Зацепило?
Поделись!

В предвкушении метафизики

опубликовано 23/11/2021 в 16:00

* * *

Поймать нечто,
Что не стало ещё образом,
Словом.
Оно бьётся о кости черепа,
Пока не разобьётся.
Не сломает крылья.

* * *

Лето какого-то лета, куда тяжело и добраться
Было моим ровесникам. Это ж такое барство
Сидеть на открытой веранде скандинавского дома,
На границе пространства, у временного разлома.
Вересковую курить трубку. В облаке белого дыма
Видеть то, что исчезло, а значит неуязвимо.
Мать, отца, домочадцев, детей отошедшего века.
Где они будут сейчас? За правым плечом или сверху?
А музыка тоже та же. Clash, Игги Поп, Рамштайн.
Каждый сюжет восхитителен, и в той же мере летален.

Я не морализирую. Просто такое лето
Такого-то лета, на новом сломе сюжета.

Безнадёга минус

Бригадиром на лесоповале
В Самодеде служил Васильев,
Как девчонки его целовали,
Чуть ли не на руках носили.

Нынче все у деда в порядке,
Даже есть петрушка на грядке.
Трехлитровые банки в подполье,
Самогонка согреет - Так что ж,
У них с тридцатилетней Полей
Каждый вечер крутой балдеж.

Слушал песни я в Самодеде,
И мечтал, надеясь на чудо,
Если мы никуда не уедем,
В Самодеде я счастлив буду.

Прочь дела - и Васильев рядом,
И Полина поет вполсилы,
Никаких предприятий не надо,
Пусть останется все, как было.

Защищённый мошкой и ветром,
Русский бог здесь у деда дома.
Сто одиннадцать километров
От известного космодрома.

* * *

Такая озёрная жизнь, приходят дЕвицы, прыгают с мостков голыми,
Одна говорит, Леночка, помнишь, у тебя любовник был, кажется Аверьян,
Потом уехал воевать в Горловку,
Что с ним стало, скажи.
Когда я последний раз его видела, он был в дымину пьян.
Лена отвечает: вернулся в шестнадцатом, был легко ранен, в плечо,
Работает где-то на Обуховской обороны,
Трахается, кстати, вкрадчиво, и ещё
Убеждает меня, что нет никакой короны.
А ты что, с ним встречалась и дальше? До прошлого года, да.
А как же Виталик? С Виталиком и так всё ясно.
Ну ты, я скажу тебе, Лена, пизда.
Конечно, пизда, зато как прекрасна!
Потом они одеваются, глядят на закат,
Перекуривают, перебрасываются легкими матюками,
Взмахивают крыльями и летят,
Чтоб не топтать землю восхитительными ногами.
Болтаются под облаками.

* * *

Лето очередное - фьють,
Откашляться и прощай.
Стремящийся обмануть
Время, как попугай
Повторяющий - жив
Пока, и может неплох, -
В постели теперь лежит,
Задумывается, как лох:
Хорошо, ещё пять-шесть лет,
Если милостив Бог,
А дальше - бай бай сюжет,
Здравствуй, дурной итог.
Спросишь - зачем дурной?
Это, возможно, ложь...
Отвечу - как перегной
Ты тоже будешь хорош.

* * *

Как бы я жил, собственно говоря,
если б не собственно говорил о том, что утром заря,
вечером звездопад, и всё это невпопад,
хотелось бы, чтоб иначе, необязательно, наугад.
Предположим, сегодня ты лох, а завтра почти как бог
играешь на всех инструментах, пьешь лучше всех выпивох,
сегодня одна из ста тобою увлечена,
а завтра почти что каждая, и это нагрузка на
печень, почки и прочее, что у тебя ещё есть
такое больное, непрочное, в эпидемию просто жесть
контакты чересчур частые, но непростой расклад,
главное - это участвовать, - так ангелы говорят.
Любой распорядок - по хрену, индукции дадим бой,
наплевать на эпоху нам, и всё, что случится с тобой
по теории вероятности пятьдесят на пятьдесят
вознесёт тебя или погубит, - так демоны говорят.
Суждения авторитетные тем более прах и пух,
тех, кто ссыт против ветра - никак не взять на испуг.

* * *

Осени, как говорилось, немного надо,
Чтобы мы загрустили, затосковали,
Вспомнили былые почести и засады,
Прочие радости и печали
Дождь даже не обязателен. Трубку закуришь, и вот
Смотришь в окно, как зажигаются фонари.
Конечно, он давно уж идёт
Где-то внутри.
Ещё нет ни желтых листьев, ни заморозков, ни теплых вещей,
Приготовленных для грядущей зимы,
Но мы уже в ней,
И она - это мы.

* * *

Американцы ушли из Афганистана,
Я ушел из чужого дома,
Обстоятельства времени, как ни странно,
Не предусматривают облома.
Талибы на окраинах Кандагара,
Я люблю ислам и ценю Пророка,
Никаких картинок не нужно даром,
Сумасшедшие гурии здесь, под боком.
Однажды в медресе на окраине Пенджикента
Мне говорил учитель беззубый, глотая звуки,
Если ты счастлив с кем-то,
Пусть будут легкими руки

* * *

У меня есть лицо и туша,
нежного гибкого тела нету давно,
послушай,
давай сходим в кино!
Я стал больше молчать, наверное, сказываются прожитые летА,
шестое чувство или пятая там печать,
в последнем ряду места,
и даже если ты будешь кричать,,
музыка все запутает, никто не поймет ни черта.
Кстати, кое-что я ещё умею, в чем-то почти силен,
что-то ещё не поздно.
выйдем из кинотеатра, посмотрим на очистившийся небосклон,
улыбнемся друг другу: хорошо, звёзды.

* * *

Враждебное или близкое? - спросил я у Василиска,
Василий Иваныч ответил: каждый здесь в зоне риска,
У одной за щекой записка, у другой на окошке ирис,
Собаки пустая миска, хозяйки глубокий вырез.
Как бы ни захлебнуться полночным палёным виски,
Обойтись без шпицрутенов и уйти по-мальтийски,
Может быть по уставу, может быть без причины -
Равнение держим направо, хоть не этому нас научили.

* * *

Люблю немногое, и богово
От всякого не отличу,
Простит ли Он меня, убогого
Аль как Бен Ладен, пролечу?
Красив Бен Ладен был, и славные
По пятницам слагал текстА,
В них очевидно было главное,
Земные радости - тщета.
Легко постукивая чётками,
Он знал, что прахом станет прах,
Хотел, чтоб люди были четкими,
А не испытывали страх.
Но люди были слишком разные,
Платили правильный оброк,
И против штатовских спецназовцев
Он ничего уже не смог.
Все ж в пасти мира есть пробоина,
И не хватает двух зубов,
Гуляют призраки довольные
В футболках с надписью fuck off

"Виждь и внемли"

Человек вернулся из города, начинает трясти карманы,
Вываливаются шишка, спички, два гондона в потертой упаковке,
Он живет в кондаминимуме, совмещенный санузел,
У него кондовая мама, которая грузит
Ежедневными расспросами: Не стал ли он наркоманом?
А он не стал наркоманом. У него всё и так в порядке.
Сегодня сделал четыре закладки. Завтра три.
Что-то пишет в школьной тетрадке,
Смотрит на фонари
И думает: всё равно
Когда-нибудь об этом снимут кино.
Прикольно, и в целом трогательно и смешно,
Как мы кувыркаясь, летим на дно.
Каждый, размахивая руками, в даркнете ищет ответ,
Одного цепляет краеугольный камень,
Другую - музыка. Grateful Dead.
Но видит Бог,
Когда из моря восстанет Единорог,
Преображающий в пламя
Боль, нелепость и стыд,
Его назначение поймёт только торчок
С шишками, в поношенном пиджачке.
Он, если не окажется на отходняке,
Не испугается и не побежит.

* * *

Зашел на сайт, где когда-то часто бывал,
фактически пестовал, то есть почти развивал,
который мой друг основал и меня время от времени публиковал,
который, конечно, теперь увял.
Смотрю, хорошие никому не нужные стоят слова,
постаревшие, неуклюжие опять-таки только слова,
кто случайно наткнётся, выдохнет - вот, слова,
сколько их сказано, но всё равно они.
Однако для путника, блуждающего по явкам и адресам,
не знающего, не ведающего, кому нужен он сам,
вдруг покажется, что это не слова - острова,
стрёмные, странные,
может быть путеводные, а может быть и обманные
огни.

Случайный сонет

Шмаль измельчили. Просто говорим,
О том, как раньше - в Туапсе, в Калуге
Мы постигали лучшее друг в друге
И забивали на Иерусалим.

Все это не напрасные потуги -
Глубокий выдох, офигенный дым,
Не в небесах, но где-то мы парим.
Не паримся, чья власть и чьи заслуги.

Покурим, посмеемся. Полежим
Или станцуем. Джаз и буги-вуги.
А если кто не рад нам - шут бы с ним,
У них другие нравы в Калиюге.
Свое - своим. Любовники, подруги.
Свой юг и север. Петербург и Крым.

* * *

Смотрю, снова осень. Называется временем года
Просто часть времени. Брось
Ревновать о весне. Уходить - это тоже свобода.
Когда было - сбылось.
Сочетание холода - жара, покоя - движения -
Мимо и в ночь.
Нет одинаковых слов и простого речения,
Только не плачь.
Это не плащ от космических бурь, просто стихотворение,
Впрочем, использовать можно его и как плащ.
В том одиночестве, в том бесконечном пространстве,
Где мы летим,
Будет оружием каждое наше пристрастие,
Каждый мотив.

Несуществующее кино

Памяти Б
Умер один,
почти девяносто лет,
Но его смерть напомнила
в тысячу первый раз,
Мира, в котором он жил,
давно уже нет,
Его сны и тревоги
пусты для нас.
Разве только сюжет,
где большой причал,
Чужая яхта,
морской прибой,
И подруга,
в глазах которой печаль, -
Композитор,
разумеется, голубой.
Сейчас этим вряд ли
кого-нибудь удивишь,
Да и в то далёкое время
срослось легко.
Тысяча верст на Север
лежит Париж,
Они идут на Марокко,
это не далеко.
Ещё потом помню рынок,
скорее всего Рабат,
Арабский мальчик чертит
символы на песке.
Композитор, кажется,
несколько скуповат,
У подруги
карта Африки в рюкзачке.
Она от него уедет
стопом через пески,
Он не станет её удерживать,
ему никого не жаль,
И в уютном приморском баре
схлопнется от тоски,
Заказывая кир руайаль.

* * *

Приеду в Крым, в Ялту, распакую вещички в собственном доме,
взгляну на горы, взгляну на море,
надо спускаться, на набережную, спускаться.
Но где они, длинноногие девчонки из Херсона,
томные дамы из Запорожья,
весёлые хохотушки из Харькова и Днепропетровска?
Приехал вот,
а опять чего-то не хватает,
как будто украли...
Мой Крым украли,
мою Ялту украли,
моё время украли,
мою любовь украли
и случайные промежуточные приключения
украли тоже.
Приеду в Крым,
всё равно он это он,
она это она,
просто время другое,
бабушки, внуки,
гоготливый Ростов вместо колкой Одессы.
Лишь время прошло, ничего больше,
время моего Крыма.
Останусь-ка я лучше в Питере,
смотреть на Балтийское море.
К Черному поеду,
когда Балтийское замёрзнет окончательно.
В конце концов надо смириться с кражей,
умерла так умерла.
К государствам и нациям это не имеет ни малейшего отношения.
Хотя нет, имеет.
Мой Крым не был авианосцем,
выдвинувшимся в море
во имя далёких и заманчивых целей.
Нераставрированный, почти заброшенный,
со следами упадка,
осенью и зимой он был куда больше похож на забытый историей север Византии,
чем на военную базу или курорт.
Допивая портвейн из горла напротив гостиницы Ореанда,
занимаясь в два часа ночи тройной любовью на пляже в Симеизе,
пуская по кругу косяк на заброшке в Кацивели,
никто и не думал,
что всё может быть включено.

* * *

Нет мне Роллинг Стоунза, ни днем, ни
вечером, ночью,
даже утром нет,
ни Джаггера нет, ни Кита Ричардса,
в тишине, в книжной тишине провожу последние годы
или природой любуюсь,
и потому нет Роллинг Стоунза,
есть Агамбен, Витгенштейн, Жижек,
даже авторы, пишущие о современном стихе, есть,
и о политике, и об идеологии,
скажем, Збигнев Бжезинский,
и тот присутствует.
На фестивалях и площадях
играет музыка, да не та,
и среди продвинутых небожителей,
и среди гопоты на окраинах
нет мне Роллинг Стоунза,
и уже не будет, что самое обидное,
даже если врубить на полную громкость
I can't get no satisfaction.

* * *

Над музеем кружатся вороны,
Что им все окрестные дома?
Наглухо заварены ворота,
В прошлом веке здесь была тюрьма.

Девушка на кассе ищет сдачу,
Китаянка тешится с детьми,
Все такие милые, тем паче,
Что ещё и кажутся людьми,

Вроде бы причастными к той славе,
Что когда-то здесь была жива.
Надо в коде пару цифр исправить,
Чтоб не так болела голова.

* * *

Я думаю, любовь похожа на валторну,
Название пьянит, а инструмент простой,
Прости меня за то, что я все время в черном,
Кричащие цвета по осени - отстой.
С улыбкой поводи все тем же правым глазом
Меня на поводке неумолимых встреч,
Неплохо, - говоришь, - что не понять ни разу,
Где завершая речь, ты начинаешь течь.
Я тоже говорю: гляди на перекрёстки,
На площади гляди, на плечи дальних трасс,
Нас белый свет слепил совсем по эскимосски,
Похоже, эта жизнь - свидание на час.

* * *

В Ялте,
Городе, где я не могу сдержать слезы,
Спускаясь по серпантину улицы Свердлова,
Пьем шестую бутылку сухого белого
И переходим на коньяк
В родном доме,
В межсезонье,
Как всегда, а что, собственно, здесь делать летом? -
Сегодня плескались в море
В Симеизе, у Кошки,
Потом говорили
О румынском кино,
Об итальянском кино,
О тайском кино,
О русской прозе,
Об эротике и цифровизации,
Ещё о книгах,
Которые нам предстоит написать.
Будь, - хочу расслышать в шуме ветра,
Будь, - слышу в прибое,
Будь, - несмотря на смерти и прощания,
Воспоминания и доблесть минувших эпох,
За которую, кстати, не пьем,
Потому что оно лишнее.
Участие мы найдем,
И что-то большее,
Немного секса в холодной воде,
Немного смерти в холодной воде,
Немного восторга там, где никого нет,
Там, где никого не будет,
Там, где преломившие время как хлеб,
Упорствуют в своем не/одиночестве.

В Симбирске

Рядом с гигантским ленинским мемориалом - длиннющий Императорский мост,
Никаких чувств,
Как же удел наш прост,
Как же надел наш пуст.
В своем времени, как в оковах,
Пришел - ушел,
Между двух версий былого,
Как Буриданов осел.

Россия

В списке купцов за 1876 год
перечёркнутое имя и надпись помер
в 1877-м.
Красный карандаш чиновника
по диагонали, в левом верхнем углу.
Мало что изменилось
в этом почерке.
Пройдёт ещё лет сорок,
помрут буквально все,
чьи имена я нашёптываю в читальном зале пензенского архива
и пробую на вкус
Медведев Григорий Ефремович, второй гильдии,
его сыновья
Николай, Александр, Пётр, Владимир, Сергей.
Внук его Александр
1875 года рождения.
Ему вряд ли повезло.
Может, и не успел до 17 года.
(Помереть).

* * *

Когда едешь незнамо куда
Делать незнамо что,
Неминуемо останавливаешься перекурить,
Так как тебя никто не ждёт.
Выбираешь случайные, заброшенные,
Не асфальтированные площадки,
По возможности, где нет ментов,
Супермаркетов, приличных автомобилей.
Отсюда, - думаешь, - можно тронуться
(Умом) в интересное место.

* * *

Перед чаемым пределом,
Светлой ночью, темным днём,
Конь был красным, свет был белым,
Ляжем, сразу не уснем.

По сибирским перегонам,
Да в таврической степи
Время Дона, время оно,
Если можешь, отпусти!

Я иначе не умею,
Старых песен человек,
Зимний ветер гонит в шею
Через двадцать первый век.

* * *

Кто нас взнуздает, матеря,
Кому привычные обноски?
Встаёт над городом заря,
А ты в больничной перевозке.
Машина рвет на красный свет,
Девицы курят и подростки
Перед плакатом Миру - нет!,
Всем стало ясно, что он - плоский.
Чувак скомандовал В ружье,
Так и не выйдя из запоя.
Уходит время в дым твое,
Приходит время в хлам чужое.

* * *

Люблю другое, о другом
Томлюсь издалека,
Мне не поможет небагром
И вернаярука.
Вокруг щебечет векаспор
И юбкозадиран,
Ведёт подругу гастролер
К себе читать Коран.
Постой, грабитель, в этот миг
У нас нет серебра,
Мы знаем кое-что из книг,
Написанных вчера.
Но больше не имеем дел
С чужим раскладом дат.
Ведь! Только тот, кто ох...ел -
Ни в чем не виноват.

* * *

Говорят, метафизика,
там, за словами сплошной мейясу,
так называется кошка,
которую родил бмв 3 серии, 2018 года,
может она там и есть, метафизика,
может её там и нет,
скажем, Ли Бо,
или Ван Вэй в неточных переводах Гитовича,
мир или за-мирье за этими стихами,
время или вневременное?
Охотник на бабочек набрасывает сачок,
ещё движение, и бабочка мертва,
приколем её к ватману серебристой булавкой,
ещё одну, с причудливым рисунком на крыльях,
страшную, как незнаемое, если использовать блоу-ап,
но мы привыкли смотреть
на бабочку-однодневку,
маленькую, хрупкую,
одно движение - и мёртвую.
В иных мирах, - смею вас уверить, -
гигантские бабочки проживают десятки эонов.
И одним движением крыла превращаются в мерзкую слизь
так украшающие мир,
смешные и уязвимые
двуногие и двурукие существа.


2021 год