Зацепило?
Поделись!

Зоны свободы

стихи из архива

опубликовано 06/03/2017 в 09:15

Рro и contra

В мире еще остались зоны свободы. Они,
- как свидетельствуют скачанные мной тексты, - совершенно случайны,
никакой тайны, попросту помяни -
Ауробиндовиль, Христиания.

Будто старые знакомцы, эти поселения жили и были убиты, а я там смотрел кино,
пил пиво, курил траву,
видел хиппаря лет семидесяти и его семнадцатилетнюю подружку в выцвевшем кимоно,
даже мойкой полоснул себе по руке, чтоб прочувствовать, что все оно
наяву.

Так, что закончим о радости. Вот бы явиться в такую страну, где нет
курсов валют, запрещенных веществ,
где в центральном парке десятиминутный минет -
частный эпизод, а не карнавальный жест.

Google-карты, Osmand. Яндекс и прочая такая история
Не помогают. Едешь и путаешься среди чужого народа.
Иногда я думаю, может быть и стоило бы
Купить в букинисте атлас 1968 года.

Сонет

Убежище, обитель, обиход,
день - черный кот с дорожною котомкой,
и каждый проскользнувший знает только,
что выскользнул. Но тоже не дойдет.

Под витражами вечности - попойка,
война, торговля, сутолока. Крот
бессмертия свою идею прет
по подземельям. Браво, землеройка!

И всадники, и спутники - вассалы
движенья друг ко другу. Слишком мало
оставлено нам времени на вздор.
Знобит, любовник ищет, где приткнуться,
кто вертит твердь, кто просто вертит блюдце...
Суд не спешит, но ясен приговор.

* * *

Я спросил старого каббалиста
как мне снова стать тринадцатилетним,
играть в футбол, танцевать твист,
кататься на велосипеде летней ночью.
Старик ответил: учи иврит,
есть буква, обозначающая начало,
число один, источник жизни,
пламя, сжигающее пустые годы.
Еще можешь надкусить молодой месяц,
принести ему в жертву молочного ягненка,
тринадцать желудей с растущего на перевале дуба,
корочку черствого хлеба времен минувшей войны.
Но это искусство ветреников, распаливших единого Бога,
так что существует риск ошибиться, попасть на далекий остров,
где светлокудрая людоедка будет гонять тебя до полуночи,
оседлает любительница верховой езды.
Старик пил чистую воду моего бессмертия,
чертил криптограммы, ограждал себя кругом,
круг рисовал без циркуля, точно и молниеносно,
никогда не ошибался, никогда не смотрел в глаза.
Я спросил его еще раз, уже с издевкой,
отчего ты не смотришь в глаза,
что-то скрываешь? -
Он ответил, как я и ожидал: ты не выдержишь моего взгляда
и станешь тринадцатилетним.
Ты забудешь, как тебе исполнилось
двадцать пять, тридцать, сорок,
согласен? -
и хрестоматийно поднял бровь.
Я мотнул головой, ведь это другое дело,
совершенно другая песня...
Когда б я сам выучил иврит, принес жертву,
попал на остров, оседлал девицу,
и играя в футбол, помнил, как странствовал двадцатипятилетним,
и в сорок два, наконец, очнулся - земля прекрасна....

Но такого пути, - старик сказал мне, - не существует.

* * *

Писал, сочинял, выдумывал, черт возьми,
проекты, истории, фразы и диалоги,
как это водится между людьми
и как не умеют боги.
Тысяча тридцать третий раз история не сорвалась,
там, где положено, власть, там, где постелено, спать,
и пожилой надсмотрщик спросит, смеясь:
загрустил? опять?
Обычный пейзаж: на берегу реки,
человек средних лет считает сроки надежд,
и не срастаются какие-то пустяки,
так где ж
искать ему отдохновение, как не на белой груди,
прихватывая губами острие соска?…

… не буди
дурака…

* * *

Пели, пели, перепили,
то ли роли в водевиле,
то ли уголок в раю.
Ненавидишь? Ай лав ю.
Устроители целебнов
занимают целый день
своим пеньем непотребным
под базарный перебздень.
Все у них тоска и страхи,
волчий сумрак, сучий вой,
ходит в гаерской рубахе
воспаленный домовой.
Я ему - вали в Марокко,
он мне - выпей и усни,
жизнь - морока, смерть - морока,
да обманные огни.

* * *

Хочешь, мак попроси,
он расскажет, как масло течет
по холмам и долинам благодарно-глумливого мозга,
хочешь, коку соси,
хочешь, пей не коньяк, а пиотль,
все равно уже поздно.

поздно ставить на зеро, тянуть ариаднину нить,
ревновать, уповать, провоцировать беса на милость,...

не сумели мы *** перекроить, воскресить...
и эпоха сменилась...

* * *

Поелику пели,
плакали, давились,
чудо нарасхват,
кепка набекрень,
из машины старой
недоумок вылез
и зажег над Азией
новый день.
Кто такой особенный,
к богу быстроногий,
к девкам смелокудрый,
пьяный и смешной,
кто в летах навыворот,
в пиджачке с дороги,
с травкой запрещенной,
речью заводной?
Я любил отраву,
он любил оторву,
мы любили поровну,
я и он,
но явился мастер,
объяснил, что формула
кособоких хижин -
крепкий небосклон.
По покатой крыше
мы съезжали выше,
соловьи сердешные
провожали нас,
но в хозяйском подполе
тусовались мыши,
все обгрызли песенки
и пустились в пляс.
Сыр небесный дырками,
мир известный дольками,
черное на белом,
здоровое в больном,
в платьице заштопанном
топает история,
ночью неразборчивая
и лахудра - днем.
А на небе матовом
вечеринка частная,
истины причастники
вышли за травой,
мы по крыше съехали
и презрели частности,
с деффками цалуемся
к низу головой.

«ялтинская бухта»

Что было путем, пусть мнится теперь типиконом,
Не то, чтоб иконой, но было б молиться о ком,
Над городом плач об убитых и не отомщенных,
Отмщенье, однако, объявлено тяжким грехом …

Курортное место, известно, курортное место,
Зеленое море, лазурные небеса,
На каждый участок земли подходящий инвестор,
А по ночам голоса.

Мария Петровна, Сергей Алексеевич, Даша,
Марина и Саша, коллежский асессор Смирнов…
Пространство потеряно, местное время – не наше,
И ветер не нов…

Часовня у моря. Гармония церкви и власти.
Здесь будут встречаться, на счастье монеты бросать,
Глупить, огрызаться, насмешничать, падать в объятья,
На серые гривы с причала высокого ссать…

Но им, что за дело, ушедшим в холодную воду,
До наших занятий, объятий и добрых примет? -
Поручик Авдеев, ротмистр Николаев-Негода
И Вася Игнатьев случайно, тринадцати лет..

* * *

романтический болван хочет в дальнюю страну,
к синим горам, к синим морям,
слышать обжигающую тишину
там
тим-там
ну и дурак
наслушался врак
насмотрелся кино
а в спину-то дышит враг враг
так что спрячься ляг
помирать все равно
все равно как
все равно где
все равно с кем, говоришь?
так, зачем тогда подчиняться тебе,
голос, слышь?
на хрен нам подчиняться тебе,
всевидящий глаз, видящий нас,
снимающий из космоса - с кем мы и где,
умеющий поймать нас здесь и сейчас
так зачем в Москве, лови в Элисте,
на Сахалине, в Персии, у Байдарских ворот,
ты ведь знаешь, кто эти и те,
с кем и зачем он в обнимку идет
ты знаешь, а он пока еще нет,
не знает пока еще их имен,
тьма скроет его на много лет
и никаких похорон


Челюскинская – Ялта – Санкт-Петербург
1999 - 2007 - 2017