Зацепило?
Поделись!

Говорящий поцелуй

опубликовано 12/10/2004 в 13:54
Lucifer's over London...
из одной английской песни

Временами, очень редко, в их перламутровой глотке,
жемчужиной проступает слово,
и его сразу же берут как украшение.
Франсис Понж "Устрица"

Осенью земля спешит избавиться от всего лишнего. Драгоценные и пустячные пестрые дары, нужные и ненужные, - они горят и издыхают под ногами. Деревья, трава, - все избавляется от самого себя, сдирает плоть, сплевывает кислую шелуху, обременительное обличье, уходит в космическое самосозерцание. Земля сворачивается в клубок, как кошка, насытившаяся охотой. Температура тела падает, воздух лихорадит. Слышна издалека и с каждым днем только усиливается прощальная песнь. Есть в ней истошные голоса плакальщиц, есть тяжелый гортанный гнев почв, есть и высокочастотный монотонный вздох хлюпающей воды, не терпящей поскорее застыть, погрузиться в себя самое, раздумчиво и жадно.

Прозрачный сумрак со звериной нежностью застилает ветровые стекла автомобилей. И мерещится что-то от кинематографической, нереальной ультрафиолетовой четкости в живущем и умирающем за окном. Сумрак как цепная реакция, эпидемия передается- от леса к полю, от пригородов к центру городов, слизывая языком различия тротуаров и неба, домов и пустырей, околиц и площадей.

Электронные часы-календарь-градусник на угловом здании только что указали на октябрь, шестое число, четырнадцать градусов по Цельсию, шестнадцать часов, ноль две минуты.

В городском парке довольно пустынно, завсегдатаи прогуливаются по излюбленным тропам, собачники курят сигареты, стоя над прудом, парочки подростков пинают ногами желтые листья.

Наивная осенняя хрестоматия с высоты утиного полета.

Утки не спешат подниматься слишком уж высоко. Выше - мускулистые ветра, а еще выше - властный закат и опасная темень.

На поляне, под одинокой старой березой, лишившейся за летний сезон бересты в пределах досягаемости детских рук, обнажившей нелепое голое тельце, исписанное шариковыми ручками или просто словами-вмятинами - чьи-то имена, даты, - под покорной березой сидела и читала девушка. И ничего в ней такого не было, предвещающего событие, может быть, или историю, интригу. Близоруко погруженная в чтиво, уютно завернутая в красный кашмирский платок с простыми узорами по краям, на указательном пальце, перелистывающем страницу, колечко с крупным алым гранатом. Поэтому минуты шли одна за другой, девушка читала, почти не шелохнувшись, одинокие прохожие проходили мимо далеко за ее спиной, она была невидима, невидима самой себе. Вероятно и скорее всего - и парк с холмиками, тропками и ручьями, и береза, и сама читающая - всего-навсего посредственный этюд подзамерзшего художника, возвращающегося с пленэра. Или это - что так же волне вероятно - щепетильная реконструкция воспоминания многолетней давности, или - почему нет - внезапный и четкий отголосок сна второстепенного прохожего, говорящего по сотовому телефону со своим сыном, вдруг вспомнившего что-то там такое, ему снилось вчера... - поляна, да, береза... и ярко-красное посреди пестрой жухлой травы.

Или даже так: ее (читательницы) неосознание самой себя было лишь подтверждением математической точности совершенства текущего момента. Недвижимость, неизменность поляны с тлеющей травой, прямо по диагонали от девушки картавит наполовину скошенная медовица, душистая, но более не привлекательная для сонных пчел. Вот здесь, ну конечно - русская береза, молчаливо стареющая год за годом, принимающая на крону птиц, еще недавно плевавших птенцам еду, пруд в зачатках сумрака, пышная графика облаков над стынущим лесопарком. Временная координата: безвременье упавшее вечерней свежестью под березу, впившееся в загорелую кожу девушке/персоне/человеку/красному блику на пестроте поляны.

Скорее всего, девушка первая подумала, усаживаясь под дерево и оглядывая окрестность: "Надо же, как застывшая картинка!" Пруд, спрятанный за салатово-желтыми шарами деревьев, сиреневая накипь надломленной медовицы, книга на коленях, искусно граненный камень граната на указательном пальце, независимо от длительности секунд и помысла листающем страница за страницей.

"Как на картинке", - подумала девушка и ушла в книгу, зафиксировав момент икс. Утвердив неизбежность причины и следствия.

Но/И как раз в такие минуты безвременья над городом летел дьявол. Кем он был на самом деле, дьяволом или вдруг нет, кем-то другим - вопрос. Известно: дьявол летел над городом, по своим делам, не касающимся самого этого города, далеко на юго-восток, и дальше самого представления о юге и востоке, и если уж быть точным, летел он мимо самого общепризнанного представления о направленности полета.

Трудно сказать, смотрел ли он в течение всего путешествия на землю, никто не может ни доказать, ни опровергнуть, была ли земля аккурат внизу на его долгом пути. Но вот что: над парком екнуло, подсказало ему, как укол в грудь, - взгляни на землю.

Профилем, по-птичьи, он выхватил взглядом геометрию местности, её острые и прямые углы - сложнопересечения асфальтовых дорог и протоптанных тропинок, изгибы речки с мнимыми порожками, голую поляну - сплющенную монету с ликом-чеканкой сгорающих от старости травинок. На автомате он совершил нетрудные арифметические подсчеты людей, идущих к выходу из парка, ради забавы прочитал мысли парочки, ищущей потаенного уголка для незамысловатого свидания. ("Сейчас будет...Что?" - девушка. "За прудом есть..., где никого, где рыбак сидел" - юноша), улыбнулся чему-то.

И решил остановиться.

В воздухе совсем ледяном. Только ветер. Солнце садится шаром. Поляна крохотный пятачок, одинокое дерево. Красное пятно-человек под ним. Книга на коленях. Недвижимость.

"Как на картинке", - подумал дьявол, и из оперения его крыла выкатилась вишенка. "Ну надо же как, - удивился он. - А, ну и пусть, все правильно", - еще подумал он и быстро улетел.

С ускорением девять и восемь, следуя диктату земного притяжения, совершая в потоках воздуха немыслимые вращения, вишенка падала вниз. Зацепилась за крону березы, попрыгала по ослабевшей листве, спугнула воробья и стукнула в плечо читательницы.

"Ой", - вздрогнула девушка и посмотрела на плечо, и пальцами поискала, что это. В складках платка, еще вибрировала вишенка. Девушка испуганно стряхнула ее на траву, затем удивившись взяла ее в руку. "Наверное, птица обронила". Она положила ее слева от себя и от книги и погрузилась обратно в чтение. Но читалось уже как-то иначе. Хоть и пустяк. Но... она и эта поляна, и осень вокруг и картинка застывшая перед глазами, - все это связано, думалось непроизвольно. Девушка взяла ягоду на ладонь: обыкновенная, красная, бочок чуть саднит, капелька прозрачного сока выступила на ране. Она лизнула ее - горько, сладко. Положила ее на землю рядом.

Яд, чьей капельки хватило бы на убийство сотни вполне конкретных человек, лишь мягко защипал гортань, во рту стало влажно, как от долгого поцелуя.

Девушка захлопнула книгу, взглянула на часы и заторопилась домой. На парк пролился сумрак, желто-фиолетовые листья волновались под ветром. Она шла мимо пруда, через мостики, под которыми засыпала река. Хотелось курить, но было жалко чудесного сочного привкуса, оставшегося во рту, на языке. Она шла и обнимала глазами осень. Голова горела от ветра, какое-то новое понимание клокотало внутри. Кровь пульсировала по венам, хотелось быть заодно с землей, спешащей избавиться ото всего лишнего.

октябрь 2004