«Музыка, ощущение счастья, мифология, лица, на которых время оставило след, порой - сумерки или пейзажи хотят нам сказать или говорят нечто, что мы не должны потерять».Хорхе Луис Борхес


Ночь, я покупаю сигареты, иду к набережной. Праправнучка Апполинарии Сусловой, любовницы Достоевского и жены Розанова, говорит, что она против зимы, и ступает летними кедами в искрящийся сугроб. Река - текущий пластилин, похолодание. Кто знал, где мы будем, когда кончится лето. Когда кончилось лето? Этого-то, кажется, никто не заметил. В двух домах от набережной высокий промышленный забор - ничего странного для этих странных мест. На воротах табличка: "ПРАНА". Завод. Прана… многое от этого проясняется. Что происходит, когда здесь пустеют улицы, когда гаснут прожектора, освещающие купола Крутицкого подворья на том берегу, когда из окон выползает ночь, простая как само слово, которое сколько не повторяй, всегда означает одно и то же - само себя. Ворота завода "ПРАНА" остаются закрытыми. Рабочие проходят сюда сквозь стены и рассаживаются у станков. Здесь на тысячи веретен они наматывают время, и пряжа идет мимо машин в руки, безостановочно выплетающие невидимые узоры диковинных полотен. Объявление, вмерзшее в ободранную кирпичную стену, привлекает внимание своей неброскостью среди десятков предложений куплю/продам/сниму. "Внимание сотрудников завода, попавших под сокращение. С первого февраля льготы выплачиваться не будут". Костяшки пальцев белеют, мат согревает. На заводе "ПРАНА" производят силу. Перегоняют через куб, настаивают в обожженных бочках и затем разливают по сосудам. По сосудам всякого, постучавшего в закрытые ворота. Тлеющий фильтр сигареты обжигает губы - ее время кто-то незаметно намотал на веретено. С соседней улицы тянет запахом дрожжей - на том заводе тоже кто-то не спит. Кажется, этот запах вот-вот замерзнет и осыплется звенящими хлопьями прямо вокруг нас, и в воздухе не останется ничего, кроме воспоминаний о дыме сигареты и произнесенных словах. Я... Против... Зимы... ("В ночном кафе мы молча пили кьянти / Когда вошел, спросивши шерри-бренди, / Высокий и седеющий эфенди - / Враг злейший христиан во всем Леванте…"). И сразу становится жарко. Быстро орудуют нитью руки рабочих завода "ПРАНА". Движение их незаметно - как они пробираются туда через эти закрытые железные ворота? Вероятно, проходят сквозь стены. Бесшумно работают станки. Время, словно текущий пластилин, это похолодание, крошка. Водитель везет меня через Москву. Он увлекался общепознавательным биологическим чтивом: "те, кто жили в этих краях до нас, тысячи и тысячи лет назад с наступлением зимы впадали в спячку - спали по 20 часов в сутки до весны". Где-то я это уже слышал. Где-то я это уже видел. Спустя тысячи и тысячи лет это уже не про нас. Никто не заметил, когда кончилось лето. На заводе "ПРАНА" из секунд ткут диковинные полотна. Ночь и день, и все, что внутри них, я и ты и наши мысли о свободе, о Боге, о связи в отсутствии положительного баланса на счету, друг о друге, о стихах, расстояниях, о заводе со столь странным названием. Река течет, а лето невидимым узором наматывается на мой локоть. Рабочие завода "ПРАНА" не выполняют заказов - они работают. Им осталось вышить 7 дней до весны.


раньше:
← 13/o6/2оо4
3365
городская шизнь
22/o2/2оо5

дальше:
17/o6/2оо5 →