Зацепило?
Поделись!

Сафория 1.0

Станция с танцами

опубликовано 04/04/2013 в 21:31

/0/

Сообщение отравлено,
яду мне тащи, Сократ,
перед Богом мы не равные,
олимпийский мой собрат.

Ты языческий и гипсовый,
самоубиенный пан,
я лежу под кипарисами,
налегаю на стакан.

/1/

ленивый Крым динамика распада
подножный корм — канабисная суть
им ничего, окрiм любви, не надо:
движение, колышущее грудь

тут ночью свет от полнолунной жопы
и шёпот шёпот — мать его щепоть!
у лавровишен сексуален опыт
люби своё творение, Господь

тут в паутинках волосы и руки
и вечность ненавидит нас с тобой
какая чушь — любовная наука
когда луна становится судьбой

земля-земля, беги стыда, как ада,
не кутайся в плешивые луга
им ничего, окрiм любви, не надо
ты им без неба даже дорога

/2/

подкаблучница Кабуки
гримом мазанная твердь
эти пудряные руки
эта кукольная снедь

пожирательница гнева
потрошительница зла
стопудово королева
чернового ремесла

/3/

так глубоко ещё никто…
ну, разве что Марэ Кокто

/4/

любовь-лесбиянка
пьянка-полонянка
сама самарянка
на ниточках кукла
назвалась Янкой
полезай в угол

и не плачь, что тебя рифмуют, с чем попало

/5/

ничего лишнего
ничего личного
ничего, что могло бы убить, разлучить, развенчать старый миф о гармонии

море—земля
земля—море
море—земля
земля—море

у тебя сачок
у меня бабочка
но я её, пожалуй, отпущу на волю

/6/

ты боишься одиночества
мир не перенаселён
как даосское пророчество
ты не волен, но влюблён

и тебя пронзает стрелами
время вдоль и поперек
как с ноги меня огрели бы
жизнь-катушка смерть-каток

ковыляй солдат с позиции
кроветворный завиток
мир, убитый белым ситцем,
пустоглаз и одинок

/7/

на завтрак проще пиво с «Примой»
дрожмя дворянская рука
мой нежный мир непримиримый
рисует тени у виска

и вертит кудри чертит кадры
чертовка-ветер. Я в руках
держу себя, как будто карты,
и оставляю в дураках

/8/

догнать бы собственное время
уйти в песок
горбатый друг стоит на стрёме
паучья хватка
твой мир из паутины нервен
и невесом
а жертва нужная как дрёма
и как облатка

/9/

голубая кровь
белая кость
красное рыло

вполне герой своего племени

время тебя не забыло
время тебя не забыло

выманить стрелами

/10/

левая толчковая
правая ведущая
милые ну что же вы
душу мою душите?

/11/

Как Брокгауз барогозил,
на Ефрона сел верхом:
постигать метаморфозы
интересней, чем закон.

/12/

— Твой журнал тебя сожрал!
Дошло до того, что друзья обзывают тебя «коррэктором».
Господи, причём здесь это?
Есть же всё-таки разница между словами «прорыв» и «провал»!

/13/

по свободе вой-вой
по колоде бей-бей
говорю сама с собой
о тебе

/14/

Против лома есть приём —
через Керченский вдвоём:
на пароме против лома
припасён отдельный лом.

/15/

отчего отчаянье на губах
почему печалишься мой Пьеро
мы с тобой отчалили в пух и прах
видишь этот пепел и то перо

неприлично личное, говоришь
говорка столичного перебор
бедолаги-мичманы блажь да тишь
на корме не клеится разговор

/16/

лови стихию за грудки
или она тебя
какие всё же дураки
начётчики судьбы
когда стихает ураган
разбиться не судьба
моряк, ты был, как сволочь, пьян
когда носил гробы

/17/ Фэн-шуйская

Спать головой на север, ногами на юг,
ругать весь Запад, на чём стоит свет,
осязать, как Восток горяч и упруг,
как надёжен друг, которого нет.

Через Интернет — даже с буквы большой
этот бог одиночества, биомассы раб
с эфемерным телом и жёсткой душой —
микрочиповый рай, волоконный ад,

через, как всегда, числовой барьер
(ноль-один и третьего не дано)
ты, как сука, вверяешь свой экстерьер
электронной Версии один-точка-ноль

мироздания. Ты — пикселованный царь,
титулованный с внешностью электрон, —
головой на север ложишься, как встарь,
под тобою — она, над тобою — Он.

Так давай раскачивай этот мир,
над горами снова скрипит южак,
и Востоком пахнут туман и тмин,
и на Западе солнце — похмельный зрак.

Возвращайся в пещерное естество —
оголённый лик, раскалённый стих.
Эта жизнь — лукавое воровство,
поделённое
на
троих.

/18/

Ты превращаешься в абстракцию,
твой образ цел и невредим,
танцуют поезда на станции,
а твой ещё не проходил.

— Чего тебе, бродяга дхарменный,
неужто всё равно куда?
— Ищу Кудыкино отчаянно!
— Туда не ходят поезда.

/00/ Bissextus-2008

Звуки пока причиняют сильную боль,
баллы морские — больные кристаллики соли,
псина, не вой — нас ведут далеко на убой,
так далеко, что на теле от пыли мозоли,

так высоко, что становится воздухом персть,
пена морская ложится на губы, как приступ,
ангелы, пойте — нельзя в это время не петь,
милый, не кайся — нельзя в это время быть чистым.

Исповедальная даль, глубина-голубица,
голову клонит на дно, на дневную сиесту,
время нещадное спит — баю-баю, убийца, —
и не находит во сне подходящего места.

Быль високосная — сок внутривенный в комочек,
сгусток любви, плотоядной беды концентрат.
Я бы до ручки дошла, но пока лишь до точки
не доведешь ли меня, платонический брат?

Как бы не так, отвечал, обещал златогоры,
манну небесную, Царства Небесного тыл,
только морская вода с леденящим укором
крутит винты корабельные до дурноты.

/19/

Югославная Кустуричная
неприлично живая плоть
непривычно желанно-уличная
ни прирезать, ни заколоть

эта злость вперемежку с голодом
эй, красава, что впереди?
одолжите цыганке золото
у нее серебро в груди

/20/

вышивать слова
зашивать рот
связывать руки

смотри не отрежь ему яйца, Марья Искусница

/21/

так глубоко ещё никто не проникал друг в друга
неровное дыхание начал
неверная жара чужого юга
она кричала, а он молчал

/22/

я знаю:
это одиночество твоё теперь совсем другое
дышишь так же, примерно то же жуёшь,
жопой чувствуешь жизнь и её законы
каждый закон непреложен, а, значит, ложь

я знаю:
горы не могут быть выше ожиданий
море не может быть глубже детских слёз
бей по губам — они твою боль шептали
больше не хочешь боли? — да не вопрос!

я знаю:
ты ничего не знаешь о пустынях,
горьким песком которых полон рот
в городе, в этой комнате слишком дымно,
чтобы увидеть небо и горизонт

ты знаешь:
я не пою о совести и о стрелах
не доверяю воздуху и воде
свечка в солёной рюмочке догорела
выключи свет — иначе погаснет день

/23/

душа монашка
тело бляшка

налейте мученику бражки

/24/ Рок-н-ролльная

пугающая бездна чистого листа
твоя жизнь проста
твоя смерть пуста
твой желудок пуст
твой рассудок чист
в твоём теле хруст
в твоём сердце свист
не подлечат доктора — скальпель и зажим
убирайся, грусть
улыбайся, Джим

пугающая бездна —
это просто лист


пугающая правда — бейся, голова
немота — слова
глухота — сова
слепота — зрачки
но она не в счёт
надевай очки
что тебе ещё
видишь синий горизонт — не достать рукой
люди — дураки
это так легко

пугающую правду
доставать рукой

/000/ Intima

Здесь не идут дожди, а просто падает с неба вода, как современный «Боинг—737», ты не знаешь свободы своей совсем, на столе чай зелёный и татарская парварда, паче снега белая, Мой Господь, ты не знаешь свободы моей совсем, голубица пела мне: всё забудь, — и рыдала детская карусель.


а как локон выдрала в десять лет
закрутила локоны карусель
карусель железная под окном
молодая мама моя в окне
голова сукровицей на плечах
не ругайте дитятко сгоряча

Гарнизонное счастье: отец офицер — целомудренный, как погоны с плеч, он вернулся с войны, невредим и цел; хочешь, батюшка мой, на траву прилечь? Хочешь, матушка, поцелуй его, покалеченного головой? На его спине солнце катышком, выбивается позвонок кривой.

…А ещё было лето: ураганы и град; вековые ивы — подъём, земля; и вертелся тутовый шелкопряд, ничего путёвого не суля. Продолжение рода — скули, волчьё, и скрипи добычей
в зубах — по большому счёту, это воспоминание ничьё: ветер поднимал на воздух совокупляющихся собак. Я спросила матушку: «Ты боишься смерти?» А она ответила:
«Я о ней не думаю». О смерти не думают только дети, потому что сидят высоко на стуле


ближе к ангелам-ангелам
да подальше от змей
это дитятко магово
ты тревожить не смей
пусть краснеючи маками
оно плачет всю ночь
ни луной ни собаками
не пугай баю-бай
этот плач по свободе
тишиной превозмочь
ты не сможешь, Мой Боже,
восвояси ступай

Я тогда немного сошла с ума, умерла, залегла на дно, улетела. В високосном году поднимались на воздух дома. В високосном году — поднимали на небо тело. И оттого ли слёз не хватало
у горной реки, что наши тела зовутся давно домами? Хлипкие дома, обычно, строили дураки. Прочные дома, как всегда, разрушались богами. Так ступай же в свой дом, велика душа, заполняй его под завязочку, закрывай замки — только не спеши — и лечи, душа, свои язвочки,


может птица склюёт их
может солнце возьмёт их
да изрежет портной на пелёночки
как чужие богини садились на мётлы
как свои становились ведьмочки
как мой названный брат
позывная сестра
призывали меня к покаянию
а я с этой землёй всею кровью срослась
летом каялась — в Лету канула

А потом дожди, эта боговода, солона слеза и медовая память. Что теперь, Мой Господь, я могу сказать, так сказать, чтобы не слукавить? Чтобы уши Твои да к моим устам, чтоб свобода Твоя
да к моей. Эта чаша в руке холодна и пуста — наполняй её от своих кровей,
согревай её от своих телес...

Как за бороду да за бороду рвали Господа, рвали Господа, за заборами, за заборами
да за стенами за китайскими, по-за стенами чернозубый лес, и драконы в нём ночью рыскают, жили-были друзья-сотоварищи, жили смолоду, были счастливы, гуттаперчевые и гордые,
с головы до ног одномастные, побеждали драконов копьями — золотыми и заострёнными, —
и бежали драконы топями во свояси свои во драконьевы. А потом пришёл самый злой дракон, самый злой дракон испокон веков, из седых времён сурьмяной дракон и сказал друзьям,
что на всё готов. И тогда друзья-сотоварищи под георгиевским старым знаменем вышли как один в чернозубый лес, никого за стеной не оставили. Но поставил дракон на колени всех на иголки
и шишки еловые, и стояли они так во всей красе, как солдатики, что из олова


все кому не лень
поднимись с колен
время тянется
время адово
как с Твоих высот
в человечий плен
ангел просится
ангел падает

Лето, осень 2008 г. — зима, весна 2009 г. Алупка—Ялта