Уирагты уынг (еврейская улица) в Цхинвале была особой достопримечательностью, её старые с потемневшими от времени деревянными балконами дома по ту и по эту сторону улицы сжимали и без того узкую дорогу спускающуюся к Большому базару.

Мальчишкой я бегал на эту самую еврейскую улицу покупать жевательную резинку. Я знал, в какую надо постучаться дверь, чтобы купить правильную жвачку. На стук обычно выходила тётка в цветастом фланелевом халате с чёрной жёсткой щетиной на лице. Вначале я пугался, думал, что это переодетый мужчина, он отберёт у меня все деньги, а жвачки не даст. Но страхи мои оказывались напрасными, всё делалось быстро, по-деловому: я давал тётке 50 копеек, а она мне тоненькую пластинку жевательной резинки.

О, какой восторг я испытывал, когда осторожно, чтоб не уронить в грязь белую, пахнущую мятой пластинку, рвал обёртку и клал жвачку в рот, откуда уже капала слюна, как у пса в ожидании подачки. Челюсти начинали работать, за спиной вырастали крылья, я взмывал вверх и, обгоняя ветер, летел в школу.

Со жвачкой во рту я ещё ни разу не опоздал, и вот уже я сижу за своей партой, достаю тетрадь, учебник, а сам, урча от удовольствия, жую. Соседка по парте принюхивается, поворачивает ко мне свою рыжую голову и шёпотом просит дать ей половину.

— Нет, — говорю. — Жвачка-то совсем новая, пожалуй после уроков дам тебе четвертинку.

— А что ты мне вчера обещал в буфете?

— Не помню, а что?

— Я тебе дала двадцать копеек на котлету с хлебом, а ты сказал, что за это принесёшь мне жвачку.

— Ладно, — тяжкий вздох, — после урока жвачка твоя.

— Смотри, жуй осторожно и не проглоти, как в тот раз.

— Меня же тогда училка била чтоб ей лопнуть, пришлось проглотить, у неё и так рот был полон жвачки, так она и на мою, блин, позарилась.

— Не ругайся. Если бы ты не чавкал так громко, она, может, и не заметила бы.

— А хорошо быть учителем: отбираешь у своих учеников жвачку и жуй не хочу.

— Таме, ну-ка прекрати разговоры, что это у тебя во рту?

— Ничего, Римма Берлиозовна.

— А чего тогда у тебя челюсти двигаются, как у ненормального, опять жвачка?

— Нет, что вы, Римма Берлиозовна, у меня в зубе дупло, и жвачка застревает там, потом ничем не выскоблишь.

— Где ты её покупаешь, Таме?

— Жвачку-то? На еврейской улице.

— У бородатой тётки?

— Да, знаете, у неё иногда бывает жвачка «Педро», если не жевали, то попробуйте, из неё такой шар можно выдуть!

— Таме, деточка, на тебе рубль и купи две жвачки, одну оставь себе, но другую принеси обязательно.

Одноклассники все заплакали от зависти, а я помчался на еврейскую улицу. На этот раз тётка вышла ко мне с гладко выбритым лицом. Обычно мрачная, она теперь улыбалась. Я расплатился с ней, но она вдруг притянула меня к себе и обняла. От неожиданности я закричал и начал вырываться, но она вложила в мою ладонь подушечку «Педро», я мигом успокоился и дал себя погладить.

С тех пор между нами завязались дружеские отношения, я уже не боялся её: пусть себе тискает, если нравится. По правде говоря, я был избалованный мамиными подругами мальчик. Не знаю, что они во мне такого нашли? Бывало, иду себе по улице, радуясь весне и предстоящим каникулам, и вдруг откуда-то из засады выскакивает тётка и начинает визжать: ой, какой славный мальчик! Ангелочек право! А чей ты сын? Ирин, говорю я угрюмо. Ах ты боже мой, так мы с твоей мамой учились вместе. Ути-пути, сюсю-мусю, боже, какие ресницы! Дай-ка я тебя поцелую, деточка. И тётка со зловонным дыханием начинает чмокать, оставляя на моих щеках алую, как кровь заколотой свиньи, помаду.

Изо рта еврейки тоже пахло, но только сладкой жвачкой, и потому даже бывало приятно, когда она целовала меня. К тому же она не красилась, и я выходил от неё с чистым, без следов помады лицом, зато рот у меня был набит халявной жвачкой, которую я рассчитывал сбагрить одноклассникам. Приходили покупатели из старших классов тоже и просили показать товар. Для вящего эффекта я выдувал большой бледно-розовый шар, и когда он лопался, слизывал с губ ошмётки и принимался упоённо жевать. Ребята вокруг смотрели на мои выкрутасы, глотали слюни, а я выплевывал жвачку на ладонь и давал клиентам самим убедиться в свежести товара.

Но потом тётка с щетиной куда-то пропала, вместо неё жвачкой торговала молодая хорошенькая еврейка. Я в неё влюбился и мечтал, чтобы она приласкала меня, но, похоже, ей было не до маленького мальчика, потому что возле неё вился взрослый длинноносый парень. Как-то молодая еврейка вышла одна, и я, набравшись храбрости, обнял её, так она чуть не прибила меня за это, наотрез отказалась продавать жвачку по обычной цене. В общем, прогнала меня и велела больше не появляться. Я немного погоревал, потом вместе с ребятами стал ездить в Гори, а там можно было купить не только подушечку «Педро», но и шоколадное мороженое.