Зацепило?
Поделись!

ГМ

(рассказ из 80-х годов)

опубликовано 26 февраля 2015, 21:44.
1800 0

Писатели злой народ. Это широко известно. Пишут о том, чего сами терпеть не могут. Хармс – о детях, Чехов - о провинции, Полевой – о настоящем человеке.

Больше всего писатели не любят себе подобных, тех, которые тоже выпускают книги и раздают автографы на презентации. Всякий писатель горит внутри ревностью Иеговы, вот только не может извергнуть на головы читателей, изменяющих ему с другими авторами, серный огонь или устроить потоп. И слава богу! А то бы ни одного читателя не осталось.

Писатели бывают молодые, состоявшиеся и хорошие. О последних умолчим, дело темное, лишний раз доказывающее иллюзорную природу мира. Если писателя не печатают, то он всю жизнь остается молодым, правда иногда, после смерти, открывается, что он хороший. Тяжелее всего состоявшимся, которые точно знают, чего стоят, и ясно понимают, что выше головы не прыгнуть.

Писатель, о котором пойдет речь, был как раз-таки из состоявшихся. Жил в Новосибирске и назывался Гм Попов. Он начинал печататься в те далекие времена, когда на обложках книг вместо полного имени указывали инициалы автора – Нгоголь, Ас Пушкин, Ландреев, Эхемингуэй, трудноузнаваемые Эпо, Иво и Эсю, а также братья-близнецы Гманн и Тманн, украшали советские библиотеки, в которых Гм занимал свое скромное натруженное место.

Конечно, его раздражали молодые. Они перли в литературу, как в переполненный трамвай, прямо с улицы: Дяденька, а можно я тут постою рядом? Дяденька, а передайте кондуктору рекомендацию на вступление в Союз! А поменяемся местами? А вам слазить не пора? И т.д.

С другой стороны, была и от них польза. Сгонять молодого за бутылкой, помацать лохматую поэтессу, выудить из незрелой писанины интересный сюжет. Гм легко соглашался возглавить жюри очередного конкурса молодых талантов, проходивших во всей Сибири. Возвышался во главе стола, как дед Мазай, прикидывая, утопить этого зайца или еще подергать за ушки? Чаще всего они сами тонули в житейской мути. Но попадались и бронебойные графоманы, которых хоть веслом по голове бей – на следующий год опять выныривают с листочками в зубах. И гребут, гребут к твердому берегу читабельности.

Коллег, членов СП, Гм делил на настоящих и нестоящих. Профессиональный юмор. Молодежь к нему тянулась, принимая цинизм за искренность.

Однако и на старуху бывает порнуха. И у самых прожженых есть в душе островки, где цветут ромашки. На очередном ристалище надежд, кажется, в Томске, перед мэтрами объявилась пара юных балбесов без страха и трепета.

«Здравствуйте, товарищи писатели уцененной литературы!» - громко сказал один, а второй подхватил. – «Мы принесли рукопись, чтобы вам было чему завидовать.»

Хамили по-черному и мгновенно допекли нестоящих членов. Кто-то чуть ли не в милицию начал звонить.

Гм улыбался, наблюдая балаган, редкий в этих стенах. Что балбесам ничего не светит на литературной поляне, он понял сразу, как только пробежал рукопись по диагонали. Там рассказывалось про дурдом и о том, как весело скрываться «под хрустящим крылом психиатра от службы в адах Вооруженных сил». Никаких шансов. Перестройка шагала семимильно, и куски реальности уже выходили из-под контроля, но армия – это было святое. Только в прогрессивных издательствах допускали иногда публицистические этюды на тему «дедовщины», которая на вкус Гм, отслужившего в свое время три года, была пошлой выдумкой журналистов.

Но дело не в этом. Балбесы писали не то, что бы хорошо, но ярко, при этом, не имели шансов, даже гипотетически. Значит, можно было с ними позабавиться. Да, и за коньяком в гостиничный буфет они бегали не хуже других, когда Гм барским жестом доставал очередную четвертную. В ту ночь деньги пропивались как-то особенно лихо.

Белый аист нарезал четвертый круг над прокуренным номером (маститые+балбесы+юная сказочница без лифчика под блузкой), когда местный фантаст, крякнув, достал из портфеля своё – папку с только что законченным романом. Фантаст был читабелен, эпигонствовал за Стругацкими и переводился на языки братских стран, но Гм не переносил его физиологически, из-за неопрятной лысины и тяжелой серьезности, которую фантаст сохранял, даже блюя с перепоя.

Однако фантасту им была давно обещана протекция в ленинградском журнале. Гм вообще обещал много и с удовольствием. Ему нравилось смотреть, как глупеют лица обнадеженных. Вот и сейчас он изобразил кулаком правой руки жест стопроцентной гарантии, глядя через плечо визави на сомлевшую юную сказочницу, и прикидывал, стоит ли оно того?

Он думал придти к окончательному решению, когда спровадит гостей, но балбесы вдруг поднялись со словами, что им пора (никто не возражал), а тело они забирают с собой, потому что так надо. Гм слегка опешил. Председатель местного отделения, стихотворец и простая душа, грубовато ответил балбесам, что без них как-нибудь разберутся. На что они нахально спросили, нужно ли уведомить администрацию гостиницы о бесчувственно пьяной девушке, которая остается в номере таком-то до утра? Умный Гм не дал простой душе устроить драку и, наблюдая эвакуацию сказочницы в неизвестном направлении, представлял на разные лады, как распорядятся балбесы свой добычей.

А через полчаса обнаружилось, что они и коньяк сперли, две из последних четырех бутылок. Эту пьянку определенно стоило завершить на высокой ноте. Гм усадил коллег в такси, а сам остался на перекрестке созерцателем ночи. Осенняя улица золотилась фонарями. Поблескивали лужи на трамвайных путях. И сам трамвай очень кстати, громыхая, ковылял со стороны вокзала. Гм восхитился отзывчивостью мира, расстегнул плащ, занял удобную позицию в метре от рельсов.

Трамвай задержался на светофоре. Зевающая вагоновожатая, увидев одинокую длинную фигуру, вопросительно полуоткрыла переднюю дверь. Он помотал головой и хищно улыбнулся. Поворотом ручки женщина вернула дверь на место. Мигнул зеленый. Трамвай стал приближаться, набирая ночную скорость, дыша перегаром машинного масла.

Гм считал про себя: три, два, один…Пуск! – закричал он во весь голос и метнул фантастический роман - из-за пазухи прямо под колеса. Папка упала, как надо, и была разрезана точно пополам. Гм немного потанцевал, улюлюкая по-индейски, на шпалах, в вихре обрывков романа. Колеса хорошо его покромсали. По дороге в гостиницу он убеждал себя, что признателен балбесам за избавление от банальности.

2.

Он любил путешествовать, разумеется. Александр Грин, зов океана, Кон-Тики. Выучился на гидролога и узнал, что научные плавания - зеленая тоска. Открыл для себя езду в незнаемое, которая вознаграждалась несравнимо. К концу семидесятых стал безгранично выездным и за десять лет объехал полмира в качестве голубя советской литературы.

На этот раз в списке были Куала-Лумпур, Бруней, Сингапур, Дели и Катманду. Там удалось побрататься с битником второго ряда, который последние десять лет бродил по городу с волынкой, которую они всю ночь мучили под стоны двух шведок, обжимавшихся на ковре, а утром надо было лететь в Москву, бедную, голодную и некрасивую. Оттуда в Сибирь, где с нетерпением ждали новые таланты.

Пара балбесов была тут как тут. Они успели накатать вторую часть своей безумной эпопеи и опять на что-то надеялись.

- Через месяц еду в Германию. – сказал Гм, чувствуя прилив вдохновения. – Возьму эту книгу с собой и заброшу в «Посев». А если дадите мне второй экземпляр – отправлю в Канаду Саше Соколову.

Слова выходили легко, физиономии юных идиотов искрились восторгом.

Гм еще не успел придумать, каким способом казнит рукопись, а ему от балбесов уже прилетела вторая заушина. В перерыве секретарь поманила его к своему столу.

- Хочу вам кое-что показать. – дрожащим голосом выговорила она. – Вы с этими дегенератами обнимаетесь, а они вот что сделали с вашей книгой. – женщина достала из ящика прошлогоднюю повесть Гм.

Автор раскрыл книгу, и в глазах у него запестрело. Весь текст, страница за страницей, был исчеркан разноцветными карандашами. Пролистав до конца и убедишись, что вандалы не пощадили ни строчки, Гм вернулся к началу, где на титульном листе увидел надпись, сделанную печатными буквами: Гм Попов задарил нам эту херню, мы над ней работали, вычеркивая лишние слова. Дата, подписи.

- Шалят. – произнес он сквозь зубы. – Но это пустяки.

3.

На следующий год он подготовил ответный удар. Несколько страниц из прошлой рукописи, под шампанское, съела, хохоча, юная сказочница, но это было уже не в счет. Публично расхвалив балбесов за то, что они явили миру продолжение своей саги, Гм подстерег их в курилке и шепотом рассказал, что избран в жюри русского букера, куда собирается номинировать трилогию о дурдоме.

- Саша в полном восторге, он поддержит. «Посев» в этом году сидит на мели, но к оглашению результатов книга, я уверен, выйдет.

Они чуть сигареты не проглотили.

- А можно написать Саше Соколову? – блеющим голосом спросил один из них.

- Написать-то вы можете. – улыбнулся Гм. – Только Саша не ответит. Ужасный мизантроп.

4.

А на четвертый год всё кончилось. Союз и нерушимость оказались пшиком. Накрылись загранки. В телевизоре ликовали пошляки. Юная сказочница обзавелась членским билетом и шипела, когда Гм при встречах пощипывал ее задницу. Да и вообще из-под масок совписов вылезло такое - стервятники, шакалы, трупные черви с загребущими руками. Литературу пришлось отложить. Всю осень и зиму он, как Геракл, занимался исключительно склоками. Поэтому обрадовался, как родному, звонку от юных балбесов. Голос в телефоне промямлил, что вот, мол, в Новосибирске, проездом, и хорошо бы встретиться. «Какой разговор!» - воскликнул Гм, на мгновение опять почувствовавший себя мэтром. Встречу назначили недалеко от центра, в пивнушке на задворках оперного театра.

За столом сидела одинокая и довольно унылая фигура.

- Где второй? – бодро спросил Гм, подзывая официвнтку.

- Уехал в Аргентину. Пристроился в очень либеральный сумасшедший дом. Всем доволен.

- Ого!

Гм подумал, что, наверное, зря пришел, ведь балбесы работали в паре, вряд ли с одним будет так же весело. Принесли пиво.

- Ну что ж, соавтор, - Гм поднял кружку. - Выпьем за упокой? Нашего союза нет, да и ваш, я смотрю, распался. - Выпили, помолчали. – А теперь за новую жизнь. Только подожди, пивом не чокаются. У меня есть закрепитель. – Достал из внутреннего кармана мерзавчик «столичной», соорудил ерша и опять воздел кружку тренированным движением. - Пей, Иван Гордист!

Они пили, и заведение понемногу наполнялось тенями. Входили первопроходцы запоя, успевшие трижды отречься от заблуждений, входили доносчики и требовали долива после отстоя, входили подруги жизни – первая, вторая, третья – целый клубок их извивался у дверей, входили даже трезвенники, наповерку всегда оказывавшиеся самыми крупными сволочами. Вечер становился на рельсы и катил по известному сценарию: разбег, взрыв, надрыв, безумие. Кто-то картаво рычал: «Старрик, ты не был на Северрном полюсе!» Стихотворец, простая душа, прыгнувший недавно в шахту лифта, как хрустальную вазу, держал на коленях четырнадцатилетнюю поэтессу, из-за которой все и случилось.

- Говорил я ему – доиграется! – стукнул Гм кулаком по столу.

- Что?

Балбес ничего этого не видел. Реальная жизнь шла мимо него. Никаких шансов что-то исправить. Только пить. Официантка подтаскивала новые кружки. Гм подливал туда водки, которая чудесным образом не заканчивалась в мерзавчике. Прощай, молодость, прощай , белый аист!

- Еще! – кричал он, ускоряя темп, жертвуя фигурами речи ради прямолинейного мата. – Жизнь, ебать её, это пиздец. Пей!

- Много, много. – подвывал балбес-соавтор. – Увольте!

- Как я тебя уволю, если ты ни к чему не приделан?

- Я по делу пришел.

- Говори.

- Ваша книга. – балбес вытащил из кармана свежую повесть Гм, подписанную в печать накануне рокового августовского дня. – С нашими кусками. Вот тут, тут и в конце. Содрано. Как понимать?

Еще можно было взять себя в руки, улыбнуться снисходительно и что-нибудь наплести. Скажем, другой балбес разрешил перед отъездом в Аргентину. Могу найти его письмо, если хочешь. Только весь этот бисер, Гм чувствовал, был ни к чему. Прошло время хороших манер. Он встал.

- Сейчас я тебе объясню. – Высоко поднял кружку. – Ты просто не врубаешься в дзен. Смотри. – Резким движением вылил пиво на голову балбеса, подбросил мокрую пустоту вверх и подмигнул официантке.

Она знала этот номер, но каждый раз удивлялась.