Зацепило?
Поделись!

Порнороман

опубликовано 21/01/2002 в 22:17

* * *


Улица прямая,
девушка упрямая,
весна пряная,
у обочины ямы.

Кто спит в тюрьме,
кто-то кончает в позе под номером тридцать два,
параша — не карамель,
кружится голова.

Ну что ещё, у каждого свой этап —
Бренер в Вене, гудит круглосуточный паб,
публичные места для обаятельных пьяниц, красивых блядей,
так я, видите ли, по вечерам начинаю любить людей,
так я, знаете ли, одеваю кожу, а сверху пальто,
хлопаю дверью, небрежно листаю Арто.

Чума — перелётная птичка,
на развалах переплётчики книг.
Кто сказал, что я истеричка,
тот врёт, а ну их...
Лётчики целятся в небеса,
в райские кущи бьют штрафные мячи,
ангелы, говорят, узнают смертных по голосам,
а мы олухи швыряем в них кирпичи.
Обнажёнка-нетленка,
рассылаю по почте порно-роман,
жила была Ленка,
с ней бандит Петя, крутой наркоман,
они жили дружно, все соседи в деревне перееблись,
на огороде дербанили всё, что нужно,
и нагрянул вооружённый полис.
В протоколах записано ясно — демократия победит,
в Швейцарии ливень и безопасность, заключённых мучает радикулит,
когда в Италии ветер, кудрявые флорентийки надевают чулки,
в карцере Петя, и по улицам прогуливаются сильные пареньки.
В лунной конторе делёжка, кратер министру, другой, по соседству — менту,
на Арбе торгуют матрёшками, поверните жопой мне эту и ту.
Покажите мне тех и этих, я запомню несколько лиц, чтоб совершить террор,
на этапах Ленка и Петя, выходит весёленький разговор,
телефонные провода тянут от города к городу, над лесом кружит туман,
я провожаю тебя до станции гордо вышагиваю, кручу этот порно-роман,
боги идут по дороге, у него красивое лицо и пронзительный взгляд,
у неё довольно длинные ноги и вполне соблазнительный зад.
Для вашей жизни опасны, особенно этой весной,
Дарю вам совет прекрасный: обходите их стороной!

* * *


Ах, ты Маха — нагая бесстыдница,
ах, шалава, воровка, цветочница,
и куда, подь, упряжка-то двинется,
и чего ей ещё захочется.
Лето буйное, люди — скромницы,
на песочке босые нежатся,
по дубравам спешат к любовницам,
а смаковницы — тешатся.

* * *


Ах, бесчувственный поцелуй,
десять обмороков я миную,
алый этот твой поцелуй
я губами своими целую.
Разольются тысячи струй
сотни рук изогнутся мостами —
посягают на поцелуй,
смоляными жалят устами.

* * *


Мускус, ртуть, уксус, ртуть
черта в черту, — птичий жар,
кошка — мяу!
плеть в глазах,
сука! Блядь!
В пах, в крах!
В сто! В пядь!
Кроши, круши
ртуть — блядь!
Резать на тоненькие верёвочки ткань нежно голубую
разъять свинцовые скобы губ
в нежности, дышащие, гнутые, мягкие тёплые, влажные
олени бегают по обрывам
по выпуклостям, по помойкам по огню по стёклам по
мостовым по внутренностям по зрачкам, по ножам!по
языкам по пальцам —
жечь!
медь!
клеть!
смерть — в пыль,
боль — в дым,
гром — вверх!
вве...
вни...
вглубь!
стоп!!
Апельсиновые персиковые раненые бабочки — раковинки
порхают полощут жемчужные конечности, шипы, узлы,
косточки
вены!
печень!
палево!
влёт!
в рот!!
в лик!
в сердце
липко! миг!
пик! жар!
крик!
Птица — мяу!
кошка — цви!
тореадоры белым кружевом бросаются на рога!
нефритовый голос опускается на дно глубины...
парусник захлебывается парусиной
медовая сладость мачт вонзается в коралловый риф!!!

* * *


Та ли горечь во рту, — кислота фруктов и никотина,
та ли ночь — распустила простыни из косы,
просто небо над головой, под сандалиями мокрая глина,
за заборами дохают злые псы.
То ли руки ослабли, глаза мои стали слабее,
на губах только стынет кислое молоко,
а над пагубой голубиной небо становится голубее,
ты сейчас далеко.

* * *


Нет ни смысла ни стыда,
только талая вода,
трубят в горны города,
лопаются обода.

Слобода моя одиночка,
я сама себе сын и дочка,
ты сказал, что я милая? Точка.
Называй так иных и прочих.

Нам нужны имена короче,
без изысков и проволочек,
а не в крапинку, не в горошек,
пару букв, восклицаний — не больше, —

Здравствуй Аз!
Валяй на Марс,
там буду Ять, —
в траве лежать,
землянику греть от вечности.

* * *


— Такие липкие и невозможные...
Тело, верните тело!
В очереди спорят вельможи, —
(не ангельское вообще-то дело).
Небо! Откройте окна!
Ты глаза закрываешь часто
Человечки — из кокона,
глина — из пенопласта.

* * *


...Был в лихоманке, был в ангине,
был в триппере и гайморите,
не в Касабланке, не в Нанкине,
тем более не в Сринагаре...


Я тебе отвечу, милый,
в Ялте, или под Москвой,
в Дели или в Хиросиме,
с нами следует конвой.
Будь ты блядью иль матроной,
Бандюком-мотоциклистом,
ты возьми свои патроны,
отправляйся в путь неблизкий.
Плод наш сладок, вишня, груша,
яблочко с начинкой горькой,
мир — тебе вода и суша,
калька или неустойка.
Небо вменит нам нетленку,
на пожар народ сбежится,
чадо сядет на коленки,
перевооружиться.
Дым и слёзы, водка, фотка,
кто по шаткой сцене ходит,
где легка твоя походка,
где ваганты колобродят.
Там, где музыка и сладко,
юбка алая измята,
время крутится вобратку,
там, где мы не виноваты.
Там, где время под конвоем,
за вино оплачен счёт.
Пусть о нас другие воют.
Иже слава и почёт.

* * *


В Марокко метель,
под Москвой жара.
Ты приляг в постель,
засыпать пора.
Вавилонский хмель,
вертоградная тьма,
где песчаная мель,
где царит зима.
Ледокол лебедей
гонит в тепло,
я не знаю людей,
и мне повезло.
Я от жажды горю,
как первый Трувор,
а ты встретишь зарю
на вершине гор.
Пастухов пусти
по полям моим,
их стальной травести
разбоярит в дым.
В городах метель,
в Палестине стрельба,
и я лягу в постель,
здесь моя судьба.
А над Римом огни,
вавилонский звон,
не пугайся, усни,
это страшный сон.

* * *


Как поеду в Чудь,
про меня забудь,
уйду к пустынникам,
буду пить пустырник,
нацеплю ошейник,
стану отшельником,
поселюсь в пустыне,
выращу дыни,
на сто персон
накрою стол.

Позову только тебя.

2001 год