Это шел Он. Он – это Каввал. Каввал значит певец. Он стал Каввалом недавно, хотя был им всегда. Звали Каввала по-разному. Он носил множество имен, прозвищ и кличек. Более того, - Он на них откликался. Но ими не был. Пытался, но не смог. Ловцы душ пленяли его разум, но сердце тянулось ввысь, прочь от любых сетей, к свободе, на волю. Каввал не мог по долгу, безвременно пребывать в обителях и храмах, черпать знания у ног учителей и гуру, слушать уста проповедников и пророков, выполнять приказы наставников и книг. Кто бы ни вел Каввала, кто бы это ни был, водительство это непременно вело к аварии и бунту души. Его изгоняли, проклинали и били. Ему грозили. Его унижали и обливали грязью. Топтали. Забывали. Стирали из памяти. Вырывали страницами из календарей. Но Каввал шел дальше. Навстречу себе в глубь себя. Этапами страданий и тропами испытаний, избавлениями от собственного эгоизма перемещался Каввал. И вот, исторгнув из своего тела все личные желания, Он подошел к Синаю. Новое восхождение или новая скрижаль? Выход или новый вход в старый тупик? Путь к Творцу или творение Творца? Опа-дрипа или оп-ца-ца?!
Аминь! Один, безо всякого Якова, Он стал карабкаться на Синай, подниматься к заветной горе Каф, громогласной Сионской трубой. Сейчас, спускаясь с мудросвященной вершины Меру, Каввал летел налегке. Там Он оставил все. Теперь Каввал просто Он. Он оставил Там все. Он получил Там вся. Почти вся.
То, что именуют высшим разумом, называют Владыкой Вселенных, Амелем рекут, Творцом кличут, Этот Нечто или скорее Некто, открылся Каввалу, а тот, всецело отдался Ему. Там, у ледяных вершин сознания, среди ослепительных снегов света, посреди морозного неба, Каввал прозрел. Яркий свет Творца, горящий пламень Нечто, ослепил бесконечным собой. Каввал ослеп. Этот Некто, Который пребывает в неприступном свете, оказался познаваемым. Познание слепотой. Более того. Именно через эту слепоту, Каввал увидел Божественный Мрак, где Этот самый Некто пребывает. Мрак Синая, приютивший на сорок дней Моисея, открыл свои незримые двери Каввалу. И Каввал стал пробираться в него.
Он лег спиною на снег и заиграл на своей флейте музыку неизреченной мольбы. Время исчезло, ведь на самом деле времени нет, есть только смена ощущений. Свет наполнил Каввала. Свет ослепил его. Нечто, Которого Каввал искал и стремился познать, Невидимый и Неприступный из-за своего безумно яркого сияния, достиг его, Каввала, шедшего путем боговИдения и боговЕдения, именно здесь и сейчас, один на один, без всяких посредников, путеводителей и гуру. Мрак. Божественный Мрак, превосходящий вЕдение и вИдение. Каввал увидел, узрел, познал и понял, что Нечто запределен всему чувственно воспринимаемому и умопостигаемому бытию. Каввал услышал музыкой своей искрящей души, что пути Нечто – неисповедимы, суждения – непостижимы, дары – неизреченны, а миры – превосходят всякое разумение. Некто, Нечто, Всевышний, Творец, Сущий, - превосходит все сущее. Он Причина всего сущего и этому самому сущему запределен. Он бестелесен, не имеет никакого объема, находится вне рамок времени, пространства, человеческих ощущений и описаний. Аминь.
Аминь. Игра окончена. Флейта подарена ветрам, но музыка продолжала играть. Она звучала льдом и снегом, камнями и мерзлой землей под ногами спускавшегося с благозвучной Сионской скалы Каввала. Она блистала отраженный от снега мотивом ближайшей к планете звезды. Она кружила и парила студеным дыханием небес. Она змеисто извивалась покорной незримым нотам тропой. Каввал шел вперед. Вскоре, перед его взором появился заброшенный город, упрятанный в заросли леса, припорошенный пылью времен и забвением покойного, безымянного хребта. Перебираясь сквозь руины и заросли, ржавые остовы машин и сухие каналы, пустыми артериями былых улиц, Каввал вышел на благоухающий цветами холм. Ароматами трав и могильными плитами был преисполнен этот островок среди безлико застывших руин. Кладбище. Погост. Место вечного сна. Оно дышало жизнью травы. Пело трелями птиц. А невдалеке спал тишиною безликой покинутый всеми городок.
Тем временем ночь стремительно заполняла пространство собой. Плотный, сырой туман, совокуплялся с росой, возбужденно поднимаясь из окрестных ущелий и долин. Солнце поспешно скрылось за одной из усталых от дневного зноя вершин. Смеркалось.
- Делай ночь, Каввал, - сказал себе Он, ища место для сна.
Одно из надгробий, широким ложем поманило его. Своим резным узором оно запело чуть слышно баллады далеких звезд. Каввал расстелил на могильной плите свой спальный мешок, положил под голову рюкзак. Кощунство? Расслабьтесь! Для чистого все чисто. Лишь для того, кто что-либо считает нечистым, - ТОМУ нечисто. Каввал воздал славу Творцу за гаснущий день и лег спать. Его разум насвистывал музыку. Покойное пение сна.
Проснулся Он от шума. Крики пьяной толпы, фейерверков хлопушки, клаксоны и шины машин, лай собак, зазыванье торговцев, брызги фонтанов, удушливый чад кабаков и трактиров питейных, дешевая музыка, блуд площадной, подворотни пугливые тени, - все слилось воедино, и брань и салюты и смех. Все кишело, пестрело, играло судьбой, и цветными гирляндами красилось под серебристой луной, что затмила все звезды, своей одинокой персоной.
- Что за бред? – Каввал открыл уши свои и глаза. Вокруг ночь. Над горами зависла луна серебром. Город словно воскрес. Вылезая из спальника, Каввал успел оглядеться. Кладбище исчезло. На его месте теперь суетилась торговая площадь рядами столов и прилавками тесными среди цветных фонарей.
- Что за бред? Я сплю, - решил Каввал. – этого не может быть!
- Ничего не может быть, что может быть, - словно читая мысли к нему обратился торговец, чей прилавок буквально нависал над лежащим на земле Каввалом.
- Он читает мои мысли? – Каввал оглядел торгаша.
- Не читает, а видит, - важно объяснил торговец. Это был смуглый старикан, с седой бородой. На нем был надет камуфляжный костюм, норковая шапка и туфли с невероятно длинными, острыми носками. Прилавок торговца просто изобиловал всевозможным товаром.
- Меня зовут Аммун, с павлиньей напыщенностью представился торгаш.
- А меня не зовут никуда и никак, - ответил Каввал, поднимаясь с земли.
Аммун удивился, задумался, потом повернулся к прилавку. Порывшись, он извлек из этой кучи барахла ларец, и, вынув из него стекло в желтой оправе, посмотрел сквозь него на Каввала.
- Тебя зовут Каввал, - все так же важно промолвил Аммун.
Пришло время вновь удивляться Каввалу.
- Откуда тебе известно мое имя?
- Волшебное стекло, открывающее суть имен и вещей, помогло мне открыть эту тайну. Теперь, - заключил торгаш, - оно будет эту тайну хранить.
- Хорошо хранит тайну тот, кто ее не знает, - парировал Каввал. – Откуда у тебя такое стекло? – спросил он Аммуна.
- О-о! – округлились губы. – Я продаю чудеса! –важно ответил торгаш. Он окинул руками стол, – смотри и удивляйся.
Аммун поднес под самый нос Каввала скрюченный указательный перст с огромным кольцом на нем.
- Этот перстень, позволяет тому, кто его носит, видеть мысли человека на расстоянии ста шагов. С его помощью меня не проведешь, не обманешь. Моя торговля, благодаря ему всегда приносит мне успех.
Каввал удивленно смотрел на кольцо, сиявшее кровавым блеском волшебного рубина. А торгаш, словно вспыхнув от его огня, стал показывать и восхвалять свой необычный товар. Чего только не узрел Каввал. Воистину куча-мала. Да еще и какая!
Стекло, открывающее суть имен и вещей; шапка-неведимка; белые тапки скороходки; элексир молодости от мадам Тиссо; фрукты от маленького Мука; зубная помойка от Мойдодыра; реактивные двух- и трех- местные ядра от Мюнхаузена; детектор правды от капитана Врунгеля; бронежелеты от Гучи-Версачи; елекролампы Алладинно-Эдиссона; мешок виртуальных белок от хакеров-квакеров; гиперболоид князя Гагарина; тмутараканьские надувные матрешки; чукотский шести-конечно-звездочный коньяк; венецианские меха; сибирское стекло; камчатские самострельные клинки; пурпурный жемчуг; индийские мечты; шаманские кадильницы; смоленское мумие; непотопляемое веретено; нубийский адреналин; заводной библейский исполин; нюхательный ладан от компании Бенладан; ноутбуки от ночной скуки; гримуары бабы Тамары; норвежский папирус; амулеты; талисманы; гороскопы; полный свежих Багдадских снов сундук в переводе Маршака… Очередь дошла и до флейты. Она сиротливо лежала среди всех этих чудесных вещей, прикрытая отрезом синего бархата в обнимку с неизвестно чем заполненным кисетом из черной кожи.
- Это флейта? – с легкой тревогой в голосе спросил Каввал.
- О-о-о! – Аммун лукаво улыбнулся. – Это не просто флейта. Как ты уже понял, простых вещей у меня просто нет. Но зачем такому витязю как ты, какая-то дудка? Есть у меня вещи поважнее! Когда ты пойдешь на брань…
и хотя Аммун важно указал рукою в другой угол стола, Каввал, отбросив приличие манер, перебил торговца.
- Важность – это щит глупцов. Он мне не нужен. Меня влечет к флейте. В этой флейте моя брань.
- Глупцов?! – обиделся Аммун. Важность вмиг слетела с его лица. – Ты, что, философ? – спросил он растерянно.
- Когда жизнь не находит певца, чтобы он пел ее сердце, она рождает философа, чтобы он измолвил ее разум. Я – певец. Поэтому именно флейта интересует меня. Тем более, - Каввал подмигнул торгашу, - она не очень-то, наверное, и волшебная?
- Как это не очень, - оскорбился Аммун. Он надул губы, но продолжил, – эта флейта называется «Уста Махадевы». Это священная флейта Нечто.
- А как она звучит?
- Звучит? – Аммун растерялся.
- Именно.
- А вот этого я как раз и не знаю. Я не играю на ней, да и тебе не советую. Если хочешь, то я скажу тебе больше: мне не по душе ее звучание.
- Что, голос истины противен слуху?
- Вот только не надо хамить! Я же не спроста говорю. – Аммун снова сделал обиженное выражение лица. – Ты же не знаешь, как опасна эта дудка.
- Так расскажи мне, и если тут нет никакой тайны, то и я буду это знать.
- Видишь ли, - начал было Аммун, но, взглянув на Каввала, решился излагать кратко.
- Стекло, открывающее суть вещей и имен, ну… то самое, которое мне подсказало, что тебя зовут Каввал, оно, оно предупредило меня, что играть на этой флейте я не смогу. А вот продавать, продавать, смогу. И причины здесь кроются две. Первая причина в том, что извлечь музыку этой дудкой и не сойти при этом с ума, сможет лишь тот, кто видел Махадеву. Ты понимаешь? – Аммун покрутил пальцем у виска. – Как можно увидеть Бога? Каким прибором? – переходя в крик, вопрошал торгаш.
- Счастливые чистые сердцем, так как они увидят Бога, - процитировал Каввал.
Аммун скорчил гримасу.
- Как же, - с иронией каркнул он. – Сщас!
- Ты не уверен в чистоте своего сердца?
Ну, знаешь. Я не хочу искушать судьбу. Тот, кто не будет «чист сердцем» - с сарказмом скривился торгаш, выделяя последние слова, тот просто сойдет с ума. Нав-сег-да!
- А вторая?
- А дудка одна…
- Вторая причина!
- А-а! – Аммун вздохнул. – Еще хуже. Стекло говорит, что музыка этой флейты, будь она неладна, разрушит этот мир. Разрушит! Ты понимаешь?!
- Разрушит мир. Я понимаю.
- Ха! Он понимает! – Аммун снова стал напоминать странную смесь напыщенного индюка и учителя догматики. – Он понимает! Да знаешь ли ты, бичующий мой современник, что Махадева – это Бог разрушения. И уста Его, думаю, не менее жестоки к нам, людям.
- Ну, ты же ими торгуешь.
Яркие вспышки салютов, влезли бесцеремонно в диалог и немного сменили тему.
- Видишь, вопросительный мой покупец, что творится вокруг?
- Празднуют что-то.
- Ты, что, с луны свалился?
- С гор спустился.
- Оно и видно, - высокомерно удовлетворился торгаш. – Это же главный Синегорский праздник! – палец Амунна поднялся высоко над головой. – Называется он лето и длится более ста дней. Понял?
- Так почему же ты не празднуешь?
- Ох-ох-ох, - вздохнул Аммун. – Я же местный. Для местных лето называется сезон. Усек? Работать я должен. Весь сезон. А то иначе весь остаток года буду лапу сосать. Понял?
- Да пытаюсь.
- Ты думаешь мне охота тут торчать и людишек в психушки направлять?
Аммун задумался, загрустил, продолжая вздыхать. Хотя лохов наверное для того и создал, чтобы их того, - лошить. А?
Каввал молчал. А Аммун, словно у виртуального конфессионала продолжал излияния проблем своего нелегкого труда.
- Я то, эту дудку чертову уже раз двести как продал. Сечешь? Продаю. Ложу деньги в карман. Покупатель в оную дудит. Тут же с ума сходит. Флейту наземь роняет и уходит восвояси в неведомую для меня сторону. Сердца то нечистые, головы чугунные, жизнь копеешная. Тьфу!
Каввал слушал исповедь продажной души. Он взял в руки флейту. – Да, воистину Божественный инструмент, - подумал он про себя.
- А что толку, промолвил Аммун, обращаясь не то к Каввалу, не то к перстню.
Каввал гладил Уста Махадевы и постепенно, сперва тихо-тихо, будто внутри себя, стал слышать музыку. Он помнил ее мотив. Она звучала Сионской трубою, облетала цветом вишневым к подножию Фудзи, сходила откровением Синайского Мрака, слепила снегами Кайласа и Меру, тонула бел-горюч камнем Алатыря.
- Я хочу купить у тебя Уста Махадевы, - озвучил Каввал желание сердца своего.
Аммун от удивления раскрыл рот.
- Что говорит волшебное кольцо? – поинтересовался Каввал. Он знал, что музыка блокировала чары рукотворного перстня. Кольцо молчало.
Аммун вспылил.
- Нет, вы только посмотрите! Еще один псих, готовый разрушить мир. Ты сломал мое волшебное кольцо, - завыл Аммун. – Разрушитель! Тебе что, нравиться разрушать?
- Нет! Успокойся! – Каввал чувствовал, что звук музыки нарастает лавиной, овладевая каждой клеткой его тела. А вслед за нею все ярче и ярче становится свет. Нетварный. Фаворский. Бесконечный свет Нечто.
- Мне не нравится разрушать, - уверил Каввал торговца, коим овладела паника, - но и негативно мыслить я уже не желаю. А в разрушении тоже есть великое благо.
- Какое благо?
Аммун в истерике отобрал у Каввала флейту.
- Ну, понимаешь, Аммун, если не снести ветхую лачугу, руину или барак, то, как на их месте, возможно, возвести дворец? Или как, не истребляя плевелы и сорняки вырастить урожай? Всему свойственна своя прелесть.
- Да-а! Ты все таки философ. Или псих.
Аммун задумался. Надо же, опять на его пути появился безумец, из сотни чудесных вещей, выбравший чудо.
Но выбор был сделан. Аммун достал кожаный мешочек, скорее даже кисет и вручил его в руки Каввала.
- Это новые ноты для флейты, - пояснил он. – Может быть, они тебе и пригодятся.
Аммун достал Уста Махадевы и протянул их Каввалу.
- Держи, брат. Я хочу вручить эту священную флейту тебе. Без мзды. – Торговец тяжело вздохнул. – Если ты не сойдешь с ума, то считай это моим подарком. Вспомни тогда, на обломках этого мира, старика Аммуна.
Каввал взял флейту из печальных рук старика. Его охватило странное чувство, а в голове, неутомимой мантрой, все еще звучали слова: Уничтожит этот мир. Уничтожит мир. Уничтожит.
- Здесь явно какой-то подвох, - решил Каввал. - Здесь сокрыт иной смысл. – Каввал рассуждал.
- Нет никого кроме Творца. Аминь. Весь этот мир – это тоже Творец. Но ведь Он не может уничтожить себя. Это исключено. Абсурд.
Но с другой стороны, мир, да этот самый мир, который я вижу – это субъективное ощущение. Оно зависит от моего настроения, от душевного и физического состояния. Значит действительность – это мое ощущение в восприятии.
Когда я извлеку музыку, Творец раскроется для меня по-другому, по-новому. Раскрываясь, Всевышний изменит при этом и меня и мой взгляд на все вокруг. В том числе и на мир. Значит, и воспринимать все вокруг я буду с другой точки небесного отчета. По-другому.
- Ага! – воскликнул в своем сердце Каввал. – Это же и будет для меня разрушением старого мира.
- Стекло не врет, - последней попыткой отговорить, зашептал Аммун, - оно видит истину, - подняв палец к небу, заверил он Каввала.
- Да, - согласился с ним Каввал. – Стекло истины. Как оно схоже с оконным стеклом. Мы сквозь него видим истину, но и оно же отделяет нас от истины.
Каввал усмехнулся, воздал хвалу Господу, поднес флейту к устам и…
Музыка, Божественные ноты Нечто, заполнили все вокруг блаженными лампадами света. Время исчезло. Ведь на самом деле времени нет, есть только смена ощущений. Каввал растворялся в Нечто. Некто овладел им.
Долго ли, мало ли, но что-то ослепило его. Восходящее солнце показалось из-за гор. Его яркие лучи коснулись глаз Каввала. Он открыл глаза и огляделся. Вокруг благоухало ароматами цветов кладбище. Пели птицы. Каввал лежал в спальнике, на могильной плите, а невдалеке по-прежнему лежал покойно разрушенный город.
- Это был сон, - дошло до Каввала. – Странный сон.
Он, Каввал, выбрался из спальника, и спрыгнул на грешную землю с могильной плиты, что служила ему ночным ложем, и решил прочитать надгробную надпись. «Здесь покоится прах Маула Аммуна, - Великого мистика и провидца Синегорья» - беззвучно изрекла плита своим орнаментом резным.
- Так вот кто скрывался под маской ночного торгаша! Ай да учитель! Ай да мистик! Так под покровом ночи меня разыграть, - не переставал удивляться Каввал.
Он снял с плиты рюкзак, что часто во время странствий подушкой служил ему ночью. Раскрыл его чрево, чтоб спальник туда уложить. И вновь удивился, и снова смущенно воскликнул. Увидел он сверток из синего бархата.
Ух, ты! – сказал, вот опять наважденье?!
Взял сверток и резким порывом его развернул. Уста Махадевы предстали пред взором Каввала. Уста Махадевы и кожаный черный кисет.
Каввал опешил. Сон или нет? Явь или навь?
Каввал раскрыл кисет. Явь! Внутри кисет был полон гашиша, раскрапаленный в мелкие зерна. Каввал усмехнулся, взял зерно, забил его в Уста Махадевы, зажег огонь и затянулся. Музыка, Божественные ноты Нечто, заполнили все вокруг блаженными лампадами света. Время исчезло. Ведь на самом деле времени нет, есть только смена ощущений. Каввал воздал хвалу Творцу, упаковал вещи в рюкзак и зашагал по тропе вниз, в новый мир. Он оставлял за спиной покойный забвением город, цветущий ароматами холм и могилу Маула Аммуна, чей резной надгробный орнамент все также поет в бессонные ночи, студеные баллады далеких звезд.