Зацепило?
Поделись!

Существа, обреченные умирать, способны на многое

(тексты января – августа 2015 года)

опубликовано 18/08/2015 в 12:59

* * *

История, конечно, странная,
имена птиц, - говорите, - имена птиц,
я вот хорошо знаю имена дорог -
из Нюрнберга в Берлин, из Лхасы в Нирвану,
из Юрьева Польского в Небылое.
Распевка должна быть обязательно,
а то что ж такое? - человек в пути,
да без песни?

* * *

о чем бы думать я хотел
о чем бы думать я не мог
о чем бы думать я не смел
все это ясно видит Бог
Он наверху а мы внизу
Он наверху а мы бредем
Он наверху а мы одни
мы здесь одни Он там втроем
я бы упал я бы просил
чтоб нам немного не болеть
не умирать не тосковать
не ждать о прошлом не жалеть
пусть я ничтожен мал и сир
лицом не вышел телом слаб
в другой эон в другой портал
мечтаю думаю молю
прости я так Тебя люблю

ПОСЛЕ РАЗГОВОРА С ЯРОСЛАВОМ...

Бывают писатели по убеждению,
по вдохновению, по призванию,
по обстоятельствам места и времени,
в силу тревоги и непонимания,
бывают писатели по назначению,
ввиду абстиненции, за кампанию,
просто бывают обычные гении,
истерики, захлебнувшиеся в стенаниях.
Из этой среды выделяются сразу,
хотя их так мало, что впору и зарыдать,
люди, которые просто сочиняют стихи и рассказы,
потому что им есть, что высказать и рассказать.

НАД ИНТЕРНЕТОМ В ОЖИДАНИИ КРИЗИСА В СТРАХЕ ПЕРЕД ВОЙНОЙ

вокруг такие блин вещи
какие-то блин лихие
все пророчат клевещут
выкликают стихии
одни хотят чтоб не хуже
чтоб удобней сытнее
чтоб не внутри - снаружи
но как - они не умеют
другие ругают Россию
мол их она оскорбила
сбила не оправдала
лишила ума и силы
лишила яда и жала
и ваще опростала
точней сказать упростила
а я лежу на диване
как лежал бы в Иране
в Америке в Индостане
и даже быть может в Кабуле
меня врасплох не застали
пока еще не нагнули
и кто это сделать хочет
пусть пробует между прочим
не то чтоб дурна эпоха
от пота мокра рубаха
проверить насколько ты прочен
по жизни всегда неплохо
зачем верещать от страха?

* * *

иное, иное, иное
колокол в голове
иное, иное, иное
колокол в голове
иное, иное, иное
колокол в голове
(все то же, что и всегда)
Троцкий в Ротонде
туристы пьют кофе
Троцкий в Ротонде
туристы пьют кофе
Троцкий в Ротонде
туристы пьют кофе
(во всех справочниках и путеводителях)
девочки в коротких юбках
рок-н-ролл, секс, драгз
девочки в коротких юбках
рок-н-ролл, секс, драгз
девочки в коротких юбках
рок-н-ролл, секс, драгз
(лучшие времена так и не наступили)

ИГРА ЗВУКОМ

ЕМ
Необязательные вещи
не обособлено простые,
они таинственнее, глуше,
и причащаются стихии.
Приходит смерть по расписанию,
но мы его не прочитали,
день равнодушный, день весенний,
поляна, солнцем залитая.
На ней клубятся афродиты,
не мыслимы для понимания,
играют в будущее дети,
и хвалит всякое дыхание
Того, который нам жилище,
предел, предлог и уложение,
поскольку без Него мы - пища,
и хищное крадется время.

* * *

Весь день я думаю о том,
что невозможно быть котом,
собакой, волком и змеей,
а надо быть самим собой.
Шумит над домом ураган,
малец читает по слогам,
Иван Иваныч мастерит,
проход наверх давно закрыт.
Но где-то в дальних областях
есть одиночки, в их костях
какой-то древний матерьял,
чтобы скелет не истлевал.
Они умеют быть котом,
и человеком быть при том,
еще немного, и взлетят,
но почему-то не хотят

НИЩЕТА ФИЛОСОФИИ

ты рождаешься, ты умрешь,
может
еще о чем-нибудь рассказать?

* * *

А.Г.
Зову к тебе, но где же ты,
Не докричаться мне, однако,
Меж нами столько пустоты,
Подай хоть знак - не вижу знака.
По одному или гурьбой,
Мы все пройдем твоей дорогой
И снова встретимся с тобой,
С тобой ли? не с тобой ли? с Богом?
Все это мозга фертеля
На колесе перерождения...
Сквозь космос странствует земля
И нам отмеривает время.

* * *

вы все знаете, о чем говорите,
а я вот не знаю, о чем говорю,
вот и Сократ говорил, что не знает, о чем говорит,
не знает, то, что знает, не знает, знает или не знает,
и я не знаю, знаю или не знаю, существовал ли Сократ, не знаю, существовал ли Платон, не знаю, существовал ли Пир, не знаю,
не знаю, не знаю, не знаю, не знаю
пройти по Сократу - срезать угол,
так говорят в Ялте,
я очень хочу в Ялту,
в Ялте весна, в Ялте солнце, в Ялте девушки на пляже пьют вино,
вот это я знаю, вот это оно,
настоящие знание, не требующее никакой специальной верификации

* * *

Что-то грустно мне сегодня
Почему-то как-то так
Я не ангел не угодник
Не преступник не дурак
О последнем вероятно
Можно спорить иногда
Только это неприятно
Так-то как-то господа
Дама едет в гости в Ниццу
Танки едут на Донбасс
Все что надо состоится
Но увы не в этот раз
Я при деле всю неделю
Я два очерка пишу
Лучше б маялся с похмелья
Потребляя анашу
Все не вовремя некстати
Невпопад невпроворот
Кто ошибся мне приятен
Кто был прав досадно врет
Лет мне тоже многовато
Притомилось существо
Хорошо из автомата
Но боюсь что не в того

* * *

Старая музыка, разговоры о том,
что могло бы быть, если б не случилось этой войны,
мы сохранили бы молодость? веру? дом?
время для танцев? спокойные сны?
и вот мне уже кажется, что как есть
даже лучше, чем так, как все шло и шло,
некоторые сохранили ясность рассудка, честь,
некоторые доблесть и старое ремесло.
По крайней мере бизнес и, возможно, пиар -
не такое уж теперь верное средство, чтоб волновать девиц,
а на самом-то деле мир слишком стар,
что ему несколько потерянных батальонов, несколько взятых станиц?

ПОЧТИ КЛАССИЧЕСКОЕ

Мы блин такие - шут с идеей -
Простые, и не возникаем,
Живем не мудрствуя, хренеем,
Морочим голову, бухаем.
А вот появится оттуда
Приблудо блуда, будда адда,
И встанет перед ним запруда
В лице веселого отряда.
Баллада рада зову чуда,
Никто не ищет, где награда,
Судьба – паскуда, смерть – приблуда,
От нас, атас, чего ей надо?
Мой принц, поскольку в мире худо -
Конец, венец, звездец, простуда,
Не парни мы из Эр-Рияда,
Но тоже можем, если надо.

КРЫМСКОЕ. НА ПЕТРА И ПАВЛА.

Духовность дышит духотой
И дальней далью,
В соединении этих черт
Ее черта,
У моря девушка сидит
Под темной шалью,
Пьет душу вяжущий мускат
В конце поста.
Сегодня праздник. Летний пост
Блажен и легок.
Самовлюбленный программист
Играет твист.
Жандарм свистит. Воришка пьян.
На пляже гогот.
И небосклон, - июль! июль! -
На диво чист.
Здесь не случилось ничего,
Тому столетие,
Здесь не бывало никогда,
Что было, блядь.
Садится девушка в russbalt,
И Шереметев
Ее в Ливадию везет -
Потанцевать.

* * *

Относительно благополучные времена
имеют свойство заканчиваться. Тишина
нарастает, и вместе с ней пустота
приближается, втягивая нас, как шприц – вещество.
А ты говоришь, что ванная занята,
что не переделать за день всего,
намеченного. Не прочитанная книга, не застеленная кровать,
непролазные дебри философских работ.
Кто-то из соседнего подъезда ушел воевать,
помыли ли мы посуду? – скоро сын из школы придет.
Я бы хотел сделать себе укол
и вернуться к видению лет на тридцать тому назад:
свободная любовь, сопротивление, рок-н-ролл,
дорога через пустыню от Красноводска на Ашхабад.

* * *

Все получилось как-то так, -
Я говорю о социальном, -
Я думал, будет все иначе,
Преображение грядет.
Я думал, наше поколение
Изменит мира очертание,
Он будет чище и добрее,
По крайней мере веселей.
Не лучше ли о мимолетном? -
Луч пробивает облака,
И возникает новый свет,
Преображая старый город.
И люди, следуя животным,
Но все же собственным желаниям,
Находят силу и надежду
И жадно лепятся друг к другу…

* * *

Тут вот опять так,
сколько ненависти, а поэзия не то и не это,
и точно не то, что я пишу сейчас, верный знак,
что нет описания неба, предощущения рассвета.
того, как она - нет, и того, что он,
и того, зачем на этот свет мы пришли, и куда потом,
или выходим покурить на балкон,
заходим обратно в дом.
Я бы очень хотел это все описать еще миллион раз.
в новых словах, или в старых, найти силу и свет,
но у меня никакой возможности продолжить этот рассказ,
когда котел у Дебальцево то ли смыкается, то ли пока еще нет.
Я столько раз где-то там, возле станции Лозовой,
выходил из электрички, ехал от Харькова куда-то на юг
по общей стране, не всегда обаятельной, но живой,
и вот, вдруг.
Публицистика, просто речь, никакие там не стихи,
дописать, лечь лицом в подушку, уже без сил, молчать, ждать, что схлынет ночь,
а эти... дверь на балкон затворили, поужинали, воркуют, как голубки,
и думают, что назовут сына Богданом, если родится сын,
и дочь - Анной, если родится дочь.

СОНЕТ НА МАНДЕЛЬШТАМОВСКУЮ СТРОКУ…

В России страх, в Венеции туман,
И власть, и силы постоянно с нами,
Компьютер выключен. Давай теперь словами.
В картинке - ложь, в движении - обман.
Нептица пролетит над головами
Нечеловеков, и для неземлян
Расскажут, где Париж, где Магадан,
Что делать с играми, соблазнами и снами.
Живем, вгрызаясь в личные дела,
Имеем свой паек, свое терпение,
С надменным видом измеряем время,
Разбрасываем вещи и тела.
Но все изменится, когда нептица
В предутреннем тумане раскричится.

* * *

Воздух становится теплее, светит солнце,
об этом бы написал человек другой эпохи,
дети хотят на улицу, у стариков проходит голова,
воевать становится проще, по крайней мере комфортней.
Если б не это современное оружие, мы со всем бы разобрались еще на прошлой неделе,
если б мечи да стрелы, мы бы справились, чес-слово,
и все бы наши противники обалдели,
как это у нас получилось клево.

* * *

Вот такая, блин, халява,
Вот такая, блядь, тоска,
Через южную заставу
В город введены войска.
Наплевать – твердит туземец,
Глупо бить в колокола,
Сорок танков под брезентом,
Карты, деньги, два мурла.
Девки пьяные смеются,
Бабки трезвые снуют,
Нет ни драк, ни контрибуций,
Продаются, продают.
А придет когда тревога,
Свалка, драка и мятеж,
Глупо выйдет. Все, кто могут,
Устремятся за рубеж.
Там покой и вдохновение,
Там хороший аппетит,
Там, без всякого сомнения,
Тоже армия стоит.

ЯЛТА 2015

Бывает такое: споры, случайности, перетолки,
Чемодан у пенсионера в самолете свалился с полки,
Министра взорвали на пляже, чиновник повесился в бане,
Младенец сказал мамаше: славное мироздание.
История была трезвой, а оказалась пьяной,
Подруга казалась резкой, но к вечеру стала нежной,
Самые сексуальные млекопитающие – обезьяны,
Самый приятный лидер советского времени – Брежнев.
Я плыву на спине, перебирая ногами,
Выдыхаю в синее небо радость хотеть и стремиться
К берегу, где хорошо, непостижимое постигая,
Жариться голышом, подсматривать очевидцем.

* * *

Ситуация такая,
ожиданий до хрена,
будет выбор, будет стая,
будет новая война
За окном гуляет ветер,
у девчонки - рандеву,
мир прекрасен, образ светел,
ничего, что я живу?
Это тоже ненадолго,
и, наверное, не грех,
а потом из чувства долга
мы поубиваем всех...

ВИДИТЕ, ЭТО ТОЖЕ МОЖЕТ БЫТЬ СТИХОТВОРЕНИЕМ...

Если бы я писал письмо вождям Российской Федерации,
как некогда Исаич писал письмо вождям Советского Союза,
я бы сказал им, ребята,
НАТО со всех сторон,
Китай тоже небезопасная игрушка в два миллиарда,
так может быть попробовать, немножко больше свободы в присоединенном Крыму,
ларьки с помидорами на улицах Ялты, лавки с контрабандным товаром в закутке на спуске, нищие и музыканты на набережной,
вино на разлив (а то осталась одна точка, и та на рынке),
никаких лишних бумажек для владельцев крохотных кафе на три-четыре столика,
и глядишь,
всё уляжется, утрясётся,
и черноморский флот, которому никто не угрожает,
и украинский фашизм, которого почти нет,
и русский фашизм, которого почти нет,
и вопрос суверенитета, который в нынешнем мире имеет значение только тогда, когда вы считаете ваши доходы...
а так - Путин большой, Путин маленький, Путин средний в витрине сувенирного киоска ялтинского городского совета,
и огромный надувной динозавр у кинотеатра, посреди фонтана,
такие игрушки имеют тенденцию оживать,
того гляди, он всех нас сожрет, и вас не оставит вниманием...
бабушка с внучкой, обе очень худые, белолицые,
идут с огромным знаменем Луганской республики к памятнику Ленина,
садятся напротив, бабушка закуривает,
внучка прижимает ткань знамени к щеке и трется о ткань как кошка, долго и нежно...

* * *

тыры-мыры восемь дыр
засорили нам эфир
сколько игр компьютерных
и частушек матерных
фьючерсов и литеров
прочих оболвателей
раз два восемь выходи
дождь на улице, поди,
север, клевер, холода,
и у власти ерунда
на любое да ответ
нет
бестолковый разворот
глупо думать все пройдет
но законов жанра жаль
где у них развязка?
или это пастораль,
свин и свинопаска?
прям так неизбежное
сосуществование
нежности промежности
мании желания
во страна любила так
а теперь по новому
замените мне елдак
почините голову

* * *

Если бы явился ко мне змей, длинный зеленый говорящий змей,
И сказал, эй ты, герой, ты же не буддист, история твоя недурна,
Загадай три желания, только скорей,
Пока я добрый, и у вас тут не началась смута или война.
Я бы ответил ему: ну ты даешь,
Никогда не думал, что такое произойдет со мной,
Наверное, это ложь,
Слова твои – соблазнительный гной.
И все-таки я бы загадал ему желание, только одно,
Так уже случалось не раз, но вот еще один раз,
Чтобы июль на юге, постель, возлюбленная, вино
И целые сутки в запасе у нас.
Здесь, в Ялте, или там, на краю земли,
Пока еще не исчерпан срок, не закончен век,
Змей бы мне ответил: вы так много могли,
И так мало хотели. И ты тоже – человек себе как человек.
Загадал бы власть над мирами, путешествие в царство теней,
Научился бы взлетать как я, пресмыкаться как я,
А я б ему ответил, один из нас мужчина, другой - только змей,
И воля моя, и свобода тоже моя.
Он бы поднялся надо мной, высунул раздвоенный свой язык,
Я бы напрягся, подумал, только б хватило сил,
А он бы ответил: ладно уж, я привык,
Еще несколько раз сбудется все то, что ты попросил

ДЛЯ АНАСТАСИИ РОМАНОВОЙ

Лучше тебя никого нет,
к сожалению не всем это ясно, но
так обычно случается: видеть свет -
это тоже не каждому суждено.
Этим я и пользуюсь. Иначе мне
пришлось бы совсем худо. Мир таким пустым
иногда кажется. Как на дне -
никого не слышим. Лежим, спим.
Но я протягиваю руку, и вот, вдвоем,
иногда этого достаточно, чтоб действовать и говорить
о том, что мы несчастных выручим, устроим, обогреем, спасем,
не наверняка, разумеется, но всякое может быть...

* * *

Ну что же ты, ну что же я, ну что же мы, ну в самом деле,
Весна на свете, оп-ти, бля, хоть листья не зазеленели,
Но солнце в Питере, ебтысь, девчонки пьяные кадрятся,
Такая ласковая жисть, что впору просто умиляться,
Шпалерная, Литейный мост, на набережную – и к заливу,
Я б водки взял, но нынче пост, и напиваться некрасиво,
Тем более я за рулем, а нынче за рулем не модно
Быть пьяным вдребодан, притом и без того легко, свободно
Весна над городом плывет, хоть не срослась еще по датам,
И я хочу, как идиот, быть изощренным и поддатым…

* * *

О поэзии говорят,
исчерпала она себя, говорят,
слова потеряли плоть, говорят,
теперь их можно на мельнице перемолоть, говорят.
Но вокруг нарастает гул голосов,
уши заткнуть? не получится, он сильней,
один поток из наших поселков и городов,
другой, куда более внятный, из царства теней.
Там, за Стиксом, слова еще на местах,
там, за Стиксом, шуршат они и скрежещут,
а здесь у каждого своя правда, и каждый прав,
поэтому надежнее кажутся китайские вещи.
Но выходит одна, подведены глазки, раскрашен рот,
умное тело, породистая голова,
кто ее снимет сегодня? кто возьмет?
будут ли им вообще нужны слова?

* * *

Нелепо так, нелепо тут,
нелепо там,
кого пасут, кому дают,
все по местам
в одном прокисшем городке
жил человек,
гадал девицам по руке,
давал ночлег
случайно встреченным в ночи
без лишних фраз
бросал ключи, метал харчи,
стелил матрас
сюжета нет, ни Рим, ни мир
его не знал,
он просто кое-что хранил,
хоть все терял,
терял страну, друзей, подруг,
покой и сон,
но твердо знал - такой на круг
не только он
у многих вроде все не так,
а вроде вот
один простак, другой чудак,
круговорот
он жил и Бога не гневил,
и видел Бог,
что вот он: был, мед пиво пил,
и жил как мог

* * *

Жил в городе один чувак,
Теперь таких, наверно, нет,
Он говорил примерно так:
Я знаю, как создать сюжет,
Любить красоток, верить в бред,
Вокруг устроить кавардак.
Он шел на улицу, в кино,
На пляж, на службу и домой,
Он просто был собою, но
За ним струился мир иной.
Летели ангелы за ним,
Летели бесы по пятам,
Он был взлелеян и храним,
Поскольку надоело им,
Что их совсем не видно нам.
Он шел на улицу, в кино,
На пляж, на службу и домой,
Он просто был собою, но
За ним струился мир иной.
Он был неряшливо одет,
Немного пьян, но для него
Как будто не было тенет,
Ему не нужен был билет,
Вопрос-ответ, заемный свет,
Вообще не нужно ничего.
Он шел на улицу, в кино,
На пляж, на службу и домой,
Он просто был собою, но
За ним струился мир иной.
Он наплевал на то, что срок
Конечен, и не хватит сил
На истинное торжество,
И все умрут, кто нас любил…
Как будто именно его
Слепил из красной глины Бог,
Но чорт коварно соблазнил.

* * *

Бывает так: что это то, и это то,
и вот: в гостях: один зовет, другой вопит:
один тревог, другой пустот: потом в пальто,
и целый вечер одному, еще и стыд
Ну а бывает все не так - ушел, пришел,
хотел - обрел, пустил - сумел, и круглый год
никто не врет и не вопит. садись за стол
упри свой лоб, забудь свой пыл, и все пройдет

ВЕЛИКОПОСТНОЕ

Не умею, не знаю, не помню,
где я видел Тебя, как я чувствовал, и откуда
эта вера в Отеческий дом
и надежда на чудо.
Вот вечер, вот утро, ложусь, встаю,
говорю кому-то: «привет», читаю книгу,
если молюсь, то случайно, никакой особенной жертвы Твоему алтарю,
не говоря уже о подвигах и веригах.
Даже с добрыми делами дела у меня идут кое-как,
вроде бы что-то-то где-то, но почему-то всегда с оглядкой,
чистого серебра немного, преобладает шлак,
и пересуды с ухмылкой гадкой.
Умничаю, как умею, вероятно, совсем сдурел,
с наслаждением барахтаюсь в море стыда и блуда,
но где-то теплится вера в Отчий предел
и надежда на чудо.

* * *

О чем говорить? ночь, луна.
Гурджиев тревожит меня, шатун.
Он сам обознался. Его вина,
Что ныне над нами две сотни лун.
Я помню, как в Азии он ходил
Конечной истины знать предел.
Один я как робот - торчу, дебил,
В плену однозначно астральных тел.
Кровавый прибой. Отлив. Прилив.
Желания. Доводы. Пересчет.
Еще неизвестно, кто прав, кто жив,
К иному пределу река течет.
В любом относительном – абсолют,
Его присутствия- тьма примет.
Мне интересно, как нас зовут
Там, где нас нет.

* * *

Большие достойные люди пишут большие достойные книги,
Ташевский назвал журнал "Переферией" и обрек нас на ожидание,
Вокруг невероятные пляски по поводу сыра и ветчины,
У меня по утрам болит голова, что уж там говорить про вечер...
На самом деле, я хотел бы расширить видимое пространство,
Не обнажая новых схем, не раскрывая тайных планов,
Просто немного больше сюжетов иметь в виду,
Скажем, она улыбается и взлетает.
Смотришь, как она огибает провода и антенны,
Уворачивается от вертолетов и пуль испуганных полицейских,
И думаешь - я так не умею, какая досада,
Я умею что-то другое, а вот это, увы.
Я бы никогда не назвал свой журнал "Периферией",
Я бы назвал его Твердым Знаком, опираясь о твердость,
Но не заметил бы. что Твердый Знак после ленинской реформы правописания -
Почти лишняя буква, малоупотребительная.
Она присела на чей-то балкон и болтает с симпатичным парнем,
Еще не хватало, чтоб они публично занялись любовью,
Это может не понравиться многим священникам, муллам, раввинам,
И тогда полицейские утроят рвение.
Будет грустно смотреть, как они стараются и мажут
Просто потому, что она бессмертна и неуловима.

* * *

Не то, чтобы я хотел спешить или наоборот, остаться и остановиться,
наоборот, никаких претензий, просто бывает не по себе
от необходимости когда-то умирать, столько раз обговоренной, и все-таки...
Давыдов мечтает стать киборгом, меня не слишком пленяет такая участь.
Религии тоже многое обещают, но как убедиться, что они и вправду религии,
то есть соединяют этот мир и другой, о котором нам ничего не известно,
даже не известно о его существовании...
Хотя источников и вправду много,
как человек с историческим образованием, я могу это подтвердить.
Хорошая литература, добрые намерения,
неисполнимые обещания.
Пугают, говоришь, иногда и пугают.
Как же с нами иначе? -
существа, обреченные умирать,
способны на многое.


Санкт-Петербург, Челюскинская, Ялта