— Нет, это не Селигер! — выдохнул Яковлев, скидывая на землю здоровенный «станковый» рюкзак и осторожно прислоняя к дереву чехол с гитарой. Гитара, кажется, была какая-то беспородная, специально для путешествий, но обращался он с ней нежно и аккуратно, как с самым дорогим музыкальным инструментом на свете.

И правда, это был не Селигер. А берег Белого моря.

Хотя как — берег?

Длинная полоса грязи до горизонта, в которой ближе к нам кое-где просвечивал грязный песочек.

А здесь, наверху — обрыв с соснами. И какая-то маленькая охотничья избушка на краю. Конечно, не Селигер.

Голоса. Их было много. «Голос Америки», «Свобода», «Би-Би-Си» — конечно, самые вражьи. Их позывные мы знали наизусть. Еще вещала «Немецкая волна» из Кельна, такая беззубая, что ее почти не глушили, зато ловилась она не только на коротких, но и на средних волнах — на дешевом супергетеродине с ферритовой антенной. В дебрях КВ иногда можно было встретить и редкого зверя с русским языком, вроде «Голоса Ватикана», который тихонько (передатчик верно слабенький) ныл о чем-то своем, духовном. Но это в пользу бедных. По-настоящему интересной – и новостями, и музыкой, и чтением вслух – была первая троица.

— У нас на все четыре часа. Едете в Мир бриллиантов на Тверскую, берете сумку с украшениями. Потом на склад Бобрового мира. Там 20 норковых шуб. И гоните на студию. Сигары подвезут. Куда? Брахман все знает.

Брахман сидел рядом, прямо за тонким как вязальная спица рычагом переключения скоростей «Оки». На пассажирском сидении, на жердочке. Как орел. Нет, правда, что-то орлиное в нем было. В профиле, в длинной анархистской шевелюре, в грязном кожаном плаще до пят. Как он пойдет за бриллиантами? Ведь у охраны случится инфаркт!

— Я не знаю. Они позвонили – говорят, машина у вас есть? – задумчиво рассказывал Брахман, пока я судорожно старался втиснуться в пробку на Тверской. – Мы сказали, что конечно есть. И сами все заберем. Мы не знали, что там 20 шуб. Кажется, сюда. Ты не выключай мотор, я сейчас быстро… За брильянтами схожу.

Мама с треском выламывала белые клавиши из рояля. В брошенном доме, в 1977. На третьем этаже. Мы обходили брошенные дома уже второй месяц, это стало семейным хобби. Где старинный ломберный столик зацепим, где бронзовый канделябр. Как повезет. Однажды подфартило – целая квартира барахла. Правда, запертая – пришлось вскрывать фомкой. Набрали много: серебряную шкатулку, отличный ламповый приемник, еще кучу по мелочи. Потом насторожились — в спальне постель оказалась застелена. Тихо-тихо вышли. Но добычу не бросили. Азарт творит с человеком чудеса. Вот и сейчас: интеллигентка, почти секретарь парткома, завотделом Госплана, она свирепо выдирала клавиши — чтоб хоть слоновая кость с них не пропала, потому что рояль XIX века с собой прихватить невозможно и некуда. У нас и так два. На одном играл Шостакович, на другом – Рахманинов. Хрясть!

Очень долгие все эти рассказы. Напишу-ка я лучше что-то короткое, и не рассказ даже, а одно предложение, то есть второе уже, но оно точно будет в этом рассказе последним, дальше все, конец, ребята, а началось все еще лет пять назад, в промозглой Москве, где я написал первое предложение, так что можете себе представить, какой я ленивый, ну, тише едешь – дальше будешь, теперь я в Индии, а тогда, в Москве, попросили меня написать рассказ для какого-то гламурного издания, и я уже вбил в компьютер первые знаки (30 с пробелами), и мысли всякие начал думать, как гонорар за него потрачу, а потом напишу второй, и дальше по рассказу в неделю, а тут уже всемирная слава не за горами, и романы пойдут, встречи с читателями человек на 50, и конечно не нобелевка (она перед смертью, куда торопиться), но какая-нибудь антисталинская премия из новомодных, и это не мечты, а очень ясная перспектива, если удастся написать второе предложение, и я уж было сел за компьютер, да тут возьми и курни.