Зацепило?
Поделись!

Но я опять в бегах

опубликовано 03/10/2010 в 20:41

Ответ


Ком саме бести собира,
Ком саме вито,
Когда сегодня из вчера,
И карта бита,
У человеческих утех
Одна работа:
Коровий плач, коровий смех
Над эшафотом.
Сергей Ташевский

(1)

Не то, чтоб Господи прости,
латаем повесть,
но от потери до пути,
не беспокоясь —
виной всему чужое дно,
утрата рая,
не то, чтоб горькое вино,
а так, играя,

среди потех, среди путей,
не сдох, так ратник,
латай, играй и водку лей,
прости, привратник,
ты перепутал, рассказал
не то, что надо,
а был скандал, а был аврал,
была засада,

я даже ездил на восток,
попал на запад,
не то, чтоб грешный мир жесток,
но запах, запах...
как полигон, как сердце вон,
как крысы сдохли,
не то, чтоб колокольный стон,
но мы промокли,

венки, станки, прощай всерьёз,
отёчный воин,
не то чтоб слазь, не то, чтоб слёз,
но всё ж героем,
и относительно времён —
всегда такие,
отмолен, может быть, спасён…
…но ностальгия...

(2)

Пустяк, — сказали, — ты не так
всё понял, братец,
нет исцеляющих атак,
т.п. объятий,

нет воли вольной, синих рек,
закатов алых,
и человека, как на грех,
что у штурвала,

и осень сердце не томит,
весна не ранит,
не обжигает сердце стыд,
Бог не карает,

быть может лишь в Иране, где
иная вера,
звезда склоняется к звезде
и ждёт, холера,

пока какой-нибудь мудрец
пойдёт за нею,
а в остальном проёб, пиздец,
и хуй бы с нею.

О немногом

Асфальт высох, и никто не мне не ответил,
где начинается последний исход, у кого на плечах
дремлет наездник, с кем
можно плакать о нашей судьбе
в городе, где повторится тысяча первый раз
убийство, снятое на несуществующие камеры
в несуществующем формате, за левым плечом,
стоп.
Кажется, я что-то понимаю, передо мной
разрозненные картинки непрожитой жизни,
слишком много нерождённых детей в предыдущую эпоху,
чтоб просто так, отмахнуться.
для каждой истории — своя риторика,
праздник празднуем сообща, умирать расходимся по домам

* * *

Никто не здесь. Асфальт дымит. Стекло.
У времени опасная манера.
Не знаю я, кому там повезло
назад вернуться, в даль ссс-ра.
Там серые подтёки этажей,
старухи предвещающие веско,
что будет сплюнут, вытолкан взашей
приятель блюза, жратель драгомеска.
Я не туда попал, опять, потом
я буду упираться, гнуть подковы,
кусаться, прыгать, биться в стенку лбом
О ком вы? Умоляю вас, о ком вы?
Я так, дурак, насмешник, враль и плут,
любитель мест, где дышит плоть и влага,
где в рот дают, где тут же в рот берут, —
не то, чтоб идеалы и отвага…
Войны не видел, но в тюрьме бывал,
допросы пережил, молчал достойно…
Так, значит, сука, ты не воевал?
Да, я ебал историю про войны.
Солдатики в различные цвета
раскрасив с сыном, я имею мрию
не различать, где правда, где тщета...
Так за кого же ты?.. Не разумию...

* * *

Хохоньки, охоньки, аханьки,
Сидит один, боится баб до седин,
Сам себе господин, мы его пахари,
Его обноски носим, его хавчик едим.
Он ходит серьёзный, веский, задёргивает занавески
Всякий раз, когда хочет подрочить, постричь ногти или сплюнуть соплю,
В его голове всегда разыгрывается одна-две пьески,
Про то, как он весь мир любит, и как я его не люблю.
Были бы мы с ним педрилами, были бы счастливы,
Засаживали бы друг другу в очко, выедали мозг,
А так счастье от него за семью печатями,
И он, заливая слова цементом, строит к нему крепкий мост.
Чтоб мы ходить могли по этому мосту, и не только мы, но и другие,
Чтоб играли в шахматы под мостом, целовались, пели,
А он бы мучился, страдал, терзал себя ностальгией,
Но и радовался бы при этом, что все при деле.

Письмо из мегаполиса

Май почти что жаркий. С утра
Понимаешь, что около тридцати по Цельсию, и люди на взводе,
Но природе к лицу такая жара.
В том числе и твоей природе.
Ёкало-манэ, Манэ бы такой пейзаж
С утра до вечера писал бы переписывал, дрочил, трахал моделек,
А мы не можем выехать на пляж
И помыть машину. Работаем. Всю неделю.
Наслаждаться красотами будем, когда пойдёт дождь
И закончится труд над прекрасным в формате глянца,
В июле мы поедем в Париж, и там, хошь — не хошь,
Будем похожи на свободно фланирующих иностранцев.
В кафе, возле пляс Пигаль, на бульваре Клиши, около Мулэн Руж,
Или в Латинском квартале, на Сен-Мише, у пляс Дофин
Мы станем обсуждать тактику околачивания груш
В период стабилизации цен на бензин.

* * *

Пугай меня, что все умрут. Ругай,
что я не так, как ты, гляжу иначе,
на спуск с вершины, на далёкий край,
где всем своим — правительственные дачи.
Приятельствуешь с гением? Давно
не кушал трюфели, не праздновал с Мюэтом?
Сходи в кино, купи себе вино,
сними красавицу и весел будь при этом.
Фактограф, собиратель, чародей,
круг очерти, пропой за нас клинанье,
чтоб лучше обаятельных блядей
никто не ведал правил мирозданья.

* * *

Я.Ю.

Сквозь дни, как через сито,
Не знаю, к небу, к заду,
Отмолено, отбито,
И ну его, заразу.

Но мой товарищ певчий,

Тоскующий о плане
Истории харчевен
И прочем, бля, тумане

Замыслил длить тревогу,
Тащить её от Бога,
А что длинна дорога,
Зато крепка молитва

Прости меня за промах,
Не бей меня за выдох,
Прочнее на изломах,
Мощнее на обидах

Во тьме всходило Слово,
Питалась сном и гноем,
Пытало отчим кровом
Досадное, дурное

В саду, под нижним сводом,
В толпе, в чаду вокзала,
Насвистывать свободу —
Как много и как мало

Волшебник — каждый третий,
Но время виновато,
Застудит, перевертит,
Ату нас всех, ребята!

У дальнего залива
В сердцах непослушанье,
Захочешь быть счастливым —
Погибнешь от старанья.

А в нетях рассмеются,
Как ловко стать жестоким,
Судьба кругла как блюдце,
Разбитое на сроки.

И тебе, бля, с любовью…

Линейность одичала,
времян порвалась цепь,
в конце моё начало,
гора венчала степь.
В туманах возвещала
предел и передел,
в конце моё начало
и рупь на опохмел.
С концом придам я духу
и скорби и труды,
историю-маруху,
и счастья — до пизды,
кликуху-повитуху,
подлёдное пусти,
и прочую непруху
на конченом почти.
Конец стоит к началу
указывая путь,
а ту, что обещала,
и свистом не вернуть,
ушла, задравши юбки,
сквозь ветер и туман,
сладка её нам юность,
приятственен обман.
Венеция в отмазке,
но истина в вине,
подруга в полумаске
застряла в Костроме,
а мы ей италийским,
бургундским шепотком,
она ж родным и близким,
к тому же с матерком,
с отрывом, бля, с отлётом,
про ангелов и птах,
мол,
исповедь в субботу,
но я опять в бегах

* * *

Я верю только в себя,
В себя и Йоко, в Йоко и в себя
Джон Леннон

За спиной у меня тишина и знаки,
Веет ветер, струится речь,

Никого надёжней моей собаки,
Чем надеяться, лучше выпить и лечь.
Кто-то занят пчёлами, кто-то делом,
Один уходит к ночи, другой — поутру,
Они пишут на доске имена свои мелом,
Я проснусь, узнаю их и сотру.
Играют в карты, продолжают роды,
Выходят на площадь, целятся, но впросак,
Хорошо, разумеется, постичь свою природу,
В классическую эпоху оказаться на небесах.
Гусадарствующие идиоты имеют место,
Шампанское льётся рекой, но обнаружилась течь,
История продолжается, однако у ней сиеста,
Так что нет никаких сомнений, лучше выпить и лечь.
Московское метро построено по алхимическому плану,
Один беден как Бернс, другой богат как Крез,
Они мне объясняют, как попасть в нирвану,
Пошлю-ка я их всех в Химкинский лес.
Там в лесу воют волки косматые с топорами,
медведи с вилами, мужики с вином,
ходят-бродят, посмеиваются над государственными делами,
кто против нас, тот не с нами, — опять облом.
А мне ещё один раз обломился кусок пыльного лета,
Кислая сигарета, волосы ниже плеч,
Из всех религий — постель, которая телом согрета,
Остаётся только раздеться. Выпить и лечь.