Зацепило?
Поделись!

Святояр

опубликовано 10/06/2004 в 22:36
Ярославу посвящается

Оседлые племена часто воспринимают дорогу как нечто обременительное. В песнях они поют, конечно, о бродягах и чужеземцах, но на самом деле ни в коем случае не хотели бы оказаться на их месте. Презрение к кочевникам - это в крови. В нем слышатся отголоски давних унижений, как увозили жен и невест, привязав к седлам кривоногих степных лошадок, побед, как грамотная пехота била, наконец, хаотичную степную конницу, и окончательного торжества на ниве экономического прогресса. Комфорта и всего такого. А песни? - что песни? - главная ошибка романтического юношества, трактовать сказания и баллады в виде руководства к действию. Писатели и сценаристы, конечно, сочиняют истории об исключительных судьбах, им так интереснее и приятнее, но кто же подобные вещи воспринимает всерьез? Есть отдельные безумцы, смущающие чересчур вольной повадкой, но и они чаще всего годам к тридцати прикипают намертво к общему котлу. Учатся хлебать одной ложкой будни и праздники. Тогда остальные едоки говорят с наслаждением: "повзрослел", и торопятся к своим заботам. У каждого повзрослевшего есть трудности, проблемы, и они требуют решения на месте. Каждодневная жизнь - вот настоящий подвиг. Легче легкого - грудью броситься на пулемет. Попробуй всегда вовремя покупать порошок для посудомоечной машины. Не забывать, перед тем, как пойти на работу.

А писателей читать занятно. На то они и существуют, чтоб развлекать.

В старину горожане отправлялись в путь, чтоб сменить обстановку. Чаще всего по необходимости, на заработки там или в изгнание. Все равно ведь к чужакам отношение было подозрительное. Особенно вблизи, когда из Гамбурга - в Бремен, из Чернигова - да во Владимир. И надо было отъехать далеко, очень далеко, прослыть экзотической птицей, существом странного и другого мира, чтоб получить какие-то шансы. Изменить себя и свой общественный статус.

Скажем, Марко Поло или Афанасий Никитин. Кто они? Обычные, в сущности, торговцы, только немного совсем беглецы. Но в чужих краях предстали полномочными послами особого, окутанного тайной дальнего мира, и потому удостаивались того почтения, с которым люди обычно относятся к тайне. Почтения и страха.

Нам это, наверное, невозможно даже представить. Великий шелковый путь. Иноземец, часто не зная наречия, обычаев, привычек, стучится в ворота чужого города. Окружающие делают вид, что не замечают. Ну, прибыл, ну бог весть кто такой. Но уже спешат шепотки и доносы, обгоняя на много дней медлительные караваны.

В первую очередь ему надо обзавестись переводчиком. Остальное - дело техники или почти сказочного сюжета. Если пришлец более или менее осанисто выглядит, хорошо одет и умеет себя подать, как следует по местному канону, его ведут к правителю. Он мог быть на родине простолюдин или нечаянный грамотей, решившийся отправиться в далекое путешествие, без всякой надежды на возвращение. Даже вор, убивец какой-нибудь, с позором изгнанный из родных краев. Но тут у него появляется шанс. Уникальный, и если он выживет, даже не последний. Он может стать советником местного князя, министром, начальником над казной, правителем отдаленной области и просто возлюбленным собеседником. А иногда и чьим-нибудь возлюбленным. А потом вновь отправиться в путь. И на него не будут держать зла.

В странствии жизнь, с частотой перехода из одной области в другую, будет дарить ему такие возможности. Опасности, конечно, тоже велики. Эпидемии, войны, слухи. А, может быть наш герой - разведчик, посланный шах ин шахом. Персия от этих мест ведь тоже на западе.

...В конце концов стражники просто хватают несчастного и без объяснения бросают в подземелье под сторожевой башней. Сколько древних путешествий завершились таким печальным образом? Бог весть. Потому что утонули в мареве времени имена тех, сгинувших. Лишь в музеях туристы рассматривают желтые кости под мерный говорок гида: "Это был чужестранец. За что пострадал, неизвестно. Как звали, тоже неизвестно. Время? Ну, предположительно, тринадцатый век".

К сожалению, в современном мире исчезло дальнее. У тебя есть паспорт, с этого года вводится электронный код, компьютер все сосчитает, пограничная служба все проверит, и вперед, навстречу запланированным приключениям. Конечно, индейцы в дебрях Амазонки, конечно, странные племена в Микронезии и Центральной Африке, но все это не дальше пятисот верст от международного аэропорта. Какой-то таблоид не так давно рассказал о буднях вождя племени людоедов, разместившегося в джунглях чуть севернее Австралии. Человек приезжал на джипе из своих джунглей в ближайший большой город, заходил в интернет - кафе, заглядывал на сайты международной службы знакомств и выписывал себе невесту, пожирней да погабаритней. Полиция спохватилась только на сто двенадцатой исчезнувшей барышне. А что делать? У вождя просто перед глазами было исчерпывающее меню, и поступал он в соответствии с национальными традициями.

Исчезновение дальнего провоцирует появление бесчисленных фантастических историй, фэнтези и тому подобного. И напрасно клевещут, что это сказочное изобилие свидетельствует о массовом оглуплении. Сомневаюсь. Дальнее необходимо хотя бы для того, чтоб было куда отправиться в изгнание. Бежать, спасаясь от пенсионного налога и медицинской страховки. От политической корректности и ежедневной сводки новостей. От ближневосточной проблемы. От неурядиц на работе и неприятностей в личной жизни. От нового международного языка, наконец, на котором выражаются все эти полезные понятия. Political correction, sexual harassment, international terrorism.

Есть версия, что дальнее теперь притаилось за спиной. Обернешься и увидишь, как вьется дорога под воду. Скрипит телега, мелко трусит лошадка, пятеро паломников спешат в Китеж. А на Алтае, на берегу Телецкого озера, есть поселок, населенный людьми, время от времени прогуливающимися в Шамбалу. Селение называется Артыбаш, и там собрались странные персонажи со всего бывшего Союза. Художники, рисующие черных лошадей, мчащихся по синему небу, музыканты, слушающие музыку воды, искатели истины, разворачивающие длинные свитки тибетских книг. Артыбаш - вполне себе туристический центр, и каждого, кто купил путевку и прибыл на турбазу, неизбежно замучат рассказами, как попасть туда, незнамо куда. В староверческое Белогорье, например, где "то ли Белый город, то ли Белые горы, Белая обитель и Белый барс". Голова идет кругом от этих однообразно-безумных историй.

А в последний год я все чаще слышу байки про еще одно вполне невероятное место. Первым мне о нем рассказал Володя Ликсперов, странный подмосковный персонаж, мой знакомец по танцплощадке ММЗ - Мытищинского Машиностроительного Завода, где делают вагоны для метро. В детстве мы ездили на эту танцплощадку не столько с девушками познакомиться, сколько размяться. Дракой заканчивалось почти каждое увеселение, тем более мы, дачники, не вызывали никакого почтения у местных парней. Но потом, отмахавши свое и успокоившись, шли иногда пить пиво и разговаривать. Так мы с Ликсперовым и познакомились. А потом у нас оказались общие друзья, какая-то параллельная жизнь, и мы иногда встречались в тех же Мытищах, опять же пива попить.

Володька, как и большинство его ровесников, совмещал несколько образов. Ходил в качалку, занимался какими-то восточными единоборствами, и одновременно играл на бас-гитаре в панк-группе "Гордиев узел". В начале 90-х он пытался заниматься минимальным бизнесом, катался в Китай за шмотками, но неосторожно взял в долг и остался в итоге нищ и гол. В общем, не вписался в капитализм.

В году 99-ом Ликсперов расстался с какой-то очередной девушкой, решил, что все это ему до чертиков надоело и продал оставшуюся от родителей трехкомнатую квартиру возле станции на "военке" за тридцать тысяч баксов. Деньги за год были благополучно прогуляны, впрочем, Ликсперов для того квартиру и продавал, не обольщаясь на этот раз возможностями бизнеса. Он хотел странствовать, но не как "бомж вшивый" - его собственное выражение, а как человек. В приличной одежде, иногда с рюкзачком за плечами, иногда в пальто и костюме, с чемоданом.

Тысячи за три был куплен дом в Харьковской области, на станции Змиев, где Володька отлеживался зимой, наведываясь время от времени в Ялту и в Одессу, а летом перед Ликсперовым лежала вся страна как географическая карта. Действительно, он вот уж три года по апрелю расстилал на полу в своей змиевской хатке огромную карту бывшего Союза и карандашом чертил маршрут будущего путешествия.

В 2003 - м Ликсперов отправился на Байкал. Благополучно добрался на поезде до Иркутска, оттуда по трассе - до Улан-Удэ, и, наконец, из бурятской столицы - на Баргузин. В устье Баргузина, не без моей, впрочем, наводки - мы так путешествовали с друзьями лет десять назад - он надеялся вписаться на какой-нибудь кораблик, плывущий в Северобайкальск и рвануть дальше по БАМу, в Бодайбо, в Нерюнгри и к другим якутско - ленским красотам. Но человек полагает, а Господь располагает. К Усть-Баргузину у Ликсперова кончились все деньги, к тому же он простудился, резко испортилась погода, пошли дожди при десяти градусах тепла, и столь же катастрофически стало портиться настроение. Как обычно бывает в таких случаях, ближайшего отплытия на Нижнеангарск и Северобайкальск нужно было ждать целую неделю, да и брать его не хотели без денег или без ящика водки. В общем, деваться было некуда, и Володька решил двигать из Усть-Баргузина пешком вверх по речке. Он рассчитывал где-то поставить палатку, порыбачить и обдумать спокойно, как жить дальше.

Он вышел из поселка поутру, немного отклонился от реки, дорога с каждым километром становилась все лучше и лучше, потом пошел асфальт, потом началась автострада. Этого не могло быть. Но Ликсперов проголосовал, и через двадцать минут оказался в центре огромного современного города. Город, с небоскребами и широкими проспектами, неоновыми рекламами и приветливыми красивыми девушками стоял на берегах широкой сибирской реки. Но явно не Баргузина. Река медленно несла свои воды под взмывающими под небеса мостами, во всем пейзаже было что-то фантастическое и в то же время узнаваемое. Где я? - спросил себя Ликсперов, - и тут же один из прохожих ему ответил: "Это Святояр". И тут Володька, как он сам говорит, совершил свою самую большую в жизни ошибку. Он задал еще один вопрос: "А как попасть отсюда на Северобайкальск?". "Ты должен свернуть направо, потом еще направо, увидишь мост из розового камня, перейдешь реку и никуда не сворачивай. Выйдешь за город, там будет дорога на Нижнеангарск".

Ликсперов был настолько заворожен, что все сделал почти машинально. Только на одном из перекрестков какая-то девушка позвала его перекусить, он зашел в кафе и понял, что деньги здесь не в ходу. Его накормили, сварили хороший кофе и пожелали счастливого пути.

Выйдя за город, Володька устроился на ночлег на берегу какого ручья. Когда он утром проснулся и прошел еще пару часов, показалось озеро. До Нижнеангарска оставалось километров восемь.

Я встретил Ликсперова поздней осенью в Мытищах, на станции. Он приезжал проведать свою сестру Веру и собирался зимой ехать в Святояр. Дескать, он ему постоянно снится и он теперь твердо знает, как туда добираться. Нигде, кроме Святояра, жить он не хочет, говорит, что это просто смешно, жить где-то в другом месте. И еще он рассказал мне про книжные развалы в Святояре. Там на улицах много-много столов с книгами, есть наши, обычные, Евангелия, Белов, Личутин, Тарковский Арсений, а есть и какие-то совсем странные, каких он в глаза не видел. Что было странного в этих книжках, Ликсперов так и не объяснил.

Я бы может быть и забыл бы всю эту историю, отнес бы ее на счет пьянства или таежных галлюцинаций, если б зимой еще два человека не рассказали мне совсем странные сказки о Святояре.

Старая моя подруга Вера Елисеева поссорилась с мужем и, не мудрствуя лукаво, собрала вещички и отправилась куда глаза глядят. Стоял ноябрь, шел холодный дождь, она зашла в кафе. Дело было в Москве, на Старой Басманной. Села за столик, заказала кофе. К ней подсел какой-то очаровательно-лучезарный господин лет пятидесяти, с сединой. Они завели легкий разговор о том о сем, о дальних странах, опасных приключениях и женской доле. Вере хотелось выплакаться, что она с удовольствием и сделала. Потом они встали и вышли на улицу. Стояла жара, и это была явно не Москва. "Где я?" - только и выдохнула изумленная Вера. "Ты в Святояре", - ответил ее спутник.

Они отправились в какой-то загородный дом на берегу реки, где прожили несколько дней. Но однажды утром Вера чуть-чуть затосковала и как бы ненароком, совсем ненавязчиво, - как сама говорит, - захотела домой. И в тот же момент очутилась у дверей родного подъезда. Было очень холодно, однако дождь прошел.

И, наконец, третья история, уже совсем нереальная. Воронежский танцовщик Коля Ипатьев после нескольких месяцев вынужденного безделья нашел работу. На гастроли приехала Салтыкова, у нее в кордебалете кто-то заболел, его попросили заменить. Он начал прыжок и вдруг очутился танцующим на центральной площади какого-то роскошного города. Был большой праздник, люди веселились, пили, купались в реке и снова возвращались танцевать. Ипатьев познакомился с девушкой, пришли к ней домой. Он остался. Они жили вместе, он танцевал в местном театре, она - в варьете. Через пять лет у них родился ребенок. А еще через пять его подруга полюбила другого. Николай даже хотел наложить на себя руки, но в тот же момент закончил прыжок на сцене концертного зала в родном Воронеже. У микрофона под фанеру кривлялась Ирина Салтыкова...

На самом деле, после всех этих рассказов, меня интересует только одна вещь: кто они, коренные жители Святояра?

май 2oo4