Зацепило?
Поделись!

Продолжение следует

опубликовано 07/02/2011 в 22:41

* * *

Было (благ),
на словах он пытался петь,
сочинял мотив,
привлёк соловья,
вместо всяких бумаг —
на разрыв, разбег,
вместо нищих благ —
мордой в белый снег

На снегу чёрный след,
в ванной, на потолке,
никого рядом нет,
я один, один,
на отходняке,
много лет назад,
сам себе блядун,
я здесь наследил,
сам себе тугодум,
сам себе брат

Париться не о чем,
только чих,
только частный момент,
да и тот давно,
мотив,
который я тогда выдал,
случился и отзвучал,
его не разучивали,
не записывали,
не включили в кино

На ленте,
которую поминал один мой дружок,
наши фигурки-тени,
наши фишки-значки,
я был сражён,
наглухо,
поражён,
я их всех любил
(ожог),
я храню их записи и стишки

Кем о ком,
кто прав и кто врёт,
кого забросить за стену,
суметь отлить,
это тема
— из бронзы вечного ничего
— ведущую по лабиринту нить
Ариадна девочка
кто здесь умен
но я очень глуп
я нелеп и слеп

вино и хлеб,
— до самых последних времён,
— тело и кровь,
вино и хлеб

2010

* * *

С утра солнце и отчаянно белый снег,
ужас от совершенства мира,
тепло уходит наверх
неумолимо, неутомимо.

Но ученые знают, что за небесами
только космос, холод, абсолютный ноль,
и нечего думать, что нам с молитвами, иконками,
нательными поясками

туда домой.

То есть стоит искать свой вечный и страшный дом
за левым плечом, прямо здесь, у нас,
что сложнее, бессмысленней и притом
на новый манер каждый раз.

Всякий раз, когда я хочу говорить, кричать,
плакать, петь,
есть тот, кто хохочет, показывает долговые расписки, подпись, печать,
всё есть.

2010

Сергею Ташевскому

Время шло, шло, шло, шло, шло,
И прошло,
Нас куда-то завело,
Увлекло.
В этом городе дома,
Этажи,
И сведут меня с ума
Типажи.
Я ему кричу: постой,
Тут — не там,
Не хочу я на постой,
По местам,
Не хочу я с песней в бой,
С воя — в плач,
А хочу скорей домой,
Схорони меня, Бог мой,
Отвлеки меня, Бог мой,
Развлеки меня, Бог мой,
Просто спрячь.

2010

* * *

Мне всегда говорили — сочиняй о других,
пиши, как в море тонет река,
как радуется перворождённая, попадая в стих,
как печаль отплывающих глубока.
Топот ног перед дракой, песни солдат,
форсирующих Терек, рынок в крови
после вечернего взрыва, тысячекрат-
ное о любви.
Вот я и отвечу на языке камней,
календарей, камланий, ежедневного курса валют,
тем, кто стоял в стороне, конечно, видней,
кто у нас свят, кого у нас предают.
Но наслаждаясь утренней тишиной:
два выстрела, визг тормозов, отдалённый гул,
я говорю только о том, что было со мной,
о чём плакал Овидий, кого ревновал Катулл.

2005

Деревня

«Но мысль ужасная здесь душу омрачает».
Пушкин

модем не может работать плохо,
но здесь у него только треск да кряк,
ветер свистит да хрустит эпоха
на полупроводниках

ни информации, ни письмишка,
байт за байтом сползают с экрана,
если чуть пораскинуть умишком,
поймёшь, что вот она, мать-нирвана

однажды так Содом и Гоморру
в опровержении принятых схем,
— блудники, грешники, проклятый город, —
погубил китайский модем

2010

* * *

Когда-то, когда я гулял по Парижу,
На набережной Сены или где-то ещё в раю,
Я думал, что этот город мне родней и ближе,
Чем всё, что я видел, и всё, что люблю.
Я мог бы там ходить в гости к своим ребятам,
Если бы моя бабушка прожила ещё тридцать лет,
Но моя бабушка умерла от рака в тридцать девятом,
И друзей детства у меня в Париже нет.
Я мог в Марэ иметь дом и работу,
Без всякого пристрастия к тяжёлому физическому труду,
Если б выбрал быть евреем, а не идиотом,
Понятно, что я князя Мышкина имею в виду.
Но всё, что уже случилось — уже случилось,
Выбор сделан, оплачен, и мне пора на восток,
Конечно, всегда есть возможность сдаться тебе на милость,
Но я знаю, что таких ты не любишь, и вот, прояснилось —

— несмотря на все твои мавзолеи, музеи, парки, сады, туристок, я с ней, Бог с нею, выпьешь кир, затягивайся, я не умею, сейчас научу, смотри, ну, дурею, играй в свою лотерею, ищи-свищи Лорелею, месье, здесь уже лет сто никто не умирал за идею, —

Ты голоден и жесток…

2010

Канун

Пляшет естество
вопит гордыня
скулит и смеётся мой бедный даймон
суставы скрипят как проржавевшие уключины
(правильно ли?) выбран (путь)
химия нам поможет
(ещё один раз) химия нам поможет

2010

«Девочка плачет, шарик улетел»

Хочется сказать немного иначе,
А то получается как-то хреново,
Шарик улетел — девочка плачет,
Вернулся обратно — она рыдает снова.

Она просто плакса, капризная дура,
Никуда не успела, ни по кому не страдала,
Подумаешь, шарик, тоже мне знак ажура,
Подумаешь, шарик — метафора идеала.

Девочка обрезает косы, читает Ницше, идёт на службу
И соблазняет ублюдка с весёлым зелёным взглядом,
И никакого шарика ей не нужно,
никакой метафоры ей не надо.

2010

* * *

только говори о том, как это было, не называя имён,
не припоминая замен,
всё правильно, один ищет, как ему сбыть обман,
другой — как ему петь свой план, плен
тысячу один год тому в далёкой стране
на ангельской стороне, среди трав и треб
всё было также — тот, кто жил в стороне,
маячил в окне, молился на дне,
и тот, кто раздавал клинки, хлеб
(и вино) припомним опять вино
серое небо, мокрый дождь-снег
каждый из них в землю лег в лёд в мёрзлое всё равно
в плотное и надёжное одно на всех

перестать теперь — клясть судьбу, поклоны класть,
визжать от восторга, не видя нот,
понимать, что каждому — его часть,
но как же это отдельное достаёт
как же это отдельное, за кожей и лбом,
чтоб форелью, как напоминает Кузьмин,
а если уйдём, помрём, уплывём,
то и хуй бы с ним
я тебе, Анастасия, скажу — неясен итог,
между строк — какой прок от забот и дел,
возможно, мы не так жили, как требовал Бог,
зато всегда знали, что Он от нас хотел

2010, 2011

* * *

Я смотрю на то, как ты пересекаешь двор,
кепка в клетку, шарф, внакидку пальто,
я хотел бы завести с тобой разговор
о том, кто такой Рабиндранат Тагор,
Судзуки, Шекспир, Дато

Куташхия — это такой грузин,
армянин, абхазец, родина его — Андижан,
но ты — молока купить в магазин,
а я пьян.

Я пьян ветром, вечером, веретеном,
которое вертят парки, и где Эдем?
позитив — явный признак деградации, — как бы сказал Геннон,
расовой неполноценности, — как бы заметил Рем.

Но вкус шеи, там, где она переходит в плечо,
послевкусие жизни, когда оно переходит в коньяк,
и остальное — доля ангелов, пересчёт,
солдат, инок, печенег, мастер дзен, простак.

За вычетом трёх идей, сформулированных в двадцать лет,
я ловлю да и нет, вслушиваюсь в голоса,
только закат, только рассвет,
лекар, минет, кедр, секвойя, Дафнис и Хлоя, прочие чудеса.

Пусть один любит чётки, другой — наган,
пусть один ценит Фрейда, другой — талмуд,
я доверяю только твоим ногам,
танцующим наше небо тридцать восемь минут.

2010

* * *

Одинаковое безумие провоцирует снег и ветер,
только рыдать не стоит, ничего не стоит картофель,
свежий ангел летит по смерти, он умеет рассказывать детям
о хорошем о добром боге, допивающем утренний кофе.
Ничего о катарсисе. Корень
из числа одиночеств, плесень,
я уверен, что тот, кто не помер,
должен быть любомудр или весел.
У Харона хорошие вёсла,
небо чёрное, вскрики ворон,
здесь под гопников умники косят,
ничего, что прокисло — берём.
Я умею лечить ожидание,
в мёрзлом воздухе привкус бензина,
ян и инь завершают камлание
на дорожках амфетамина.
Что загадывать? — поле, и голое,
даты, символы занесены,
говорят говорящие головы,
снятся спящим синхронные сны.
Палево, передок или закрытая тема,
прёт, — говоришь, — оттого, как тебя он берёт
в записках на чёрном экране, на грани сбоя системы,
на остановке троллейбуса возле Никитских ворот.

2011

Россия

Я умею двигаться, тормошить себя, тормошить других,
Говорить о том, ни о чём, о чём слышали все, но бояться сказать,
Срываться с обыденных тем, оступаться в крик,
Пафосом задраивать люки, палочной дисциплиной с койки больных поднимать.

Я запрягаю медленно, но уж когда я иду, сторонись любой,
На равнинах соки-ягоды, в горах стрелки и мачьё,
Давно освоена техника вести за собой
В голубое паки, инаки, какое-то там бытиё.

И всё же я потаскуха, рассеянная вполне,
Плаваю на спине, в тишине вглядываюсь в облака.
Всех, кто был предан мной, я часто вижу во сне,
И они меня тоже рассматривают, но с опаской, исподтишка.

Евреи рифмуют меня с мессией, русские — с синевой,
Кто-то плачет о лошадях, кто-то о царском венце,
Но никто не умеет сказать, что у меня с головой
Оттого, что я одна, и слишком хорошо знаю, что случится в самом-самом конце.

2010

На смерть осьминога Пауля

Он скончался в аквариуме,
говорят, был уже стариком,
три года для них о-го-го,
больше они не живут.
Он знал своё будущее наверняка,
и когда умер, вообще отказался от всякой еды.
На том свете для осьминогов множество разных палат
предуготовлено, но самое существенное, он может переродиться,
стать стражником, певчей птицей, Евпатием Коловратом,
Моисеем, Гегелем и Леночкой Джапанидзе.
Для него ведь не существует времени,
и когда какой-нибудь футболист
захочет выебать Леночку,
и она оголит свои длинные ноги,
будет ли это супружеская постель
или в автомобиле блиц, —
кто из них вспомнит о Пауле,
кто вспомнит об осьминоге?

2010

* * *

Сумасшедший охотник не может ждать до утра,
мой приятель перс курит гашиш,
на собаках ехать долго, а на самолёте хандра,
что делать? — дрочить, целоваться, пить водку, пока долетишь

Французская чемпионка по карате
танцевала с тенью на пляс Дофин,
она представила pret a porter
в жанре нападение на мужчин

Кто ты такая, кто я такой, откуда мы, приблуды, куда,
шизофреник-молочник в городе прифронтовом,
дом оставлен две тысячи лет назад,
мы сумеем, вычислим, всех полюбим, поймём.

Я, французский мой ангел, наполовину боюсь,
Я, этрусский мой маг, на четверть молюсь тем же богам,
я мало того, что грузин, ещё и индус,
алфавит деванагари разбираю, ригведу шепчу по слогам.

Изучил нас, и душу терзает, и не узнаёт,
высоко сидит, глядит далеко,
тот, кто надежда наша, прибежище и оплот,
курит пыль времен, пьёт небесное молоко

А ещё епископ есть один в Крыму, Дамиан,
мне о нём рассказывал друг, когда кончил пить,
так вот, этот парень, настоящий епископ, говорил, что лучше, чем стремиться в рай или там в нирвану,
прилечь, двинуться чем-нибудь странным, что-нибудь обманное закурить.

И никакого повода тосковать, стеречь,
подбирать слова, страшиться за будущее племён,
поскольку тот, кто решил тело своё сохранить и душу сберечь,
уже погиб, уже несвободен, уже пленён…

2010

* * *

В минуты странные отравы
Повсюду демоны в плащах,
Поют прекрасные шалавы
О замороченных вещах.
Вотще растёт несовершенство
И вырубаются приборы,
Нет ни пришельца, ни лишенца,
Но кто-то ходит за тобою.
Он смотрит строго, хочет криво,
И надсмехается в кулак,
Он хочет, чтоб ты был красивым,
Счастливым, умным, но не так.
Всё получается нелепо,
И в небо голуби летят,
Поёт девица, чешет репу
Полупомешанный кастрат.
Над византийским водевилем
Кресты и вороны, они
Считают дни, шугают штилем,
Хоронят в собственной тени.

2008

* * *

Постоянство — незачем, ницшеанство — в лом,
IQ ниже среднего, но и это ещё не предел,
за синим морем, за дальним хребтом
захлебнулся, запутался, недоглядел

там летела лань, там стонала рысь,
ухала сова, брал наряд народ,
мне сказал синебородый: очнись, молись,
а я икал и смеялся как идиот

в море рыба-страх. в горах птица-мёд,
в небесах — тени от наших смут,
я, конечно, откликнусь, коли меня проймёт,
я, конечно, опомнюсь, ежели нас поймут

заливное время, его луга,
холодеет к ночи висок, и вот
холодеет сердце, и страсть-деньга
о безумном мучается, поёт

всё цифирь да цифирь, никаких окон
не всплывает новых, программка — дрянь,
а когда поднимешься, спросит Он:
ты чего явился в такую рань?!

2010