Зацепило?
Поделись!

В пене дней

опубликовано 09/10/2007 в 01:07

Когда мы читали знаменитый роман Бориса Виана, нам казалось, что этот француз каким-то образом сумел уловить в силки слов самую зыбкую и исчезающую птицу, которая без устали порхает между ежедневными событиями и музыкой времен. Впрочем, к словечку "пена" естественно двойственное отношение. Существует мыльная пена - от недостиранного белья, недовымытой посуды, газетной трепотни, журналистской манеры анализа бытия. И совсем другое дело - пена морская. Чистая и свободная, мгновенно умирает она на прибрежном песке.

Владыки и жрецы глядят за окоем,
Неведомую даль испытывая взглядом.
Неинтересно им смотреть на то, что рядом,
Когда они стоят на берегу твоем.

А я, ничтожный раб, наедине с тобой,
Неведомую даль рукою заслоня,
Восторженно гляжу на линию прибоя,
И, словно горизонт, она влечет меня, -

Александр Межиров где-то в 60-х гг. написал.

Дело было в Рязани. Их только что исключили из Московского университета. Его - за какие-то антисоветские благоглупости, сказанные невпопад на семинаре по политэкономии социализма, ее - за прогулки по общежитию в шубе на голое тело. Но Игорь Схолль и Нателла Каландия не слишком расстраивались. Они кое-как утешили своих друзей, подруг и родственников, смотались автостопом в Крым и проживали теперь в огромной трехкомнатной квартире на первом этаже провинциального сталинского дома.

Одну из комнат квартиры почти целиком занимал рояль. И им, разумеется, хотелось использовать рояль так же, как и в любимом романе. Чтоб каждая нота соответствовала какому-нибудь напитку. Все теперь знают, как это делается: наигрываешь мелодию и получаешь коктейль.

Однако в Рязани конца 70-х годов наличествовали только водка местного розлива и ром "Habana club". На всю клавиатуру явно не хватало, и наши герои отступили перед техническими трудностями.

Впрочем, Нателле и Игорю все было нипочем. Вечерами они располагались под роялем и играли в карты, слушая песенки Шарля Азнавура. Пристанище было временным, они знали, что будущего у них нет, что они вместе дней на двадцать, никак не больше. И Шарль Азнавур в городе Рязани, на углу Карла Либкнехта и Второй Водопроводной, звучал вполне естественно. За окном шел снег, но кто же не любит "Париж в начале мая".

В Рязани у них не было ни знакомых, ни друзей, ни еды, кроме рыбных консервов и хлеба. Магазин "Мясо" стоял на площади, грубо заколоченный крест-накрест гнилыми досками, но казалось, весь мир, мир свободы и удачи, - рядом, рукой подать. Собственно, помимо "Пены дней" была еще одна бурно обсуждавшаяся книга - кортасоровские "Выигрыши". То есть самих "Выигрышей" в материализованном виде не существовало, оба прочли роман недели за две до исторических событий, но тема кругосветного путешествия шестерых портеньо постоянно витала в воздухе.

Их любимой игрой был покер. Живые деньги имелись, но в обрез. Играли на мифические. Поэтому проигрывались и выигрывались состояния. Кто-то однажды выиграл два триллиона долларов. Два триллиона долларов казались ерундой.

Еще они ходили в угловой магазин, покупали курево. Из курева помимо "Беломора" в городе Рязани продавались только элитные кубинские сигары "Ромео и Джульетта". На вечер хватало двух сигар. Высоким искусством считалось как можно дольше не стряхивать пепел. И легкий говорок плыл в сигарном дыму под непринужденную музыку.

Квартира была неправдоподобно огромной для людей подобного склада. Наши герои блуждали по ней, осматривали кладовку и стенные шкафы на кухне, вытряхивали ящики. Все это богатство принадлежало матери Нателлы, коротавшей дни у своей старшей дочери в городе Петрозаводске. И ситуация, в которой оказалась парочка, явилась дополнением к длинной и непростой истории - истории жизни двух или даже трех поколений.

Обстоятельства места и времени большой и необычной грузинской семьи с десятилетиями запутались до крайностей. Матушка Нателлы познакомилась со своим будущим мужем, бравым офицером Георгием Каландия в Берлине сразу после Победы. Две раскрашенные фотографии шикарной, но несколько вульгарной парочки висели в коридоре на стенке. Отношения между Георгием и Тамарой складывались несколько необычно, и наша героиня, насельница рязанской жилплощади, имела четырех сестер от разных отцов. Только она одна с достоверностью могла считаться дочерью своего собственного де-юре папаши и очень, кстати, гордилась этим обстоятельством. Но главным персонажем ее детства была бабушка, хозяйствовавшая на винограднике где-то около Зугдиди. Бабушка рассказывала ей о своих необычных романах: с умыканиями, горскими страстями, потешным сватовством. Была она настоящая грузинка, по-русски говорила с трудом, внучки же, наоборот, родного языка почти не знали. Так как отец Георгий служил полковником, специалистом по строевой подготовке, то Нижегородского, то Рязанского, то Муромского гарнизона, вся семья лишь раз-два в десятилетие соединялась в родовой тбилисской квартире на проспекте Плеханова. Проспект шел от вокзала к центру, уезжать оттуда оказалось очень удобно. Так и странствовали, забывая родную речь...

К концу 70-х отец уже умер, сестры вышли замуж также за офицеров и разместились в разных углах карты ныне утраченного Советского Союза: одна - на родине в Тбилиси, вторая - на Западной Украине, в Виноградове, возле самой границы, третья - где-то на Дальнем Востоке, четвертая, как уже упоминалось, в Карелии. Поэтому и оставили Нателле и Игорю город Рязань со всеми его потрохами и окрестностями.

Кофе, курево, любовь, зима и музыка делили время на неравные, но постоянные отрезки. Однако в этом чередовании не было ничего утомительного, потому что никому бы и в голову не пришло прожить так до смерти или покончить вместе самоубийством в огромной и удобной ванне.

Возникли и свои забавные ритуалы. По утрам они расходились в разные комнаты и писали друг другу потешные письма. И так как взаимное расположение комнат и взаимное расположение людей было естественным и случайным, письма его и фиксировали. Так и волну можно поймать исключительно на фотографии, и роман Виана оценить только по отрывку - две-три странички, не больше.

Одно из писем случайно у меня сохранилось. Оно интересно как документ. В таком стиле и о таких материях теперь уж не говорят, тем более не пишут. Современникам с любовью все ясно. Впрочем, "эпоха закончилась, никогда не повторится" - обычные ламентации об отоснившихся забавах. Все повторяется. Нрав времени переменчив: то оно летит как стрела, то замыкает круг...

Жизнь, счастливая жизнь, размягчает. Волосы-водоросли, несколько слов. Да или нет - ответь. Такие вопросы любят только умелые женщины. Девушки не любят таких вопросов. Они не знают, до конца они счастливы или нет. То есть по-своему счастливы, разумеется, но точно еще не уверены, сомневаются. Спешат, им вечно надо домой. Кому в восемь, кому до закрытия метро. Можно представить себе, как угнетает одиночество. В маленькой комнатке, за закрытыми занавесками. В руке книга. Все это пройденный этап. Ожидания, когда спокойно можно плакать в подушку. Никто не увидит. Бабушка уже не зайдет в комнату, когда тебе пятнадцать. Бабушка стыдливо и целомудренно пройдет на цыпочках. Если она была женщиной. Если она любила отвечать на вопрос: да или нет? Если хоть когда-нибудь отвечала на вопрос: да или нет? Но не всем так везет. В начале века им нельзя было даже оголить колени. Можно себе представить, насколько по-иному понимали красоту, когда нельзя было оголить колени. Красивые ноги пропадали. Неужели любовник, когда разбирается со шнуровкой платья, уже в нетерпении, уже победителем, оценит круглые, острые, выпуклые коленки. Тем более муж на деловом свидании под названием первая брачная ночь. Любовник всегда торопится. Ему надо вернуться. К восьми или пока ходит транспорт. Муж тоже торопится. Уснуть. Пойти на работу. Обеспечить детей необходимым. Порадовать мамочку. Подарить ей букет. Красота ног предназначена для публичных выступлений. Лучше всего на улице: "Эй, постой, куда ты спешишь, у тебя слишком красивые ноги". В крайнем случае на вечеринке. Во время танцулек. Даже в темноте можно ощутить совершенство коленок. "У тебя такие красивые ноги". Льстит, наверное. Ухаживает. Не стоит доверять парням, которые слишком ухаживают. Значит, им мало когда светит. Пусть оценит тебя блистательный идиот. Пусть хотя бы один раз. Зато точно будешь знать, что именно тебя, а не случайную встречную. Счастливая жизнь размягчает. Но именно в том, что может приносить счастье, она более всего жестока. Вряд ли имеет смысл надеяться, что к тебе повернется передом, когда к другим задом. Следует учиться играть в ее игры. Не рассчитывать на исключение. Помнить о генетической предопределенности. Внимательно рассматривать родителей твоих приятелей - они станут такими же. Или почти такими же. Или чем-то в том же роде. И отвечать, отвечать, отвечать на нелепые, глупые, странные, грязные вопросы. Тебе хорошо? Да. Ты хочешь научиться? Да. Как ты хочешь? Так. И еще так. И еще немного наоборот.

Только от одного вопроса поначалу имеет смысл уходить. Отшучиваться. Чем дольше отшучиваться, тем лучше.

Ты меня любишь?...

...Игорь Схолль пропал на Памире почти сразу после Московской олимпиады. Нателла вышла замуж за испанского философа-марксиста и нынче преподает историю радикальных движений в городе Барселоне.

"/>