Ты не подвижник, не аскет,
Не страж, не врач,
Вопрос не знаешь. И ответ.
Хоть стой, хоть плачь.

Прогульщик участи земной,
Не кат, а кот.
Но свистнешь ей: пойдём со мной, —
Она идёт.


Близ амстердамского вокзала
моя эпоха пролетела,
моя надежда танцевала,
как у последнего предела.

Я саблезубой нидерландке
шепчу: Ma belle, соси сильнее,
ведь только от подобной ласки
я обмираю и хмелею.

Вздохнёт философ: это грубо,
восплачет инок: в мире — страшно;
кольцом пылающие губы
мне сносят башню.


Ни в коем образе не враг
себе, и не дурак, однако,
я не сошёл с ума от драк
и не сойду с ума от страха.
Гуляет, торжествуя, ночь
по трём столетиям державы,
и с воем птицы гонят прочь
волков отчаянья и славы.


Храни меня, мой ледостав,
мой север непоколебимый,
кто будет прав, кто станет прах,
где золотая середина?
Раешник, модный средь ворон,
как чёрный колокол, воронит,
с ним песни с четырёх сторон
непоправимый ветер гонит.
С кем страстный север водит круг,
кого зовёт угрюмый запад,
блудливо глазки строит юг
востоку с рысьими глазами.
Огненноликий, не томи,
безумец, не гадай по звёздам,
мне сладко было быть с людьми,
глотая воздух.

Из бумагомарания


Ангельский был мой дух,
с неба летит пух,
в лесу пиф-паф,
охотник ищет забав.
Ты был пых,
а стал жмых.
Это тоже ничего себе,
осенью
тени
пожухлых растений
в средоточии
лени,
томления...
Куси меня,
укуси,
ангел на небеси,
а ты тут
на пару минут,
капут от пут.
Шут с ним,
с именем твоим,
дом, дым...
Долженствования муть,
некому обвинять
и некого обмануть.
Сплюнь в день,
дунь в длань.
Лань
убегает в июнь.
Хань!
Над Чжуанцзы-рекой
закат.
Восток.
Покой
истёк
в Жёлтое море.
В окиян.
В хоре
далёких стран
срок —
сорок строк,
страх —
потерять свою кожуру,
прах —
слова на ветру.

На границе небес


Кому ещё, канючить ли,
лететь по мостовой
на встречу с долей лучшею,
с разбитой головой
и праздновать, и властвовать,
соединять слова
в ущербные, прекрасные
ухмылки божества
языческая хроника,
ни толики тоски,
где счастье проворонили, —
смеются старики
забили и запомнили
как кружатся дома,
везде танцуют тёмные,
везде танцует тьма,
а были бы учёные —
спаслись наверняка,
какая ж Лета — чёрная,
холодная река.

К старому


Алфавит деванагари,
все узоры, васильки,
книги старые, скрижали,
Инды вольные стрелки.
Натяни мой лук, подруга,
взвизгнет чудо-тетива,
разлетаются по кругу
иноземные слова...
Место каждого —— в сансаре,
меж пророчеств и обид,
кто пространство рассекает,
кто эпоху материт...

Простое о главном


Виноват я, виноват,
Виноват и каюсь,
Не желаю, значит, в ад,
Водку пить с чертями.
Уничтожили страну
И царя убили,
Мальчика хорошего
Тоже расстреляли.
С ним и мамочку его,
И его сестричек,
С ним и доктора его,
Изверги, злодеи...
Не остались никого,
Кто бы мог простить нам,
Не осталось никого,
Кто бы разрыдался...
Вот и каюсь я в стишке
Глупом и случайном,
Ветер гнёзда вьёт в башке —
Это всё последствия.
А иначе нам нельзя,
Где-то рядом с нами,
В нашей собственной крови
Плавают убийцы.
Да по венам на руках,
Да по жидам в горле,
Ты закройся, сердца шлюз,
Погуби злодеев.
Я вот всё хочу блевать,
Да что-то не блюётся,
Песню скорбную сложить,
Да что-то не поётся.
Больно жалко всех вокруг,
Слишком виноватые,
Но на вечный на постой
Рвётся кто к рогатому?
Значит, кайся человек
И твори поклоны,
Лучше б ты пластом лежал
Д’на полу перед иконой.
Лучше б въяве б ты смердел,
А не нутряно,
Но торчащим в матрице
И это не дано.
Автор:

Дмитрий Блаженов

в других рубриках:

Кастоправда
>