Зацепило?
Поделись!

Новогодние открытки (2)

Часть вторая, мужская

опубликовано 08 мая 2016, 14:59.
2608 0


Поздравляем коллектив цеха №10 с Наступающим 1981 годом!
Желаем крепкого здоровья, трудовых успехов, счастья и семейного благополучия.

Цех №4

1.

В старину люди имели размах. Прадед мой, Павел Васильевич Филимонов, точно знал, какие слова он произнесет перед смертью: «раньше надо было думать!» Найденные в минуту вдохновения, слова хранились в записной книжке, ожидая своего часа. Пока час не пробил, Павел Васильевич служил в Одесском порту инженером. Кажется, ему приходилось руководить самым возвышенным железнодорожным объектом Одессы, который назывался Эстакада. С большой буквы. В Одессе любят большие буквы. По Эстакаде паровозы гоняли от Пересыпи до Карантина.

Интересно вышло, что прадед мой, словно античный бог, восседал на перекрестке четырех стихий: у границы земли и воды, где по воздуху, дыша огнем, бегают локомотивы.

Настаиваю – восседал. Глагол употреблен не для красоты. Время было такое: заседания да отсидки. Приличные люди относились к ситуации с пониманием. За теми, кому не сиделось, бегала злая милиция.

Оставшиеся в его жизни часы свободы инженер отдавал карточным играм. Нежно любил преферанс. Был в нем непобедим. Зимой расписывая пульку с капитанами дальнего плавания, он летом за мизерную плату вписывал сына на их корабли.

Мальчика звали Митя. У него было завидное детство баловня Черного моря.

В июне закрывалась школа. В порту разводил пары какой-нибудь «Красный черноморец», возивший в сказочный Батум членов профсоюза. Митя с чемоданчиком поднимался на борт в последнюю минуту.

Отчаливали, любуясь Лестницей. Говорили о революции пятого года. «Броненосец Потемкин» был еще свежим блокбастером. Мало кто видел его больше десяти раз .

Первую остановку делали в Новом Свете. Членам профсоюза наливали голицынское, недопитое членами Крымревкома. Со своим чемоданчиком Митя сходил на берег, ловил попутную телегу до Старого Крыма, где жила пожилая родственница, не дождавшаяся алых парусов. Здесь начиналась Татария, сквозь которую просвечивала Киммерия. А в скалах над городком ютились худые армянские монахи, совсем не похожие на лоснящихся и наглых компатриотов с Привоза.

Через пару недель другой карточный должник Павла Васильевича подбирал Митю на набережной Коктебеля и увозил вдоль берега дальше на восток, в дикую киммерийскую глушь. Там его поручали дружественным татарам, у которых маленький гость имел сервис all inclusive - кумыс, лепешки и полную свободу за три рубля в неделю.

Жители деревни по-русски не говорили и морем не интересовались, как пустой тратой времени. В одиночестве мальчик спускался на край земли сквозь ущелье, заросшее можжевельником. Крутая тропинка вела в голубую бухту, куда причаливали контрабандисты, имея преступную цель укрыть в холодном, как колодец, гроте груду наживы – коньяк, чулки и презервативы.

Они выходили из утреннего тумана, без лишнего шума, на веслах, как на цыпочках, по-быстрому разгружались и уходили в туман. Речь этих аргонавтов была еще страннее татарской - сброд языков со всего побережья.

После их отбытия Митя вступал в индивидуальное владение пиратской бухтой. Похрустывая галькой, он обходил берег и собирал потерянные моряками пылинки дальних стран. Стучал по бочкам с контрабандой в гулком, как барабан, гроте. Жарился на солнце. Растворялся в воде. Ловил розовых крабов на большой палец ноги, долго и терпеливо притворяясь утопленником среди камней.

Этому приему, делать вид, что ты сам – еда, его научили годом раньше хлопцы с днестровского лимана. Так они выманивали из-под берега жирных раков. И морские гады тоже с удовольствием велись на простую хитрость. Запеченые в можжевеловых углях крабы истекали соком, утоляя жажду. После обеда солнце расплывалось от собственного жара, поджигая море и горизонт. Мальчик ленился возвращаться к дружественным татарам и засыпал на теплой спине белого камня.

Ночью, открыв глаза, он долго не мог понять, где в этом мире верх, где низ, где настоящее звездное небо, а где только образ на пленке моря. Смотрел в ночь, не мигая, отчего звезд становилось больше, чем темноты. Космос как бы выворачивался наизнанку, забирая юного наблюдателя на другую сторону тверди небесной, где желтые души людей лениво ползают по бесконечности. Это и есть звезды, ростовщики бытия, которые одалживают нам каплю света в момент рождения. Бизнес приносит им огромный доход. Получая с человека посмертные проценты, они каждый раз весело подмигивают.

Вот такое кино показывали мальчику летом, когда он болтался по волнам и вялился на диких берегах. Его родная страна была узкой лентой суши вокруг огромного моря. Из географии он знал, что на севере есть большие холодные города – Киев, Харьков, Москва. Но туда не тянуло. В конце августа, перед началом осенних штормов, Митю доставляли в родительский дом на улице Лизогуба, названной в честь спонсора терроризма , казненного в царствование Александра Освободителя .

2.

В двадцатых годах прошлого века одесситов ужасали ночные грабители, Пружинщики. Они тоже были с большой буквы, эти спортивные молодые люди, которые крепили к ногам пружины и скакали по улицам криминальными кенгуру, на ходу подрезая у прохожих мешки и лопатники. Для анонимности Пружинщики закутывались в белые простыни. Как из-под земли вырастали перед обывателями лихие привидения, совершали бесшумный гоп-стоп и упрыгивали в ночь под восхищенный свист беспризорников. Это была высокая культура, воспетая бардами Карантина и Пересыпи.

В детстве Митя мечтал стать пружинкой ночного танцующего бандитского механизма Одессы.

В ранние годы за ним смотрела няня Афродита, гречанка из Бессарабии, суеверная и поэтичная, с волосатой бородавкой - печатью Великого Пана - на длинном носу. Так вот, она утверждала, что не все одесские привидения бандиты; что встречаются среди них настоящие заблудшие души, белые мертвецы, у которых связаны за спиной руки, и они не могут поднять с земли даже корку хлеба. Поэтому, учила няня, если встретишь такого на улице, обязательно спрячь свои руки. Иначе он тебе позавидует, а на свете ничего нет хуже зависти мертвеца.

Наверное, Афродита вспоминала массовые расстрелы двадцатого года. Советские палачи халтурили, как все советские люди. Поэтому казненные иногда оживали в мешках, куда их упаковали перед тем, как сбросить в Черное море. Оживали и пытались уйти, но не могли, так же, как не могла Афродита рассказать мальчику эту историю. Так же как я не могу нырнуть в прошлое и вернуться с подлинной биографией моего деда. Руки связаны. Иногда удается распутать узелок другой, но до полного освобождения еще очень далеко.

Митя, вспоминая рассказ няни, глядел на свои руки и удивлялся заключенному в них колдовству жизни. Он брал карандаш, приказывал руке лететь, создавая на бумаге мир, видимый глазами птицы.

Практичный отец хвалил твердую руку сына, но говорил при этом, что художник - профессия никчемная, а вот архитектор, напротив, хлебное дело, и с такими способностями надо ехать после школы в московский или харьковский институт. Мать сомневалась, что в СССР у архитектуры есть будущее. Она возражала по-французски, чтобы мальчик не понял:

- Les Bolcheviks ne construisent pas, ils d?truisent. Tu te souviens de ce qui est chant? dans leur hymne?

- А затем! - восклицал Павел Васильевич. – А затем кому-то придется строить все заново.

Он был спец, а в придачу, скептичный одессит, поэтому презирал безграмотный красный менеджмент и ленивый хамский пролетариат, но прятал усмешку в усах, наивно полагая, что это защитит его от неприятностей. Дед вспоминал, что прадед очень расстроился, когда за ним пришли.

3.

Счастливое детство Мити закончилось в 1931 году. Отца арестовали по идиотскому доносу. Как гласит семейное предание, доносчик вырезал фотографию Павла Васильевича из группового портрета выпускников Технологического института и отослал в ГПУ. Стукач вдохновился сходством фасона студенческих тужурок и офицерских мундиров. Сопроводительная анонимка нашептывала, что инженер Филимонов скрывает белогвардейское прошлое. Автор этого креатива, сохранивший свое имя в тайне, явно рассчитывал сесть на место инженера, когда тот сядет в Тюремный замок.

ГПУ отреагировало предсказуемо, но как-то лениво, по-вегетариански. «Белогвардеец» на три года был выслан в Полтаву, где ему повстречалась хорошая женщина с выдающимся кулинарным талантом. А Павел Васильевич, как назло, любил налаженный быт и вкусно поесть, поэтому женился на чудо-поварихе еще до того, как вышел срок его наказания.

Придет время, и Митя Филимонов тоже испытает на себе волшебную силу полтавской Цирцеи. Это случится летом 1937 года, когда он, серьезный юноша, без пяти минут студент МАРХИ, навестит Павла Васильевича и его новую семью. А потом до конца жизни не сможет забыть вкуса окрошки с раковыми шейками, которой угощался в тот день. Он тогда все понял и простил отца. Полтавчанка не читала Ницше, она и так знала, что нужно мужчине.

Кто спорит? Гпэушники были сволочи и бляди. Злобные разрушители семейных очагов. Однако, чтобы понять устройство эпохи и населяющих ее граждан, не достаточно одной только либеральной истерики. Мы должны быть вдумчивы. Мы не должны сбрасывать со счетов раковые шейки, борщ с чесночными пампушками, нежные свиные шкварки, щуку, фаршированную по-жидовски, вареники с вишней, галушки в деревенской сметане, упоительный хруст жареной скумбрии и баклажаны под ореховым соусом, которые подают в глиняной кастрюле гювеч. А еще язык, нежный и холодный, как июньский рассвет. Язык в желейном гробу, запечатанный горчицей и хреном. Украинский свиной, русский говяжий, татарский бараний, соловьиный персидский… Остановите меня! Это непереводимо в слова – это надо чувствовать!

Моя бабушка на отлично выучила урок кулинарии. Она любила повторять, что все счастливые семьи в СССР счастливы одинаково: первое, второе и компот .