Зацепило?
Поделись!

ФАЦ388118-ый

опубликовано 06 февраля 2015, 20:05.
1823 0

1.

Я лежал на пляже, в дюнах, где-то в трехстах метрах большая река впадала в море, за спиной вставал сосновый лес. Мне приказали тут находиться, пока они что-то там решают. Хотя слово «приказали» опять-таки какое-то не наше, мне просто спокойно было предложено: «Ты побудь там, положение для нас новое, мы еще пока не очень понимаем, что делать». Надо сказать, мне тоже неясно, что может случиться дальше. Как поступить самому, какое решение придумают другие. А ведь еще недавно окружающая действительность казалась привычно безоблачной и беспроблемной. Дело в том, что даже размышлять о том, что будет со мной, как сложатся мои отношения с окружающим миром, я не умел, не имел опыта. И мозги в голове скрипят и стонут с непривычки.

Нет, нас отлично учили думать. Мы умели решать самые сложные технические и математические задачи, мы могли рассчитать скорость и траекторию любого небесного тела, мы знали, как устроена вселенная и как работает компьютерная программа. Но то, что выпало мне, было настолько внове, что, я уверен, каждый человек впал бы в полное замешательство. И я тоже, кстати, хотя, конечно, чувствую, что отравлен, и пути назад нет. Я вижу это свое «я» и хочу обосновать его присутствие здесь и сейчас, среди тех, кто был до меня и тех, кто придет после. Полный завал, разумеется. Это новое знание комком встает у горла, ничего не могу с ним поделать. С тех пор, как оно проснулось, оно целиком управляет мной.

А ведь недавно все было спокойно, как в открытом космосе. Пока я не нашел у отца этот странный компьютер. Обычный ноутер, может только чуть по-толще, чем те, к которым я привык. Преобразователь-переводчик подошел к нему идеально, но что-то мне подсказывало, что компьютер не отсюда. Я обычно не роюсь в игрушках, которые нельзя применить к делу, но тут странное чувство, теперь я знаю, что это называется любопытство, меня погубило. Я стал рассматривать файлы. Очень много там было видео. Мы тоже активно используем видео. Курсы по структуре вещества, устройству механизмов и электронных схем преобладают в этом формате. Чем десятки раз прочесть, лучше один раз увидеть. Еще существуют пейзажные съемки, демонстрация редких природных явлений, других живых существ. Наконец, из дальних экспедиций привозили панорамные виды космоса. Мы мальчишками больше всего любили их разглядывать и мечтать о путешествиях. Но для этого надо было подрасти. А потом, - как рассказывали взрослые, и даже мой отец, налетавший несколько сотен человеко-лет, - желание у большинства пропадало. Здесь у нас жизнь так привычна и спокойна, что не хочется делать лишних движений. Программировать машины, занимающиеся уборкой придомовых территорий, тоже интересно, и большинство моих сверстников, перешагнув границу отрочества и пройдя посвящение, готовятся к чему-то подобному. Я бы хотел летать, конечно, я же вырос рядом с космоплавателем. Большинство людей не знают об этой профессии почти ничего, ну да, мы имеем представление о космосе, мы можем путешествовать по космосу, в классических видеонаборах представлены эти виды космоса, ну и все, хватит. Откуда они берутся, кто добыл все эти знания, - у нас не принято задавать такие вопросы. Мир существует, каким он существует. У него не должно быть прошлого, не должно быть персонажей и персоналий. Мы все друг перед другом как на ладони, мы просто делаем друг другу хорошо. Вот я, ФАЦ388118-ый, и мой друг, ЛНД487946-ой, любили смотреть в открытый космос с экранов наших мониторов. А РНК285388-я, которая росла с нами неподалеку, у довольно-таки симпатичной матери, пользовавшейся большой популярностью у мужчин, предпочитала бродить по лесу. Другие наши приятели проводили время в городе и пили спиртное. Некоторые читали книги по матанализу, матанализ трудно представить в виде кино. Мне всегда больше нравилась, правда, теория множеств, однако о вкусах не спорят. У нас вообще не спорят, никто, никогда и не с кем. И это было совершенно естественно, пока я не углубился в необычный компьютер, будь он неладен.

Первое, что я там увидел, - машины для убийства. Они дергались в руках, ползли по земле, летели по небу. У них были знаки – солярные свастики, красные звезды, странные птицы, полумесяц, солнце в круге. Люди взрывались, распадались на части, падали с раскуроченными головами и животами, всюду лилась кровь. Отвратительное зрелище. Но в нем присутствовала энергия, мне совершенно незнакомая, может быть забытая, поднимающаяся откуда-то изнутри меня самого, вот что самое странное. В одном месте мужчина ударил женщину по лицу. Потом женщина – открытой ладонью ему по щеке. Я узнал, у них это называлось пощечина. Во многих других файлах я видел драки на ножах, ножи были разные, длинные и тонкие, огромные и тяжелые. Кое-где присутствовал сюжет, история. У нас ведь вообще не существует историй. Мой отец, - сколько раз я его спрашивал, - не помнит даже о том, как он был маленьким. Что тут рассказывать? – отвечал он мне, когда я допытовался с несвойственным большинству упорством. Как все я рос, как все вырос. Почти ничего не помню, да и запоминать нечего. Мать со мной была, отец иногда появлялся, я их часто видел, пока не стал ходить в школу. Потом реже. Теперь я почти не помню, как они выглядели. Номера их тоже не помню. Летать я хотел еще парнем, это да. Небо больше земли. Ну вот я выучился и стал летать, мало кто хотел летать тогда, среди моих ровесников. Давно было. Ну я летал. А что там в космосе? Пространства, время. Все, что я мог рассказать, я рассказал в своих отчетах. Хочешь, залезай в хранилище, я дам тебе шифры файлов, читай. Но там тоже ничего особенного нет. Так, выкладки…

Вот и все, собственно, что мне мог поведать отец. И действительно, наше образование настолько полно и систематически передает совокупный опыт человечества, что кто-то один ничего к этому добавить не может. Так было, так будет. А в этом компьютере я нашел множество каких-то совершенно невероятных историй. Например, раз десять пересмотрел рассказ о том, как юноша и девушка намного младше 17 лет, того возраста, с которого мы начинаем совокупляться и делать детей, ни с того ни с сего привязались друг ко другу. Были они из соперничающих групп, эти группы их довели, оба они убили себя, так странно. Или, в другом случае, в большом городе несчастный человек зарубил старуху, чтоб взять у нее денег, - что-то вроде наших дамм, но у нас-то они есть у всех и почти поровну, а у них вероятно, у одних есть, у других - нет. Заодно он еще одну женщину, жившую с ней, тоже зарубил, а потом стал об этом горевать, во всем сознался разводящему и был отправлен на какие-то специальные работы. Ну и в том же духе, только на разные лады, что-то свое и всегда интересно, и почти всегда насильственная смерть.

Я не много там понимал, но понял одно. У них были имена, и они эти имена запоминали. Многие знали имена людей, живших за несколько поколений, да что там, за десятки поколений до них. Они помнили истории, которые происходили с этими людьми и именно об этом, а не только об устройстве вещей сочиняли тексты. Больше того, они умели считать время. Каждое событие, которое у них происходило, было зафиксировано на специальной шкале, эта шкала называлась хронологической. Существовало несколько систем отсчета, я даже нарисовал графики и написал для них специальную программу. У нас ничего такого нет и в помине. И потом, если разобраться, что запоминать? Никто никого не убивает, никто никого не предпочитает, у всех все как бы есть, и ни у кого ничего нет.

И мне вдруг до тошноты захотелось иметь имя, стало больно и страшно, я мечтал, что со мной будет связана хоть какая-нибудь история. Как больной, я все время открывал этот странный ноутер, не мог прожить без него и часа, я вчитывался в тексты, я зависал над картинками и фильмами. Я хотел спрятаться, убежать, но не умел уклониться. Отец много раз подолгу наблюдал меня с этим ноутером, потом в один вечер что-то странное промелькнуло у него в лице, он не стал ничего спрашивать, просто взял и швырнул компьютер об стену. Ноутер разбился. Я удивился, я не видел таким отца никогда в жизни. Хотел спросить его: зачем? – но он повернулся ко мне спиной и пошел в свой отсек.

Тогда я первый раз понял, что во мне что-то надломилось, и к прежнему состоянию не вернуться. У нас никто и никогда не задает таких вопросов - зачем, почему, что ты делаешь? Если кому-то нечто вещь разбить, разрушить, сокрушить, что случается крайне редко, мы даем человеку выпустить его гнев на волю, и гнев сразу гаснет. Об этом рассказывают еще до школы, это самый простой урок, и у каждого из нас он в крови.

Но только, видно, не у меня. Ноутер раскололся, нелепые истории и картинки погибли, схлынули, как дурацкий сон, но спокойствие и равнодушие ко мне не вернулись.

2.

Через несколько дней, в школе, я подошел к ЛТИ436793-му и прямо сказал ему, что терпеть его не могу. Он и вправду мне никогда не нравился. Лучше всех разбирался в схемах и формулах, не смеялся над нашими шутками, не грустил. Мне кажется, он вообще ничего не чувствовал, вел себя как робот, сам однажды признался, что считает роботов высшей формой жизни. Я сказал ему, что он гад, негодяй, из-за таких, как он, человечество скоро погибнет. Что такое скоро? – спросил он совершенно спокойно. И в этот момент я ему двинул. Я нанес ему один из ударов, подсмотренных на видео из отцовского ноутера. У тамошних людей были такие соревнования, назывались бокс. Я двинул ему в челюсть, он упал. Сначала мне показалось, что я убил его, несколько секунд он не двигался. Потом медленно стал подниматься, с трудом нашел точку равновесия и, пошатываясь, пошел прочь. На меня даже не оглянулся. На мгновение мне стало стыдно, безумно стыдно. Я только что ударил человека, сделал ему больно. Вместо того, чтоб принести ему радость, - мы все обязаны приносить друг другу радость, - я принес ему боль.

И тут я заметил РНК285388-ую. Оказывается, она стояла в двух шагах и наблюдала всю сцену. Я почувствовал как жар прилил к лицу, даже покраснел, - так она потом говорила. А на меня что-то нашло. Я резко схватил ее за плечи и сказал: Хочу, немедленно, тебя. Как же так, - удивилась она, - нам еще только шестнадцать, по закону мы можем заниматься этим только с семнадцати. После семнадцати – в любое свободное время, как это принято. А сейчас – вдруг нас заметят?

Мне плевать», - ответил я, и тут она неожиданно улыбнулась:

«Хорошо, пойдем».

Я взял ее в школьной подсобке, в одной из тех позиций, которые наши пособия считают крайне неблагоприятными. Установлено, что женщина получает в этом положении минимум удовольствия. Стоя, сзади, не раздеваясь, быстро и с напором, безо всяких предварительных ласк. Я кончил и подумал, что она приведет себя в порядок и уйдет, примерно как ЛТИ436793-ий. Ничего мне не скажет и больше ко мне не приблизится. Но она неожиданно обернулась, приобняла меня за шею, провела пальцем ото лба к подбородку, чуть задержалась на губах, потом спустилась ниже и замерла в ямочке, где бьется пульс. «Дерзкий», - сказала как будто сама себе и посмотрела с вызовом. В этот момент она показалась мне невероятно красивой, такой красивой, что можно умереть и больше уже никогда ничего не чувствовать. «А ты - солнцевласка», - вырвалось у меня, и я сам испугался своих слов. В полумраке подсобки ее светлые волосы действительно будто лучились, точней, дарили свет и тепло.

Так странно, теперь у нас были имена. Мы поняли это оба, сразу и вместе, Дерзкий и Солнцевласка. Привычные с детства цифровые коды и пароли стали казаться полным абсурдом. Как это можно, присваивать живым существам номера, как каким-то файлам на рабочем столе машины?

Ты знаешь, - сказала Солнцевласка, когда мы прощались, - я буду записывать истории про тебя в отдельную папку. Это интересно. С тобой что-то происходит, и со мной, когда я с тобой, тоже что-то происходит. Я думаю, мы сумеем поладить».

Она была права. Она, безусловно, была права. Мы бы отлично ладили и дарили друг другу радость до семнадцати, а потом, может быть, на законных основаниях, и после семнадцати, если бы я не решил, что нам надо бежать. Побег, убийство, любовь, - эти новые слова я раскатывал на языке, и они давали мне удивительную легкость и свободу. Кажется, я не шел, а летел, каждая клетка тела ликовала, я знал, что со мной что-то происходит и что-то еще произойдет. Я учился мечтать и хотеть, это было так странно…

Тут недалеко, чуть выше по реке, в лесу, жила одна непохожая на других группа, он, она и трое детей. С ними тоже когда-то произошла какая-то история, - как я теперь стал понимать. Они были необычные, им не нравились роботы и компьютеры, и они хотели поселиться на отшибе. Тогда распорядитель предложил им этот дом на берегу, откуда он там взялся, никто, разумеется, не знал, и никого это не интересовало.

Я решил, что этот дом - идеальное место для нас с Солнцевлаской, что мы все бросим, и поселимся там надолго, по крайней мере пока не надоест. В отцовском отсеке, роясь в старом хламе, я обнаружил большой нож, который, вероятно, применялся когда-то для кухонных нужд. С этим ножом я и отправился в лес. Холодная сталь холодила бедро, придавая дополнительную уверенность в себе.

Когда я пришел к ним, они отдыхали, видимо после обеда. Я подошел к мужчине и сказал, что теперь здесь буду жить я. Он удивился и, кажется, не понял. Тогда я достал нож. Этот жест он осознал, за что, по правде, я ему очень благодарен. Потому что сам не знаю, что бы я сделал, начни он упорствовать.

Они собрались быстро. Женщина никак не могла уразуметь, зачем им надо уходить. Дети плакали. Но они ушли. А я стал приводить жилище в порядок. Дело было за малым – немного прибраться. Все-таки после шести человек в доме царил полный разгром. Потом - вернуться в город и забрать с собой Солнцевласку. Почему-то мысль о том, что она может отказаться, не приходила мне в голову. В конце концов, у меня был нож.

За этими мыслями и застал меня распорядитель. Эти шестеро, видимо, добрались до города и донесли ему, что какой-то парень взял и выгнал их из дому. Распорядитель сказал, что они не знают, что со мной делать, и чтоб я ждал их решения на берегу моря, у реки. Я не понимаю, почему я сразу не ударил его ножом. Наверное, это и называют трусостью.

Я давно тут лежу, скоро закат, а их все нет и нет. Что бы они ни решили, мне все равно. Я уверен, что Солнцевласка сумеет красиво закончить историю Дерзкого.

3.

Дальше – только приключения. Уже в сумерках я увидел стремительно приближающуюся ко мне фигурку. Думал, что это распорядитель, но оказалось нет, Солнцевласка. «Нам нужно срочно валить, - затараторила она, - они уже послали донесение в Совет распорядителей и могут перепрограммировать роботов-анигеляторов». «Что такое? – удивился я. – Никогда не слышал ни о Совете, ни об этих милых машинах».

Оказывается, мама Солнцевласки когда-то спала с мужиком из Совета, и он ей рассказал, что бывают чрезвычайные случаи, когда кто-то живет не по правилам. И тогда к нему направляется робот-анигилятор. Мгновение, и нет следа от человека. Как будто и не было его никогда…

Да какая, в сущности, разница. Так тут со всеми происходит, если кто умирает…

Солнцевласка считала, что нам лучше уходить на тот берег реки, где живут люди с другими кодами и другим программным обеспечением. Это, по крайней мере, собьет Совет со следа. Никто и не подумает, что сопляки-школьники могут решиться на такую дерзость. Только идти надо не через мост по дороге, там застава, где проверяют и фиксируют карточки, а вброд. Брод здесь неподалеку, красивое место, река образует несколько рукавов. Она точно знает, не зря же она все детство больше всего любила гулять по лесу и купаться в реке. Несколько раз даже переходила на тот берег и возвращалась обратно…

Брод мы нашли уже глубокой ночью. Перешли реку, держа одежду над головой. На другом берегу развели костер и в костре сожгли свои карточки. Все. Больше у нас нет номеров. В любой точке мире мы теперь вне закона. По крайней мере там, где есть программисты, компьютеры, роботы, города, разводящие, послушные всем довольные поселенцы…

К полудню мы вышли на автомобильную дорогу далеко от заставы. Проголосовали. Первый же автомобиль взялся довести нас до города. Никто ни о чем не спрашивал. Мы придумали историю, что едем на межгородской конкурс самого красивого доказательства теоремы ДТ-АЙ35. Нам даже пожелали успеха…

В городе мы легко нашли пустующий отсек, только очень хотелось есть. Без карточек и номеров это невозможно было устроить. Но я знал, что делать. Вышел на улицу, подошел к первому попавшемуся прохожему и заявил, что мне нужно 12 дамм. Он воззрился на меня с удивлением. Тогда я заехал ему по зубам - не пришлось даже доставать нож. Еще лежа, он начал выворачивать карманы. 9 дамм я у него нашел, 3-х не хватало. Я плюнул ему в морду, двинул ногой по яйцам и ушел.

Мы купили еды. Солнцевласка после ужина села записывать наши последние приключения. Потом всю ночь мы занимались любовью. Однако утро оказалось омрачено. Из окна мы заметили робота-координатора, который фиксировал параметры нашего отсека. Или так нам показалось. В общем, был там какой-то непонятный робот. Следовало двигать дальше…

… Что-то подобное случалось почти в каждом городе. И, в конце концов, мы решили подняться в Дальние горы, где много пещер и никакого народу. У меня есть нож, у Солнцевласки – пламясотворитель. Я буду охотиться, она – поддерживать очаг и собирать травы. Зверья там видимо-невидимо, это мы знали из школьных видео-пособий по биоэтике. У наших детей будут имена. Когда-нибудь они спустятся в долину и дадут имена другим людям, тем, кто выслушает их рассказ. А может быть наша история станет известна уже сейчас, мы все-таки наследили. Тогда скоро к нам начнут стекаться такие же ребята, как мы. Они обязательно захотят, чтоб с ними что-то происходило. Когда нас станет достаточно много, мы спустимся в долину и перережем здешних спокойных, как баранов. Захватим власть и территорию, и будем отстаивать ее любой ценой. У каждого будет свое, и будет общее наше, мы будем за это драть глотку и устраивать драки. Может быть объявим соседнему городу настоящую войну. Может быть захватим его. Может захватим весь мир. Никто не знает, что будет дальше.