Зацепило?
Поделись!

17
фото Андрея Годяйкина

ВСЯ МЕРЗОСТЬ МОРАЛИ...

Записки о сексуальной контрреволюции.

Вернуться к «рифам» меня заставили несколько публичных споров последних месяцев. Все началось с флешмоба «не боюсь сказать», продолжилось скандалом с 57 школой, и вот теперь фотовыставка Стёрджеса, верней, обстоятельства ее закрытия, совершенно вынесли мне мозг. Но самое главное, что мутный поток, в котором, как размякшие бумажки и другой мусор, болтаются эти три темы, имеет настолько глубокие и неприятные источники, что промолчать трудно.

Итак, начнем по порядку. В принципе, идея «не боюсь сказать», казалась отличной. Человек должен иметь возможность выговориться, если ему страшно, стыдно, горько, если он долгое время живет один на один с каким-то зажатым внутри себя переживанием, нелепой, глупой, а подчас и жуткой историей. Конечно, психологический эффект от публичного высказывания подобного рода все равно будет смазан предсказуемой неадекватностью аудитории, но при прочих равных это правильно – говорить. Дело здесь вовсе не в эффекте исповеди, - на исповеди происходят совсем другие вещи, - но именно в смещении границы собственной открытости. Это смещение спасает от страха. Чего, собственно, бояться, если с тобой многое уже случилось, а потом ты все равно умрешь? Трепет перед бескрайним мирозданием – естественная черта человека, но страх перед людьми – тот крючок, на который нас хотят подцепить, чтоб нами управлять. Это просто, как таблица умножения.

Однако все вышло с точностью до наоборот. Конечно, искренние, даже веселые и залихватские рассказы были, были, но все пространство занял унылый тон, типа «жертве насилья никогда не забыть о беде». Это еще полдела. Ох, сколько у нас насилья, - завопила общественность, совершенно не подозревая, что какой-то, пусть один, самый небольшой эпизод сексуальной неадекватности со стороны ближнего есть в арсенале у каждого человека старше двадцати лет, живущего широкой любовной жизнью. Не имеет значения при этом, мужчина он, женщина, трансвестит или гражданин, желающий изменить пол. Что-то такое, да обязательно произошло. Это сродни замечанию неповторимого Себастьяна Флайта, который сказал однажды сквозь пышные усы, что каждая яркая женщина хотя бы раз в жизни трахалась за деньги. Воспримем это высказывание расширительно и сделаем скидку на эпоху и личный опыт Себастьяна. Исключения возможны, - есть же фантастически счастливые люди, которым к тому же всегда везет, - и все же, все же…

Яркая, - здесь ключевое слово.

Однако вернемся к флешмобу. Неожиданно он стал источником стенаний и сведения счетов. Понятие насилие придумали толковать крайне расширительно. Назывались имена известных людей. Часть барышень превратились в коллективную Монику Левински, а многие мужики задумались всерьез о смене сексуальной ориентации.

Но все это шутки. Серьезней другое. В процессе этого флешмоба, рассказывающего, вне всякого сомнения, о дурных и иногда трагических событиях, как бы само собой господствовало убеждение, что один в сексе – охотник, другой – просто дичь, один – объект, другой – субъект, и, если что не так, один всегда виноват, другой по умолчанию прав. Это отменяет радость и праздник, превращает веселую игру двоих, троих, четверых, пятерых и так далее, - в унылый процесс самовоспроизводства вида, то есть лишает нас всех плодов «нашей» - сексуальной - революции. И так просто мы не сдадимся.

Дальше – больше. Одна особа, вероятно выпускница 57 школы (подробностей не знаю, да и не хочу знать), рассказала, что в школе есть преподаватель истории, который регулярно трахает старшеклассниц. Дескать, учитель он отличный, чувак обаятельный, старшеклассницы на него западают и потому стесняются рассказать папе и маме о том, что их использовали, кончили им рот или на живот. А может и не кончили, а так, просто отсос и отвал. А может и того хуже, групповой секс и мастурбация.

Это был очень своеобразный оборотно-анонимный донос. Имя информаторши – Екатерина Кронгауз - мы все знали, а вот о школе, преподавателе – Сергее Меерсоне, и тем более девушках предстояло догадываться. Забава занимательная, догадались быстро. У чувака начались неприятности с работой, ментами и женой, благо она работала в той же школе, а социальные сети начали рассуждать – кто, когда и сколько, ну и клеймить, разумеется, опасного педофила, требовать: крови! крови!

Если бы не было уголовного дела, чувак не оказался в итоге в Израиле, в школе не начались бы проверки, а среди родителей – паника, можно было бы сказать, что в этой истории есть множество забавных линий. Прежде всего, сама рассказчица. Она знала, чем привлечь внимание публики. Но в итоге люди постеснялись, - страна-то у нас пуританская, мы любим бомбардировки Сирии, но не любим секса с участием подростков, - задать ей главный вопрос:

Трахалась она или не трахалась в своем десятом или одиннадцатом классе с главным героем?

Тут может быть несколько вариантов.

Может быть, у них что-то не так сложилось, и теперь, через столько лет, она решила отомстить. Страшна девичья месть.

Или трахалась подруга, а она ревновала, с ума сходила от ревности и тоже отомстила? Далее по тексту.

Или тогда еще, в шестнадцать лет, считала, что это плохо, но рассказала только сейчас? Сдерживала это в себе и хранила, как не случившийся оргазм. Теперь перенаправила: своего рода тантра…

В последнюю версию я не верю, но все три имеют право на существование, - на основе каждой из них можно было бы написать увлекательный эротическо-психологический рассказ в духе Ги де Мопассана, такой хороший рассказ, нервный, возбуждающий и опасный. Жаль, француз помер. Он бы не упустил сюжета. Однако есть еще один, самый далеко уводящий ключ ко всей истории – бескорыстное и ничем не спровоцированное действие. Журналистка сама в школьной юности ни в чем, ни с какой стороны не участвовала, была скромницей, далекой от этой стороны жизни своего или не-своего класса, своей или не-своей школы, но зато потом много «слышала» об этих романах. Слышала-слышала, думала-думала, и решила, что ее долг – рассказать.

Такое, кажется, уже бывало в нашей стране. Кто-то там когда-то слыхал, что Петров – польский шпион, и, преисполненный гражданского долга, спешил к чекистам. А уж если Петров присутствовал на выступлении Троцкого, и Льву Давыдовичу хлопал, то чуткий гражданин тем более спешил, с удвоенным рвением и ликованием. Он казался себе героем, спасал страну.

Героем чувствует себя и гражданка Кронгауз. Она сделала весьма полезное дело. Не будут больше трахаться шестнадцатилетние московские и питерские девчонки. Нигде, ни с кем и никогда. Ни в клубах не будут, ни на домашних вечеринках не будут, ни в школьных походах не будут, ни на театре, ни в снятом на пару часов отеле. Нет, и все тут. И тем более они не будут трахаться с учителями, потому что это педофилия. За сим проследит доблестное общество, которое, если надо, призовет на помощь государство.

Понятно, что в данном случае всем наплевать, что пятнадцать-шестнадцать лет – возраст любви, а не воздержания, что роман учителя и ученицы – классика, тысячи, если не десятки тысяч раз повторенная в европейской истории и культуре, что любовники имеют право на собственное пространство, куда никому не стоило бы заступать. Нет, мы – «соборный» злобный родитель, мы – в миллион раз увеличенная замочная скважина, нам надо и самим подрочить, и изойти праведным гневом. Вот она, вся мерзость морали – смесь потного возбуждения и плотной уверенности: со мной такого точно не произойдет.

И правда, дорогой обвинитель/обвинительница из числа взрослых и благонамеренных сограждан – ни одна шестнадцатилетняя особа, какого бы пола она ни была, в здравом уме и трезвой памяти не потянется к твоему зипперу. Тебе для этого действительно нужно предпринять что-то такое, отчего хочется блевать. В детстве при этом, вероятно, тебе забыли рассказать, что глупо судить о других, исходя из собственного опыта.

Впрочем, в упоении собственной праведностью всегда скрывается коллективная глупость, коллективная не-с-частливость, то есть одиночество, и коллективное ничтожество.

И вот, наконец, случай с выставкой Jock Sturges. У дверей стоят офицеры, приказано не пущать. Кем приказано, да сами себе приказали. Одна блогерша – дура из дур, пошлячка из пошлячек Лена Миро что-то такое там понаписала, - и теперь нам нельзя на фотографии смотреть. Там голые дети, педофилы могут возбудиться. Сенатор Мизулина на стреме.

И никого не волнует, что фотографии Стерджеса к этой теме вообще не имеют никакого отношения, они о другом.

…На днях я подслушал такой диалог, или, еще лучше, «Театрик «Зеленый Гусь» имеет честь представить:

«Страсти по Джоку Стёрджесу»

Участвуют мужчина лет сорока и женщина лет тридцати пяти. Дело происходит в арт-галерее. Оба немного подшофе.

Она:
Ну чего ты ополчился на эту выставку? Ничего там такого нет.

Он (в запале):
Это потому, что у тебя своих дочерей нет.

Она:
Как раз есть у меня дочери. Одной тринадцать, другой – одиннадцать.

Он (удивленно):
И ты бы разрешила их фотографировать голыми?

Она:
Разрешила бы, конечно, если б они захотели. Ну и был бы хороший фотограф.

Он (с улыбкой, все-таки арт-галерея, а не офис Милонова):
В таком случае, ты проблядь. Тебя надо лишать родительских прав.

ЗанавесЪ,
и наш оммаж Константу Ильдефонсу Галчинскому.

***

Тема секса неотделима от темы власти и подавления, это единый цепкий узел. Раскрепощенный человек, живущий полной и гармоничной жизнью, внутри себя свободен, а для законников и полицейских опасен. Он не спешит подчиниться, так как знает, что у него в первую очередь хотят отобрать. Он будет защищаться, хитрить, водить за нос, обманывать, уходить от погони любой ценой.

Эрос живет везде – на улицах и в клубах, в самолетах и на поездах, на вернисажах и в университетах, в школах и барах, на литературных тусовках и на концертах симфонической музыки. Да, на его территории время от времени случается насилие, порой гостит печаль, больше того, туда иногда приходит смерть.

Но в иных областях – просто нет жизни.

Именно поэтому тщедушный и трусливый моралист, даже если он вооружится всеми полицейскими дубинками мира, ничего не сможет с нами поделать. Мы и вашу полицейскую дубинку, и ваш пистолет, и даже вашу большую и жирную бомбу легко превратим в сексуальный фетиш. И, пока мы тут немножко повеселимся, вы можете сокрушаться, ныть и воевать, сколько вам угодно. В принципе, нам на вас наплевать. Мы с вами не трахаемся. Но за наших перегрызем горло…

***

В сексуальной контрреволюции, которая прет изо всех щелей, есть и свое положительное начало. Линия сопротивления выбрана правильно.

В юности только серые и незаметные, плохо выглядящие и трусливые выбирают мораль. Остальные выбирают «любовь». И, если «любовь» будет под запретом, система обречена. Яркие, те, кому противны власть и правота серых, ее уничтожат. Так рухнул Советский Союз, перестав быть «левым» на поведенческом уровне. Рухнет и нынешняя система, ее вообще ничего не держит, кроме денег и страха.

29 сентября 2016
Андрей Полонский