Зацепило?
Поделись!

Голоса

опубликовано 18 сентября 2015, 17:26.
1865 0

Голоса. Их было много. «Голос Америки», «Свобода», «Би-Би-Си» - конечно, самые вражьи. Их позывные мы знали наизусть. Еще вещала «Немецкая волна» из Кельна, такая беззубая, что ее почти не глушили, зато ловилась она не только на коротких, но и на средних волнах - на дешевом супергетеродине с ферритовой антенной. В дебрях КВ иногда можно было встретить и редкого зверя с русским языком, вроде «Голоса Ватикана», который тихонько (передатчик верно слабенький) ныл о чем-то своем, духовном. Но это в пользу бедных. По-настоящему интересной – и новостями, и музыкой, и чтением вслух – была первая троица.

Конечно, их глушили нещадно. Пробираясь сквозь покатые всхлипы эфира, настраиваясь на нужную волну, первым делом приходилось натыкаться на «Р-Р-Р», занудное рычание «глушилки». И тут начиналось искусство. «Глушилка», как и передача радиостанции, чуть-чуть плавала по диапазону, то перекрывая вражий голос, то уходя в сторону. Аккуратно работая ручкой настройки, можно было почти избавиться от монотонного гула, а когда он приплывал снова, надо было лишь чуть-чуть сдвинуть верньер. Для этого «чуть-чуть» в хороших приемниках имелась дополнительная «крутилка», а в плохие ее легко вставляли умельцы. Но иногда «глушилка» работала точно, и тогда приходилось переключаться в другой диапазон – с 19 метров на 25, или на 31, пока не поймаешь передачу почище. Все «голоса» дублировались на разных частотах, и раз в час дикторы напоминали, куда может перепрыгнуть слушатель. То есть как бы вступали с нами в сговор. Эта эфирная эквилибристика была удивительно азартным делом – и повышала значимость каждого услышанного сквозь «глушилки» слова.

Многое зависело от приемника. Лучше всего ловили «голоса» старые, ламповые, затыкавшие за пояс любой новомодный «транзистор» идеальной избирательностью и чувствительностью. Скажем, какая-нибудь «Ригонда», произведенная честными руками прибалтийских рабочих для прослушивания грампластинок и радиостанции «Маяк». Но почему на ее стеклянной шкале настройки сияли золотые надписи «Нью-Йорк» и «Лондон»? Не знаю. Если в любом диапазоне загнать стрелку к этим надписям, никаких английских и американских станций там и близко не было. Разве что бесконечное завывание из Ирана. «Би-Би-Си» и «Голос Америки» таились совсем в других, неразмеченных частях шкалы - но они там были. Плавное вращение тяжелой ручки (такой приятной отдачи под пальцами у современной техники, даже самой дорогой, давно уже нет), - и, «прогнав» стрелку через пол-шкалы, ты находил «голос». Дополнительной подстройки не требовалось – ручка точно откликалась на каждое прикосновение. И зеленый ламповый индикатор, «кошачий глаз», начинал блаженно щуриться, когда приемник точно вставал на волну.

Но «Ригонду» невозможно слушать ночью в постели. А «голоса» в Советском Союзе было принято искать именно ночью. «Есть привычка на Руси слушать ночью Би-Би-Си», как напевал нам незабвенный Сева Новгородцев, который, казалось, жил где-то там, в бушующем океане эфира, и уж определенно был существом не материальным. В постель тащили кто что может. Конечно, «грюндик» или «панасоник» там у кого-то ночевали. Но чаще подушку приминали огромные «Ленинграды» или покатые «Спидолы».

«Транзисторы» требовали совсем другого обращения. Жесткие, неудобные колесики настройки заставляли неметь пальцы и точно рассчитывать каждое движение, ведь между передачей «Поверх барьеров» и «Полевой почтой Юности» было каких-то два роковых миллиметра. Вот почему без крутилки точной настройки обойтись было сложно – и во многих приемниках этот конденсатор переменной емкости, самопально присобаченный к корпусу, сразу выдавал владельца. Но, впрочем, приемник с диапазоном КВ (короткие волны) сам по себе уже свидетельствовал об измене. Добыть такой приемник было не просто, но почему их никто не запретил совсем? Ведь честным людям вполне хватило бы длинных, средних, ну и в крайнем случае ультра-коротких волн, на которых дальние радиостанции не услышишь. Нет же! Заводы СССР зачем-то выпускали «Ленинграды» и «Спидолы», а государственные деньги тратились на «глушилки» (на одной из которых, кстати, во время службы в армии работал мой близкий друг). Эта радио-война с самого начала была безнадежной. Но еще более безнадежной ее делал легендарный диапазон «11 метров», где также вещали «Свобода» и «Би-Би-Си».

Дело в том, что в обычных, даже самых редких и «продвинутых» советских приемниках, такого диапазона не существовало. Он был только во вражьих «грюндиках», и то не во всех. Однако половина страны выписывала журнал «Радио», который, среди прочих, нисколько не стеснялся обсуждать столь щекотливую проблему, как перепайка, перемотка и настройка. Особое внимание там уделялось «популярному у радиолюбителей диапазону 11 метров», как выражались авторы этого издания с орденом Ленина на обложке. Конечно, трудности тут были, но с помощью прямых рук, чуйки и упорства (быстрее – с помощью прямых рук и осциллографа) один из диапазонов приемника «сматывался» в 11-метровый. И там… Там не было «глушилок».

То есть конечно они там тоже были, но слабенькие и малахольные, как бледная медуза над сундуком сокровищ. Да что говорить! С 11 метров можно было даже довольно чисто записывать музыку. Так что «Спидола» с 11-метровым диапазоном и ручкой подстройки стала, в сущности, вершиной бытовой электроники, которой удалось достигнуть в СССР. Фирменные «панасоники» и «санье» перед этим агрегатом откровенно пасовали. Можем, если хотим.

Именно такая потертая «Спидола», работавшая от батареек практически вечно, была у меня, когда летом 1984 года мы с факультетским приятелем отправились на практику в Дагестан. Нам нужно было везти оборудование для экспедиции, груду лопат и железяк, плюс фанерные ящики для образцов. Под все это богатство база экспедиционных машин МГУ выделила нам старый разваливающийся армейский ГАЗ-66, вездеходный грузовик, для мирной жизни не предназначенный, и водителя Шурика.

Шурик, простой и веселый парнишка лет двадцати, практически наш ровесник, сразу пришелся нам по душе. Он только что вернулся из армии, и смотрел на мир большими глазами. Водитель он был милостью божьей. Ведь так, чтобы ГАЗ-66 мог ездить по обычным дорогам, в сущности, его конструкцией не предусмотрено. Руля он слушается с опозданием на пол-секунды, и с люфтом градусов в тридцать. А ехать нам надо было за пару тысяч километров. Но мы расстелили в брезентовом кузове спальники, отгребли к бортам железки, и смело доверили свои жизни Шурику, который нас не подвел. Про машину, правда, такого не скажешь. В ней через каждые несколько часов что-то «летело», вытекало масло и трансмиссионка, лопались скаты как спелые помидоры. Шурик весело матерился, выскакивал из кабины, и энергично принимался за ремонт. Через час мы ехали дальше…

Где-то посреди дороги, на второй или третий день, устроившись на ночлег в кузове, я достал «Спидолу», вытянул длинную расшатанную антенну и привычно поймал радио Свобода. В чистом поле, под огромными южными звездами, прием шел вообще без помех, будто радиоволны свободно втекали к нам сквозь дырки в брезенте.

Шурик сидел в кузове с нами и курил, а я уже дослушал новостную программу, после которой началась литературная часть, с чтением книги неизвестного мне ни слухом, ни духом какого-то Виктора Суворова. Из любопытства начал слушать. Это, конечно, оказалась уже какая-то пятая или шестая глава, и диктор загробным голосом начал (как это было принято на «Свободе») прямо с того места, где, видимо, остановился накануне. Текст показался мне непонятным и довольно скучным. Какое-то ГРУ, постоянные угрозы и ужасы, средневековые застенки КГБ, уничтожение двойных агентов, отравления и чуть ли не четвертования… В целом, по первому впечатлению, это напоминало дешевый шпионский детектив, да еще и дурно написанный. Хотелось спать, и я собрался уже выключить приемник, как вдруг услышал горячий шепот Шурика: «Погоди! Давай еще послушаем!».

Мы с приятелем начали было урезонивать нашего водителя, говоря, что тут явно вранье и преувеличения, но Шурик умолял не выключать приемник. «Это правда, вы не понимаете. Я в армии все время это чувствовал. Все так и есть!» - шептал он. Пришлось дослушать чтение до конца.

Это явно было первое знакомство простого комсомольца Шурика с вражескими голосами, и оно произвело на него неизгладимое впечатление. Я ни разу не видел, чтобы человек вот так, за пятнадцать минут, полностью поддался пропаганде. Всю ночь он ходил вокруг машины и курил сигарету за сигаретой, а с утра стал приставать ко мне с расспросами, во сколько и на каких волнах будет продолжение, и как бы нам его не пропустить. Конечно, вечером мы были вынуждены прослушать вторую порцию этой откровенно вражеской книги. Шурик сидел перед «Спидолой» почти в ритуальном трансе, обхватив колени руками, и ловил каждое слово.

Два следующих дня нам пришлось потратить на попытки политического образования Шурика. Сменяясь по очереди в кабине, мы кратко, насколько знали сами, пересказали ему историю большевиков и репрессий XX века, рассказали про 37-й год, про диссидентов, про Прагу, про Галича, Солженицына, Сахарова, КГБ... Мы делали это исключительно для того, чтобы он смог отделить реальность от вымысла, согласно которому нас окружают абсолютные людоеды. В сущности, нам даже стало бы легче, если бы он снова сделался правоверным комсомольцем, и проклял вражьи голоса. Но было уже поздно. Шурик вздыхал и как привязанный ходил вокруг «Спидолы». Он верил только ей.

К счастью, на шестой день мы добрались до базы нашей экспедиции, маленького домика на окраине казачьей станицы в дельте Терека. Это было пыльное и забытое Богом селение в трех километрах от мелководного побережья Каспийского моря, где еще плескались огромные осетры, не подозревавшие, что их место не там, а в Красной книге. Как вскоре выяснилось, осетрина и черная икра были основным продуктом питания. Икру, случалось, ели ложками прямо из банки – хлеб подвозили не всегда. Через неделю от осетровой ухи уже тошнило. Икра шла легче.

На Базе у Шурика сразу появился новый интерес. Полногрудая, «с формами» аспирантка Маша, заместительница начальника экспедиции. Почти тотчас по приезде выяснилось, что наш водитель знает два аккорда и поет, а также обладает невероятной (конечно же, армейской) хваткой в смысле добычи алкогольных напитков, с которыми даже в Дагестане было тогда не очень. Штурм Маши, очевидно, продолжался не долго – и уже дня через три по ее блестящим глазам и грубым ошибкам в триангуляции стало ясно, что успех достигнут. Шурика тоже слегка покачивало. Но все равно каждый вечер он тихонько пробирался к нам в палатку, и, указывая на «Спидолу» умоляюще шептал: «Я возьму на часок?». По дороге в туалет можно было услышать, как откуда-то из степи доносится меланхоличный голос диктора: «…Обычно трупы спускались по этому тоннелю и растворялись в кислоте…». Шурик возвращал приемник после полуночи – и задумчиво уходил курить, а потом шел к Маше.

Конечно, такого режима не выдержит ни один герой. Развязка наступила быстро.

Как обычно, мы погрузились в «ГАЗ-66» и выехали на «точку», копать разрезы между рисовых чеков и глубоких оросительных каналов. Но, едва лопаты вонзились в мозолистую дагестанскую землю, Маша вдруг вспомнила, что им с Шуриком срочно нужно ехать в магазин для снабжения экспедиции провиантом. Подняв клубы пыли, вездеход умчал по узкой дорожке вдоль широкого арыка, кишевшего водяными гадюками (в воде не кусаются!), а мы с матюгами продолжили копать разрезы, сплевывая пыль. Но спустя пол-часа издали раздался крик. К нам приближалась Маша, на своих двоих, и выглядела она не очень. Юбка разодрана, под глазом фингал, а на руках – кровоточащие царапины. Кроме того, с ее одежды и роскошных черных волос капала какая-то темная жидкость, в которой издали легко узнавалась смесь воды и трансмиссионного масла.

Главное, все остались живы. По словам Шурика, которого мы вскоре обнаружили в полукилометре от «точки», на берегу оросительного канала, он совершил настоящий подвиг. Он спас Машу. Рискуя жизнью, в последний момент вытащил ее, придавленную сидением, из тонущей машины. Маша, кажется, имела какую-то свою версию происшедшего, но озвучивать ее не собиралась – и только поглядывала на своего спасителя с едва скрываемой ненавистью. В ее глазах читалось одно слово: «МУДАК». Из всех участников трагедии на берегу отсутствовал лишь один – собственно, сам вездеход ГАЗ-66 с московской базы экспедиционных машин. Он утонул.

Мы и не знали, что оросительные каналы в Дагестане такие глубокие. Из воды едва выступал брезентовый верх, который вода лениво телепала туда-сюда. Гадюки вили в нем гнезда. Экспедиция, таким образом, по халатности уставшего и развращенного вражьими голосами (впрочем, не только ими) водителя, лишилась всего своего автопарка. Конечно, к вечеру на берег канала пригнали кран из соседнего совхоза, и он вытащил «ГАЗ» из оросительной пучины. Но вездеход, как и Маша, выглядел не очень. Гадюки из кузова неохотно расползлись, и всем было очевидно, что сам он не поедет. Может быть, никогда.

Следующие недели Шурика ничто не отвлекало от работы. Спидолу я брать запретил, а Маша смотрела сквозь него. День за днем наш водитель лежал под машиной, или ездил на автобусе в Кизляр за деталями. Вездеход сломался плотно и окончательно. Запчастей на ГАЗ-66 в окрестностях было много, но он хотел еще больше. Дней через десять от всей этой безнадеги Шурик запил. Вечерами он уходил в засоленную горячую степь, ложился на землю, и плакал, как ребенок. «Почему? Почему в жизни все так жестоко?» - всхлипывая, спрашивал он меня. – «Все и везде. Ты же слышал, ты понимаешь. Пока они у власти, все будет так. Дай мне приемник!». Но я не давал.

Не знаю, как все это наладилось и чем кончилось – мне надо было уезжать. Мы попрощались с Шуриком на бегу, как обычно бывает, когда бросаешь «увидимся через недельку», а прощаешься навсегда. Говорят, в конце концов он починил машину, и как-то вернулся с нашими образцами в МГУ. По крайней мере, осенью контейнеры оказались на факультете. Но больше мы с ним не виделись.

Я улетал через Грозный, и в ожидании самолета шлялся по городу с увесистым рюкзаком, из которого выпирала «спидола». Тогда я даже не подозревал, что через какие-то 15 лет от этого города не останется ни камня. Запомнился подземный переход с кривыми ступеньками, выключенный фонтан, иностранные машины и дома, под окнами которых повсюду были навешаны непонятные коробки. Тогда ведь почти никто в России не знал, что такое кондиционер. В переходе ко мне подошел чеченский юноша, и, ужасно стесняясь, попросил купить ему в аптеке презерватив. «Мне стыдно, я никак не могу, а нужно очень». Мне тоже было неловко, но, конечно, я ему помог, и он чуть не расцеловал меня от благодарности. «Какие забавные и трогательные люди живут здесь», - думал я, пока самолет отрывался от земли и закладывал вираж над горами.

Когда летишь над облаками, кажется, что ты ближе к чему-то огромному, к той оболочке Земли, в которой волнами проходит воля времени. Это чувство чем-то похоже на то, когда крутишь ручку приемника, и эфирные волны в динамике омывают острова радиостанций. И там – своя правда. А на земле – своя. Говорят, на всех этих «голосах» специально работали не-профессиональные ведущие, чтобы получался больший контраст с официальным советским радио. Специально запинались, оговаривались. Выглядели людьми. Ну, не знаю. Они хорошо делали свое дело, и слушать их было интересно. Но в эфире, так же, как и на Земле, любая правда растворяется почти без остатка. И где теперь Шурик, где та «спидола»?


1865
следующий текст:

Алексей Яковлев
Игла