб никто не погиб молодым,
Чтоб не было войны,
Чтоб люди жили долго и счастливо
И (умерли) стали ангелами в один день,
Явились частью вселенского замысла,
Который при этом был бы подогнан под их повседневные нужды.

Ещё скажи, чтоб дети хорошо учились в школе,
Чтоб мужчины любили женщин,
Женщины мужчин,
Мужчины мужчин,
Женщины женщин
Равно, ровно и одинаково.

Никто никого не ревновал бы,
Так как не было бы повода.

Но главное,
Чтоб никогда, ни при каких обстоятельствах ты сам –

Не убивал,
Не лжесвидетельствовал,
Не прелюбодействовал,
Не ел козлёнка в молоке его матери,
Вообще ел бы только растительную пищу…

Ядрёная бомба,
О которой мечтает Мурад Гаухман,
Идеально могла бы справиться с дорогой в ад.

* * *

Мы\они, новости\вЕсти,
Выскользнуть или идти?
Данники чести,
Вольные на пути.

Что ещё должно было произойти
В наше время на нашем месте,
Чтоб камешки любовных историй сжимать в горсти?

Мы были счастливы, все честь по чести,
Теперь говорят: плати!

Может быть, так даже и интересней.

* * *

Он сжал волю в кулак и пошёл вперёд,
А у нас неизбежный тыл.
Можно прямо с утра набить себе рот
И утроить гражданский пыл.

Равнодушная смерть при своих делах,
Каждодневный круговорот.
И прилипчивый, гнилостно-сладкий страх
От того, что время течёт.