Зацепило?
Поделись!

К 100-летию революции

"Родина". Поэма штампов.

опубликовано 07/11/2017 в 21:01
«Отвяжись, я тебя умоляю…»
Вл. Набоков
1.
Мой язык заплетается.
За ставнями длится жизнь.
Дрожат полустанки.
Закаты потонут в жиже
Возвышенных фраз.
Наша склонность ко лжи
Отчетливей,
но и развязка ближе.
Как в клетке птенец,
он мир видит, но
Взлететь не способен.
Так и мы среди песен
Патриотических смотрим в окно.
Пейзаж однообразен,
хотя интересен.
Да и зачем хулить,
если не с чем пока что сравнивать,
Ирония суть проворонила,
Ищи-свищи его, корень зла,
Никто ничего не имеет,
кроме права на смерть, -
Лошадка, болезная, понесла.

Она несет, минуя площади и провалы,
Она несет, повторяя фигуры, напоминающие фигуры речи.
Спросишь, кого ты здесь целовала?
Ржет. Клевещет.
Зловеще смотрятся памятники мусорам,
Мастерам расстрельных затей,
И самое главное, их дети приводят в храм
Своих, еще ни в чем не виноватых детей.
Покаяться? Как же. Иван Васильич желает спать.
Абрам Соломонович хочет пипи. Оба прожили весьма достойно.
Воевали, писали доносы, праздновали и опять
Писали доносы. Но это уже история.
Правду матку резали с матюгами,
Тонкокостных расстреливали с воодушевлением.
А расстались врагами,
Тем не менее.

Ну какая болтовня?
Ветер, мать его.
Я – тебя, а ты – меня.
Бессознательно.
Идут красные полки,
На них – белые штыки,
Поцелуемся,
Похристосовываемся.

…Впрочем, ежели
романтически нежился здесь,
к тому же помнишь, кто возводил
эти храмы и крепостные стены,
ежели есть с кем спать и найдется, что есть,
чо тебе до системы?

Жить же надо!
Но и расплата ближе.
Кони продрогли.
Их выведут под уздцы
корниловские казаки.
Я этого не увижу:
Снежок, почтовая станция, бубенцы.
Она, бледная, руки прячет в перчатки.
Он, стянутый поясами, знает, по чем фунт лиха.
Это надо же, именно им
и именно здесь повстречаться.
Сегодня, однако,
тихо.

Жили-были, болтали-бредили, знали толк
в объяснениях, длинных фразах, эффектных жестах,
оказалось, человек человеку волк,
а России – жертва.

Хотя следует разобраться.
Напишут: отдельные недостатки он возводил в абсолют,
клеветал на Родину, презирал братство,
таких песен у нас не поют.

Ишь,

советская жизнь- это жизнь на обочине,
глупо дрожит мотылечек упрямый, предчувствуя свет,
что ж вы дрожите? - вы это сами нам прочили
подряд много лет.

Ты к топору призывал мужика?
Привет!
У мужика-то не дрогнет рука,
нет.

"Черепа раскроены,
сожжены дома,
горькие расстроены,
эх-ма!"

"Все равно гореть в аду,
обдеру как липку,
я веселенькой иду
и от крови липкий".

"Каждый буржуй - вор и бездельник,
кроме работы хотим еще денег,
довольно молились, смиренны и кротки, -
денег и водки, денег и водки!"

Церкови грабят, газеты читают,
власти картавят, народы чихают.

"Колонны Растрелли, улицы Росси,
это день вчерашний, батенька, бросьте!
хочите выжить? читайте пока
исключительно товарища Пильняка".

Распродали Россию по домику,
распродали Россию по дворику,
сидят комиссары и думают,
как бы погубить им Матерь Божию.
Чудотворная икона Божьей Матери,
горе горькое, слезами обливается.
Ой ты гой еси, добрый молодец,
ой ты гой еси, Микула Селянинович,
ой ты гой еси, Александр Исаевич,
встань, оглянись, возьми тяжелый меч,
чтобы мать-земля содрогнулася.


2.

Так чем же вкус правды так сладок?
Неужто пора наутек?
Неужто Берлин- нам награда
за глину российских дорог?

Постой!
Глянь, какой герой. А платить?!
Лучше бери лопату, не вой,
ты рой глубже, и умерь свою прыть.

А весной по всей стране...
Лирика, прочь!
И весной в моей стране
полярная ночь.

Надеяться на перемены,
пугать тем самым старожилов,
твердящих, что такие темы
им не по жилам, быть бы жиру.

Любов обороняя дерзко,
смущать насмешкою недоброй
наивные эсесесерства
толпы простой, как нож под ребра.

Пугать ментов своим прикидом,
дабы потом тебя - прикладом...
нелепо нам копить обиды -
не только Тотьма, Китеж - рядом.


......

Но перемены случились,
аэропорт, билет,
новый картавый вылез,
сказал, что России нет

У парня глубокий вырез,
у дамы в руке пистолет,
в журнале читаю вынос -
больше России нет

Здесь или в Танганьика,
ах, не все ли равно,
за доллар в кафе музыка,
за доллар стакан перно

Красавица на коленях,
но зиппер твой туговат,
пугливый мой современник,
стучат.

Он сводки в сети читает,
пялится на экран,
сегодня опять в Китае
рухнул аэроплан,

В Грозном село захватили,
в Иркутске убили двоих,
ставит Виктюк водевили,
лупит Кличко под дых

А у меня дыхание
сбивается, господа,
если бы знать заранее
последний вердикт суда...

Эгей,
на мертвых пространствах пустых площадей,
ликуй,
гуляют казаки прекрасных коней,
они их ведут под уздцы,
ликуй,
и держат ногайки в руках,
все помнят о нас, дураках,
эгей,
и всякий, кто сделает что-то не так,
кто спутает c местным советом кабак,
надолго запомнит солдатский кулак,
холуй.
Эгей,
певца повязали,
газетная ода,
ликуй,
продажный писака пропьет эти деньги, ей-ей,
он бедный лакей одуревших от власти людей,
неумный кривляка, скучающий прелюбодей,
эгей,
ты с ней?
ну, бывай!

у нежных блядей сигарет настреляй,
здесь всякий героем, кто не полицай,
он пел только правду, но подняли хай,
канай!

певца повязали – и водка дороже в цене,
певца повязали - красотка скромнее вдвойне,
певца повязали - колодки надели стране...
А если ты вне?
Эгей,
ликуй...


3.
Есть неизбежное условие
Для всех прощений и прощаний,
Они о главном не доспорили,
Он не исполнил обещанья.
И между Ригой и Хабаровском,
Звучит бессмысленно, как эхо,
Не оставляй меня, пожалуйста,
Будь человеком.
Березы в инее, акации,
В снегу, промокшие ботинки…
Любовники, они в прострации,
А если нет, то в поединке.
Начнем с азов, закон - насвистывать
Запрещено – не отменяли,
Казалась недоступной истина,
Потом ее исцеловали.

Диктор голосом шелестящим
Объявляет сто первый скорый,
Изгибается он, как ящер,
Утешение всех пропащих,
Всех расставшихся и рисковых.
Нет приятней и легше бремени,
Чем дорожное забытье,
Отъезжать из чужого времени,
Возвращаться в свое.

Какая песенка наивная,
Какая сладость на устах,
За снегопадами, за ливнями,
Где лай и топот, грудь в крестах.
Я знаю, осень, дым над пристанью,
В фуражке странный господин,
Река, холмы. Он смотрит пристально
Совсем один.
Гудок. Подняться бы на палубу,
Но он глядит куда-то вдаль.
В прострации почти. Не надо бы.
Так вспоминать ее не надо бы,
А жаль.
Жаль полуобморока раннего
У приоткрытого окна,
Ее неровного дыхания
И недосмотренного сна,
И глупых слов, некстати сказанных,
И обещанья взять с собой,
Зачем бежать, он что, привязанный? -
Или еще - кому обязанный,
Или играющий в любовь?
Не шторм отнюдь. Реки течение.
Простой расчет. И без соплей.
И неоткуда ждать прощения,
И незачем искать прощения
Ему и ей, ему и ей.

В карты, сударь мой, в карты,
К черту все это, к черту,
То, что казалось фартом,
Теперь обернулось спортом.
Спорить? О чем? Нелепо
Витийствовать, раз решили,
Хлеб много надежней неба,
И дело здесь не в режиме.
И даже не в хлебе дело,
Мясные деликатесы,
Английские ботинки,
Французские коньяки,.
Не гляди обалдело,
Персонаж завершенной пьесы,
Родина как картинка,
Но мы при ней дураки.
Прожрали и проворонили,
Киев, Ташкент, Варшаву,
Константинополь, колонии,
Разбойничью русскую славу.
Кунсткамера – наша история,
И не надо лишней морали,
Это именно нас объегорили,
Выдохлись мы, проспали.
Осталась лишь старая песенка,
Я в четырнадцать лет
Ее записал зло и весело,
За куплетом куплет:

"Нельзя бежать родной земли,
пусть подменяют правду ложью,
в грязи купаясь и в пыли,
я выбираю бездорожье,
холма опасный скользкий склон,
промозглый ветер, бьющий в спину,
страну, которой опоен
я ядом, и в которой сгину...

В холодных шляться городах
и пить настой из целлюлозы...
Я остаюсь здесь навсегда,
и не сочтите это позой.

Пусть хвалят дальние края
с восторгом радиовитии,
Россия - родина моя,
я не уеду из России"...


1974, 1987, 2004 - 2006
Москва - Крым



К столетию революции. Анастасия Романова. «Доходный дом Веге»