Вся набережная светилась огнями, лишь вода и небо были темными. На одной из больших яхт играл оркестр. Классический джаз, караван. Я не мог пройти мимо. Давай посмотрим… я взял тебя за руку и потянул в сторону корабля.
Мы оказались возле пустого трапа. Ничто не мешало нам подняться на палубу. И никто не мешал.
Должна же быть какая-нибудь охрана, это же вроде не ресторан, вечно прикованный к берегу, а реальный корабль… Какая-то частная вечеринка.
Мы прошли на борт и на передней палубе увидели расставленные столики…
— Добро пожаловать, — сказала нам миловидная барышня в тельняшке, превращенной в платье, — присаживайтесь. Похоже, она приняла нас за гостей.
Мы оказались за одним из столиков. Живые музыканты, живая музыка — саксофон, гитара, бас, ударные, — может это тебя отвлечет. Музыканты были в костюмах тридцатых-сороковых годов прошлого века и музыка оттуда же. Дюковский «караван» сменила «около полуночи» Мунка. И действительно уже около полуночи… Музыка мне нравилась, все эти стандарты играли мои друзья, но музыкантов я не знал. Не знал и никого из окружавших нас людей. Публика была самой разношерстной — от какой-то молодежи хипстерского вида до солидных мужчин в дорогих костюмах, и их столь же дорогих спутниц, возраст которых сразу угадать невозможно. Но я думал о джазе.
— У этого джаза есть время рождения, но нет возраста.
Ты лишь мрачно кивнула. Тем временем, официант в накрахмаленной рубахе и темных брюках принес бокалы с красным вином.
— Мы на чужом празднике, — сказала ты, — неловко как-то.
— Раз мы здесь и нам приносят вино, — значит это наш праздник.
— Вряд ли.
— But it really gets bad, round midnight.
— Что?
— Это просто слова песни. Для контраста. Она пела о том, чтобы любимый вернулся и разогнал полуночную тоску… Ее сейчас музыканты играли….
— Вот, все как у меня, — сказала ты.
— Послушай, скажи спасибо, что сейчас я разгоняю твою полуночную тоску. И любимый к тебе не вернется. Забудь. Ему давно насрать на тебя.
— Спасибо.
Тем временем, под всеобщие аплодисменты саксофонист начал выводить первые ноты «колыбельной» Гершвина…
— Вот и спать пора… — я продолжал разгонять полуночную тоску, — а знаешь ли ты, что это твоя родная мелодия. Гершвин отобрал ее от какого-то народного украинского хора и вставил в свою негритянскую оперу.
— Как много ты знаешь…
Я уловил иронию, но сделал вид, что ничего не заметил.
— Просто я люблю музыку…
Мы молча потягивали вино… Когда колыбельная кончилась, стал слышен шум в зале. Я поймал на себе чей-то взгляд. Женщина за соседним столиком и ее подруга. Обе смотрели на меня… Не на тебя, а именно на меня.
Я поднял бокал и кивнул. Симметричные жесты в ответ.
— Не знаете, какая программа будет дальше?
— Нет, мы здесь случайно оказались…
Я вернулся к тебе. Ты крутила в руках опустевший бокал и похоже даже не заметила. что я вставал и разговаривал… Смотрела внутрь себя.
Что-то происходило. Корабль уже отчалил, и довольно далеко отошел от берега — набережная лишь светящаяся полоска…
— У меня две новости, — я снова, уже десятый раз за этот вечер попытался вытащить тебя из тебя. Клоун-неудачник.
— Ну.
— Хорошая и плохая. С какой начать?
— Все равно.
— Первая… Наш корабль отчалил и отправился в открытое море. Вторая — мы не одни здесь находимся случайно.
— И какая из них хорошая?
— Не знаю. Пока не знаю. Но что-то должно быть хорошим. Пойду, найду того, кто знает.
Я прошел вдоль столиков, музыканты уже ушли со сцены, девушки в тельняшке тоже не было. Набережная тем временем скрылась в тумане… Где-то я уже видел нечто подобное… Конечно же, Кортасар, «Выигрыши»… Но почему я всякий раз ищу подобия с тем, что уже когда-то было, в кино, в книге, в сознании ли автора, или в реальности, которая и фильм и книга и то что внутри каждого? Почему через некоторое время всегда наступает ощущение «дежа вю»? Правда, и корма и даже капитанская рубка доступны, но зачем мне капитан, если, как сказал Ташевский, «правдивый рассказ должен был бы звучать примерно так: Мы все сдохнем. И Я!»