Зацепило?
Поделись!

21

ОСТАТЬСЯ В МАТРИЦЕ

1)

На протяжении последних двух веков европейское человечество наблюдает и живёт в обстоятельствах сокрушительного обрушения сакрального. На наших глазах, в первой четверти двадцать первого века, это обрушение достигло предела, крошатся камни фундамента, и нас уверяют, что на очередном повороте истории будет уже не собрать обломков. Действительно, смерть Бога, смерть человека (привет, Ницше, салют, Кожев!), психо, лингво и другие виды анализа, деконструкция, обструкция, абьюз, травма, новая этика на месте было воссиявшего имморализма – явления одного ряда. И, мнится, нет им конца.

В итоге идентичность рассыпалась, «я» не знает, кто «я», личность не знает, где лик, а цифровая реальность услужливо подсовывает новые и старые-новые картинки мира.

«Матрица», - говорят нам, вот она, матрица, а за ней пустота. Свистит ветер, и всё, что остаётся – это вжаться в свой отдельный угол и схорониться, пытаясь длить и длить биологическое существование.

2)

В этих обстоятельствах старое слово «homo» становится своего рода семенем противоречий и парадоксов.

Людей всё больше и больше, но жизнь каждого имеет ценность.

Потребление следует ограничивать, но нельзя наносить травму.

Мы - чисто биологические существа, но наш естественный способ самовозобновления вот-вот потонет во множестве социальных и сексуальных практик, которые существовали всегда, но только сейчас оказались уравнены с простой и самоочевидной историей любви.

И так далее, и тому подобное.

По существу, все эти социальные и мыслительные движения, связанные с отказом от провозглашенной истины и установленных иерархий, стремление уравнять все выборы и тактики поведения, если только они не наносят вреда соседу – это позиция уставших и испуганных. Секацкий недавно в очередной раз показал, что культура покоится на жертве. На жертве шамана, язычника, храмовой жертве в иудейском храме и, наконец, всеискупительной Жертве Христовой. Это, кстати, прекрасно понимали и большевики, и фашисты.

«Тогда лишь дело прочно, когда под ним струится кровь», - с восторгом повторял Некрасова комсомольский поэт Ойсландер ещё век тому назад. Совершенно другое мировоззрение, не правда ли?

Но Вторая мировая война, кажется, покончила с культурой, по крайней мере, в этой интерпретации. Возможно ли богословие, возможна ли поэзия после Холокоста? - вопрошали разные патетические персонажи, в том числе и местный Сергей Лёзов, всегда вызывавший у меня редкую аллергию.

Но следует признать, что определённая логика в этих словах была. Однако прошло ещё некоторое время, и испуг перевесил всё. Боль, страдания, зло – всего этого было так много в человеческой культуре и истории, что теперь мы, в полном согласии с рекомендациями Будды Гаутамы, хотим отказаться от самой истории с лежащей в её основании жертвой, и культуры, с лежащим в её основании культом, уйти от иерархии и сообщества, замкнуться в частных «я»-клетках, лишь бы этих страданий избежать.

Но в том-то и ирония, что как раз на этом месте нас настигает последний парадокс. Исчезает само «я». Оставаясь наедине с собой, со своими ощущениями и травматическими переживаниями, не имея перед собой «жизненного проекта» или любой другой иерархически организованной задачи, каждый рискует прежде всего потерять себя. И отдельно взятый персонаж (вслед за Секацким я бы тоже перестал называть его «человеком») как раз именно этим и занимается, погружаясь в пучину депрессии и принимая «психолога» на том месте, где в другие эпохи был жрец, шаман, религиозный учитель, партийный босс или просто наделённый властью наставник.

Я не стал бы с уверенностью утверждать, что одна ситуация хороша, а другая дурна. Я говорю только о том, что на смену миру, где всем до всех есть дело – вплоть до самопожертвования и смертоубийства, - приходит мир, где никому ни до кого дела нет. И сообщение между единицами наступает только в той ситуации, когда каждый использует свои средства – жесты, позы, тело, мысли, слова – а главное – деньги – в целях взаимовыгодного и взаимокомфортного обмена.

Субъект сам снимает себя со сцены. Люди видят себя объектом, и одновременно маленьким зверьком, при малейшей опасности готовым спрятаться в норке.

3)

Старая философия – то есть любовь к мудрости, как она была явлена в античной традиции, занималась по преимуществу постижением мира и обоснованием человека. В этом отношении самая популярная интеллектуальная линия последних 70 лет – от всех видов анализа, психо и лингво, к деконструкции и спекулятивному реализму – есть нечто прямо ей противоположное – демонстрация всё усложняющегося понимания и разрушение опорных свай и стен. Тут, опять же, в качестве иллюстрации и чтоб несколько усложнить взгляд, можно вспомнить старое (1959 года) стихотворение Бродского:

«Когда теряет равновесие
твое сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из под ног,
как палуба,
когда плюет на человечество
твое ночное одиночество, --

ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства,
и -- кстати -- самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.

Но лучше поклоняться данности
с глубокими ее могилами,
которые потом,
за давностью,
покажутся такими милыми.
Да.
Лучше поклоняться данности
с короткими ее дорогами,
которые потом
до странности
покажутся тебе
широкими,
покажутся большими,
пыльными,
усеянными компромиссами,
покажутся большими крыльями,
покажутся большими птицами.

Да. Лучше поклонятся данности
с убогими ее мерилами,
которые потом до крайности,
послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
удерживающими в равновесии
твои хромающие истины
на этой выщербленной лестнице».

В этом достаточно точном стихотворении есть одно ключевое и, как мне кажется, важное понятие: «ночное одиночество». Такое впечатление, что персонажи застыли в своём «ночном одиночестве», выбираясь на свет только для того, чтоб быстро разменять тело на тело, деньги на еду, страх на пилюлю.

Конечно, когда я говорю об одной определенной мыслительной линии, о том, что она приводит к торжеству неограниченного менового принципа, я имею в виду не «мысль в себе», как она развивается сама в рамках своего внутреннего строя – там всё куда интереснее и сложней – а «мысль для себя» - как она работает на выходе, на громком социальном выхлопе. Аналогия со старыми марксистскими терминами «класс в себе» и «класс для себя» лежит на поверхности и дальше прояснять её, конечно, не стоит. Кто захочет, может углубиться в тему, она поучительна.

В любом случае, анализ и деконструкция - чисто «гомосексуальное» мудрствование. Оно лишено чадолюбия и потому не нуждается в укреплении бытия.

4)

Мы выросли на живописных руинах цивилизации, в основе которой лежит Слово, Утверждение, Логос.

«В начале был Логос, и Логос был у Бога, и Логосом был Бог», - сказано в первом стихе Евангелия от Иоанна. Таким образом, и человек создан по образу и подобию Логоса.

Профанная, и в её составе аналитическая мысль, меняет Логос на слова, которые, погружаясь в контексты и интепретации, всё более и более подвергаются инфляции, становясь бесконечным приближением к нулю, своего рода исчезающей разменной монетой понимания. Тут можно привести иллюстрацию из истории денег. Когда-то у спартанцев существовала деньга. Чтоб никто не мог упрекнуть их, что у них нет денег, огромная деньга покоилась перед каждым спартанским домом. Сдвинуть с места её было невозможно, но она бытийствовала, обеспеченная всем укладом спартанского полиса. У других греков были просто монеты, в средние века скупцы копили серебро и золото, а купцы перебрасывались увесистыми кошелями. Потом металл превратился в ассигнации, потом бумажки стали терять в цене по всему миру, а потом они взяли – и исчезли. Теперь только цифирь в уме, да в отдельном банковском компьютере. И она по определенным дням меняется на удобства, оружие и удовольствия, требуя неукоснительного следования немногим необременительным правилам, прежде всего, принятия её, цифири, как реальной, а не мнимой ценности. Что смешно, конечно, если взглянуть со стороны. Но мы как раз и лишены возможности этого взгляда.

Тут будет, наверное, уместно, еще одно стихотворение. На сей раз Гумилева:

«В оный день, когда над миром новым
Бог простёр лицо своё, тогда
Солнце останавливали Словом,
Словом разрушали города»….

Ну и так далее…

В результате, размывая словами Слово, отказываясь от истины, как внеположенной ценности, человек "снимает" себя, нигилирует свои координаты во времени и пространстве, в принципе теряет понимание и значение охранительных слов, мистической и мистериальной формулы "Я ЗДЕСЬ".

Это и есть своего рода псевдобуддистская ловушка, где каждый из нас – всего лишь случайное сочетание дхарм – не имеющий в своей иллюзорности никакой самостоятельной ценности. И главное – не нанести вреда другому такому же случайному сочетанию, чтоб не усугубить страдание и вместе с ним заблуждение. Никакого лика тут не возможно. Персонаж выпадает из личности.

В принципе, многие новомодные современные концепции - новая этика, культура согласия и протчая, и протчая – вся система межперсонажных отношений - это не социальный буддизм даже, а социальный джайнизм, когда имярек ходит на ходулях и специальной метёлкой сдувает на пути мошек, чтоб избежать любых последствий. Никогда и ни при каких обстоятельствах не наступить на чью-то травму или предубеждение.

И тут начинается самое интересное. По старой средневековой мистической «лестнице» страстей «дьявол набрасывает петлю».

5)

Одинокий персонаж, боящийся индивидуум не имеет никаких оснований для «возобновления себя», продолжения рода. Зачем, если нет идеала, направления развития, высших форм, возможностей взнуздать себя на дыбе внеположенных ценностей ради красоты и совершенства? Если это никому не нужно?

Но самое существенное, что любой, зажатый в страхе страданий и желаний, в зоне собственного комфорта и индивидуальных, отчужденных ощущений становится идеальным объектом для манипуляций. Ему скажут «по науке» - любить ближнего – абьюз, он перестанет любить ближнего, ему скажут, что на дворе эпидемия и нельзя выходить из дому, он останется перед своим компьютером, ему скажут, людей слишком много и нет смысла рожать – он не будет рожать. Тем более ребёнок – тоже абьюз, и для самого ребёнка – абьюз. Его без спросу родили на смерть.

…Ну и так далее. Разница только в том, кто и что будет говорить. А эти силы могут меняться, совершенствоваться…

Иерархий нет, традиций нет, чувства локтя нет, солидарности нет, и в итоге - прямой путь к "отсутствию нас". Это ясно хотя бы уже потому, что новая либеральная утопия острие своей ненависти обращает именно против опыта предшествующих поколений, вообще снимает историю как урок, делая новые поколения отчаянно беззащитными перед лицом манипуляций, осуществляемых при помощи все более и более извращённых и разнообразных технологий. Это расчищает пространство для "не нас", существ вписанных в технологический круг, или для "новых варваров", в силу тех или иных политических, мировоззренческих, социальных и религиозных причин не поддавшихся на эту уловку.

6)

Но в том-то и дело, что в данном случае за «новыми варварами» и идти-то не надо. Буквально рядом с нами, часто в одних и тех же городах, на соседних улицах живут люди, у которых и Бог, и человек, и готовность к жертве, и готовность к самопожертвованию – всё на своих местах. Прямо сейчас, одновременно с нами, в их мире политику определяют феттвы богословов, а жизнь и смерть часто оказывается в руках радикальных проповедников. И эти люди с радостью займут наше место, если мы сами боимся и не хотим жить. И никакая техника, никакое смертоносное оружие и власть в стратегической перспективе никому тут не поможет.

В исламском мире мы встретим всё, от чего на Западе отвыкли. Жёсткие правила, несправедливость, насилие, жизнь и смерть на кончике волоска. И в руках Бога.

При этом мусульмане не одиноки. Есть ещё тропическая Африка с её лесными духами, Латинская Америка с её странным и синтетическим католичеством. В конце концов, и сами-то мы, люди России, только в порыве восторга можем утонуть в судьбе Запада. Ибо нашего приграничья никто не отменял.

Что ни говори, всё-таки приятно жить в стране, из истории которой можно всегда сочинить головокружительное фэнтези.

Но главное – остаться собой и здесь, не искать выхода из матрицы, которой не существует, не разоблачать и разделять элементы Сущего, а экспериментировать с любовью, то есть с их соединением.

Отрезанная голова - ещё не ужас. Ужас - посттравматический тремор, дрожащие потные руки.

Матрица как она явлена сегодня

(вместо приложения)

В 21 веке слово «Матрица» стали употреблять в значении природы Сущего как иллюзии. Новый подход в большой степени был обусловлен и подготовлен, с одной стороны, тотальным внедрением цифровых технологией и наглядной демонстрацией возможностей программирования, с другой – новыми аспектами критики потребительского общества и созданной им системы, от теории «общества спектакля» Ги Дебора до понятия «симулякра» Жана Бордийяра.

«Спусковым крючком» внедрения понятия Матрица в массовое сознание стал одноимённый фильм братьев – сестёр Вачовски, вышедший на экраны в 1999 году и названный «первым художественным произведением 21 века». Сам образ Вачовски, сменивших пол на глазах изумленного человечества, дополнил и ещё раз проиллюстрировал представление об ускользающей реальности.

Если оставаться в рамках традиции большой европейской культуры, мыслеобраз Вачовски не нов, но впервые выражен с такой доступностью и определённостью. Проблема достоверности в философии поднималась давно, прямая линия тут ведёт от Декарта к современным философам школы спекулятивного реализма, и, в частности, к автору прогремевшего уже в нулевые годы «Эссе о необходимости контингентности» француза Квентина Мейясу.

Ещё очевидней идеи Вачовски вычитываются из восточной философии в двух её основных традициях – индуистской и буддийской. Здесь в первую очередь стоит упомянуть адвайта-веданту Шанкары с его учением о встрече майи (мировой иллюзии) и авидьи (человеческого неведения), учение мадхьямиков о пустоте (шуньята-мадхьямика Нагарджуны), а также китайскую философскую школу хуаянь с её уникальным пониманием взаимоотношения «принципа» и «вещи».

Думается, что Вачовски часть этих текстов читали или, по меньшей мере, знали о них. В любом случае, к началу 21 века восточные сочинения, авторы и учения подобного направления получили широкое распространение на Западе, особенно в контркультурной среде.

Фильм Вачовски и его ключевой образ создали своего рода «культурную воронку», куда оказалось втянуто множество философских, социальных и естественнонаучных идей.

К слову, автор концепции симулякра Жан Бодрийяр остался недоволен именно социальным посланием ленты. Он говорил: «Матрица – это фильм о Матрице, который могла бы снять сама «Матрица».

В этом высказывании много правды, иллюстрирующей всю сложность прорыва за знаки программного кода.

Сходным образом высказался о знаменитом кино и гуру нового левого дискурса Славой Жижек: «Я считаю, что проблема фильма в том, что он недостаточно безумен: он предполагает существование другой, „настоящей“ реальности за нашей повседневной реальностью».

На самом деле «не предполагает», но это уже вопрос понимания киноязыка. Самое интересное, что спор этот легко можно представить в традиции восточной философии – как диалог между адвайта-ведантистом, учеником Шанкары, и адептом шуньявады, последователем Нагаруджны.

В области естественных наук популяризация понятия «Матрицы» спровоцировало появление множества концепций, в рамках которых физический мир рассматривается как симуляция. Самая известная из них – гипотеза профессора Оксфорда Ника Бострёма, основанная на любопытной «триллеме»:

1) Весьма вероятно, что человечество вымрет до того, как достигнет «постчеловеческой фазы развития».

2) Каждая постчеловеческая цивилизация с крайне малой вероятностью будет запускать значительное число симуляций своей эволюционной истории;

3) Мы почти определённо живём в компьютерной симуляции.

Согласно Бострёму одно из этих утверждений с неизбежностью верно.

Анализируя положения Бострёма, астроном Колумбийского университета Дэвид Киппинг недавно представил математическую модель, где показал, что вероятность того, что мы живём в симуляции, составляет 50%. Но если люди когда-нибудь смогут создать подобную «Матрицу», эта вероятность многократно увеличится.

Трудно ошибиться, утверждая, что понятие «Матрица» призвано оставаться одним из ключевых в науке, философии и даже религии 21 века. Но в сущности это только «перевод» на современный масскультурный язык старых и давно известных человечеству образов и смыслов.

январь 2021, СПБ
Андрей Полонский