Зацепило?
Поделись!

Кризисные части одной баррикады

опубликовано 13/12/2008 в 04:29

песенка грома среди ясного неба

Дикий я пустынный свет —
То льюсь молчу —
То грохочу —
На чашку чая к тебе хочу и конфет —
Вот и в окно стучу

Кафка, Ницше, продрогшие в реке мертвецы
Будут сахарницу с жадностью выедать,
Киркегор старый датчанин в пепельном парике молоть небо за нас,
И святые отцы —
За нас умирать…

…За дождь вороватый, лающий в трущобной дыре,
За ништяк сигаретки в синегорском монастыре…

дурнота

Сантехнические подробности квартир как картин
здесь ли нам место
нас тут не было в постоянстве
Ноффлер гитаркой выводит песню о ласковых зверьках
таких по ночам я встречала на тёщином языке
горного серпантина

о них потом говорят
как они рок-н-роллят в пропасти юных
протяжная борожба к далёкой сверхновой
бескровной

в бестиарии простодушных
винтики без вины

* * *

пляшет тайна нашей тани как цыганка на житане

* * *

Сексуальные светёлки
Лотерейные лотки
Жиганки да братья волки
В чегеварках мужички
Птичья фабрика старлеток
Малолетнее рэпьё
Легион простейших клеток
Подзаборное рваньё, —

Случалось, я их сильно любила.

* * *

просыпаешься ночью в поту, рабочие сны, полвторого,
ожерелье из лярв, дырявый забор на картине младшего Васнецова,
померещилась
рыдь проточная у реки,
где беззубые встречаются старики, —
в скромных рамках берегущие свою знаменную красоту, темногубые, неприступные,
поклоняющиеся труду, женихам, —
мать их ньютоновскую прямоту — ,
мять их ситцевую простоту...

расплавленные механизмы — заводные зверьки
в глухоте пружинами шелестят как лапками мотыльки

за окном негода нудит, пузатые лужи, проклятый глинозём, скребёт ноготком,
звезды изюм, чужой горизонт, берег короткий, где не был ни с кем знаком…

…не разбудите внучка, пусть выспится, тяжёлые задают им нынче уроки…

* * *

Вольно иди
с заточкой в груди,
на волчьей тропе след
хвостом закрути...

зима — королевский цвет…

флэш рояль
в свой очеред выпадет на февраль,

над лакшм-озером даль
шифрует берега,
мокрогубая пурга
сгноит печаль…

варганный ветр в гортань,
встань хмельной по утру в тьму-таракань,
из избы нараспашку по льду к рыбакам —

космос сверху седой, как косы твоей жены,
волчонка оскал кривозубого — жадного до ништяка,
подросшего на цепи с прошлой весны,

дала ли волчица ему молока,
или сам ты не дал ей материнских сосцов,
прибрал найдёныша за худы бока, за вумно лицо…

любовию каргопольской, белокровием засосёт дорогу, поди,
московского гостя к утру пригонит с мутью в груди, —
«баньку растопим, водки найдём, ща, спасём, щенок, погоди!»

* * *

неразборчивость строки,
туч неявные клыки,
слева, справа ветр булавой
лепит колкие щелчки,
над субурбией — удава
добродушные зрачки,
то аннексия, то траур, то удачи язычки…

в баре пиво упырилось,
денег нет у мужичков,
касса мрачно пузырилась
электронным мозжечком,
что за фиг, — сказал мужик, —
от такого я отвык.
…взял двух тёлок и кувалду,
и пошёл, куда не надо…

* * *

тени клерков своим предкам
фимиамами чадят,
молчит космос, весь в поедках,
да офлайнит бесов чат…
твёрд незыблем мегадомный
ведьматчан сковороды,
труд кончает многодумный,
ждёт сосисок за труды,
клерков жалко— жалко, пчёлкой
эскалатор вниз летит,
девушка с нарядной чёлкой,
точно миксер, зажужжит,
раз сосиска, два соси,
елисейские поля,
клевер клерков ты паси,
высвобождённая земля…

Stockhausen / Zeitgeist

гложет песья голова
кость попсовоэтажных снов, —
сумрак, халатики кухонь, спать на икее обнов, ой ли любоф —
сахарная парварда,
сырокопченая борода,
крути у виска, моя милая юная киберсоседка,
в лифте написано на потолке — хули ты зыришь, какие нравы, о эмо,
сдохнем на одной клетке,
я микросхема —
ты микросхема, —

у переправы сойдём в неисправность
поэмы, задыхаясь за быстрой паломой,
с чуйкой знакомого перелома, лаза за буреломом,
лететь через космос с тобой нам, до пако-сияния горизонта ,
в отвесной пустоши
вечно ребристого понта...

икота то гота, то гопника идиота, то идиота того же
с прыщавой рожей,
на втором этаже душная в неглиже история кого-то и с кем-то,
по инструкции пожарного шланга —
сладкоголосая кинолента,
парагвайское танго;

лестница под уклон,
тяжёлый трафик эманаций через бетон —

мамлеевскими паучками доброго каллиграфа —
хоррор венозно-химерный, ужин мадьярского графа
к тому же
10-ый летальный случай летучий в подъезде,
инфаркт вынесли, спеленали капустой,
обналичили перекрестились как на биеннале японского фотоискусства —
а если б умели — молились бы с чувством.

пять признаков Зверина

Заходил златоперчивый Зверин крутой
с брильянтово-мерилиновой цепкой на обожжённой жиле,
вы блядь мёртвые, а не живые, я тут живой, —
он орал, слеза мужественно падала запятой, так мы дружили…
В кобуре пустой — семечки, лузганные мытищи;
в январе бмвуха за пятихатку сверсталась
об столб, а у бармена грустные были глазищи —
до рака ему оставалось малость.
Исповедовал златоперчивый пять конкретных признаков времени:
1) если брат два на двдюшнике глючит,
2) если в кузьминках хорошего парня героином задрючит,
3) если философия витгенштейна процарапает аккуратную щель в темени,
4) если солнце с утра слепое, скупое к героям месячного запоя,
5) если бывшая снова беременна —
ремонтом гостиной, где на полках в коробках немерено,
по феншую расставленных на века
душ поэтов — невинных самоубийц, ха-ха! их бумажные потроха —

говорил тогда зверин: блядь, мне пора,
распускалась пространственная дыра похожая на вокзал

в ней он временно исчезал

версия

1.

все торчки мира ура ура

теория множеств закрыта
грехопадение заменено свободным фланированием единорога

смешная тора весёлый коран
ласковый завет

просто свет

2.

торговля идёт в дальних пределах

отшельник сказал что тяжёлые роды тьмы
контрабандисты возьмут на себя

воздуховленный внутренний человек говорит ангелу:
возьми мой рог и неси его триста утр
пока не появится тень падуба на стене

кинопробы

1.

фотография непальского неофита в майке с лицом боба марли тираж 10 тысяч открыток:
дошёл на попутках до революционной ячейки, при попытке сбежать был укушен коброй
и парализован, чудом излечен наложением рук гнилозубой крестьянки-марксистки.

2.

выходишь как на парад, конокрад
скотовидец сотовый трутень,
гоняющий боулинг с ханьской бабочкой на груди

она процарапает усиком твой коридор,
с детства ты держишь его предлинным ключом,
боясь скважин больше, чем распахнутых сквозняков
точка опоры — синие всполохи в темноте

3.

в вагоне лучше быть голым солдатом
ласково потным облизывать поручни
ради бога сухим языком
приветствовать космических микробов —
тебе доверяют тебя не съедят без молитвы

4.

пустыня оплакивает свои песчинки

5.

vers — вересковая вышина
позиций нежная нижина
подобно египетской жрице
изжаленная вербеной, надышанная ветивером, пропущенная через каменное ушко всепрощения Оригена,
спящая на грибе, осеняющая землю ядерным благословением,
пеленающая ковчег (кочерыжка его нутро)

без трусов и колготок и без пизды без кожи без цели
нашлась что сказать:
прикури

6.

даждь дождь того ль бережёшь
кого отдашь кого приберёшь
приколешь как брошь бисерную на волосе вошь
али ватще не заметишь и мимо пройдёшь

7.

— бытие
— керосин
— городище
дружище, ничего личного

8.

в подворотне пахло ницше
сохло свежее граффити
зашатавшись третий лишний
выругался на иврите
если ты тот самый зингер
для тебя я нина хагген
шива шанкар мои стринги
точно хокку цвета хакки

9.

к лешему идут першие
клешнями рыщут тут тыщами
пищею в почве и почках застрочены
чьи-то тела бессорочные —

из почвы тела подземныя всходят как почта посевами —
на тычинках древнего цветника
лежат пыльцой и радуются наверняка

10.

между радом и аем
мы траншею копаем

trash

Валяется пробочка от коньяка,
жить всем хочется наверняка,
простое объяснение дурака,
словоохотливого дурака
англичанин смеётся: жизнь давно мало кому мила,
мол, он знает, почём здесь слава, купи два ствола, все дела...

с удивлением смотрит, как она вонзает в рот горячий язык,
тело, которое комната, зашитый мешок, пиротехники пшик,
тело, которое изменяет, которое лживо как электрическое тепло,
наглое, непостижимое, свихнутое ветровое стекло…

кто строил подвесные сады, услаждал мятой отрубленные головы дикарей,
кто пел песни своих матерей, простоволосых, босых,
окуривал ладаном, приносил в жертву жирных гусынь и курей,
гвозди точил о камни, чтобы храбрей держаться у забитых дверей,
нравиться в заплёванных зеркалах,
плевать на страхи липких жрецов, прах праотцов
полоскать в долгих ветрах,
— прав ли живой с сутулым лицом?

В городе сломанных линий —
неоновых лилий, карамельных дьяволов, — пьяница с глубоким рубцом на щеке,
с одноруким ящиком накоротке.
в городе изнасилованных подземелий,
зубоскалящих параллелей,
проспектов,
и прочих респектов на графитовом языке…
на асфальтовом сквозняке холодно псам,
засранным чудесам — причастны ли мы? —
гордый мусорщик закончит всё сам,
распевая псалмы.
2008