Водник придумали в «Воднике», дачном кооперативе, который так назывался лишь потому, что жили в нем водники. Дел у них было немного, водить да заводить. Войдет бывает водник – и заведет. Других дел они и не заводили. А если и заводили бывало кого, то лишь в свои излюбленные сады. В садах же они и водились преизрядно. Сводили и разводили по поводу и без, наводнялись и обводились.

Девятого января 2015 года в кошерном магазине на востоке Парижа террорист Амеди Кулибали взял в заложники пятерых покупателей. Вечером того же дня в Лондоне хорошо одетый турист из России зашел в обувной бутик на Бонд-стрит, где купил пару ботинок за восемьсот пятьдесят фунтов. Ровно в это же время где-то в Сибири новобранец мотострелковой дивизии Иван Громов расписался в получении белых валенок.

Январь в Париже выдался пасмурным и теплым, среди дня воздух прогревался до +13 градусов. В Лондоне стояла чудесная погода. Дислокация дивизии, где служил Иван Громов, была государственной тайной.

Конечно, эту историю можно было бы рассказать совсем по другому. Представить долгую дорогу через советскую Азию, от парома в Красноводске к Ашхабаду, от Ашхабада к Мары, от Мары к Чарджоу. Дальше – опять паром, только теперь через Аму-Дарью, и вот тебе Узбекистан. Сам Ташкент, высокое небо, разноязыкий город, Сеня, живущий на Чиланзара в квартире с огромным балконом, его подруга Дина, темноволосая девушка смешанного происхождения – да там все «наши» были смешанного происхождения, откуда другим-то было взяться? – с невероятно низким голосом. Красивая, между прочим. Длинные-длинные и при этом широко распахнутые глаза, острый и прямой нос, никак не нежные, но сильные и властные губы. В общем, она могла и умела, и это умение свое праздновала за всю масть, в чем у нас с Ксюшей не раз была возможность убедиться. В квартире на Чиланзара наличествовало только одно жилое место – огромный балкон, где и были брошены наши матрасы на расстоянии полутора-двух метров друг от друга. Так что никаких секретов! В центральной России подобных балконов не существовало и в помине. На балконе гуляло солнце, можно даже сказать, властвовало, часам к десяти уже было жарко, хотя только заканчивался март. Зато внутри квартиры пряталась прохлада. Однако пробраться туда было сложно. Маленькая комната и еще меньшая кухня были забиты до отказа – книги, пластинки, одежда, обувь, крупы, наши рюкзаки, мешки с травой. Чтоб извлечь что-то нужное, надо было долго рыться. Лишь трава и беломор обретались сразу.

Нас окружали книги, книги, книги. Книги стояли на стеллажах, лежали стопками на полу, на столе, на стульях. И среди этих книг расхаживал толстый лысый человечек в роговых очках и с седой бородкой, подстриженной по революционной моде прошлого века.

— Я не разрешаю вам проводить исследование в одиночку. Формируйте группу. Или работайте с видеодокуметами, их предостаточно. Андрей, о чем вы вообще думали, когда выбирали тему!

Я думал. Думал о том, что хорошо, когда твой научник какой-нибудь юный свежеиспеченный кандидат. Увы, это не мой случай. У меня — козлобородый Петрович, гроза факультета, завкафедрой актуального искусства, один из лучших специалистов по акционизму в стране, если не в мире. Я думал о том, что самостоятельное исследование в моем случае уместнее — ведь основным объектом исследования была не художественная группа, а автор. И это требовало не группового, а индивидуального подхода.

Святость Ляща Валеры – не тема этого повествования. Мрак покрывает многие грани сего странного мужа, пока блеск Извечный, не блеснёт, как молния от восток до запад, играя светом нетварным и Камень, да, Тот Самый, Живой, который отвергли строители, становится на мгновение зрим.

Так и тут: Что связано на земле, то и на небе, что убежало с Неба, то и днём с огнём….

Известно имя. И это уже не мало. Имя ему – Валера. Идеологическое соответствие – Лящ. Место работы – Свет Божий. Должность – пророк. Всё же остальное, надумано мыслителями, рассказано повествователями и смешав все за и против, разбросали по умам и горам, вместе с камнями, время собирать коих еще не пришло, да и вряд ли приедет, ибо задерживают энтот сбор, по многообразным причинам, еще с апостольских времен и поныне.

Это было зимним утром в Дарджилинге. Густой туман, всю ночь лежавший на улице, как сугроб, начинал понемногу таять.

Утренний променад напоминал прогулку по облакам в каком-нибудь английском провинциальном раю. Архитектура вокруг была исключительно колониальной: банк с имперскими каменными львами, почтамт с красными почтовыми ящиками, чайная лавка, чью витрину скрывал поржавелый железный занавес.

До отъезда из Дарджилинга оставалось меньше часа, хотелось купить в подарок друзьям да и просто в дорогу ноябрьского свежего чая. Но местные торговцы похоже не собирались начинать бизнес раньше, чем рассеется туман.

Сравнивали ли вы когда-нибудь понятия, которые переходят в ассоциации? Нет? А зря!

Раннее утро. Лисья бухта. Солнце уже готово показаться из-за Карадага. Все еще спят. Прохлада ночи к бодрости людской благоволит. А к утру влечет сон. Нечуткий и покойный. Но будет у некоторых бодун. Он их и будит. А еще более сушняк. Два брата акробата – сушнячок-с бодунцом уже поставили на ноги Кристину. Хотя нет, она еще тремя точками опоры прижата к сухой Крымской земле. Оглядев (пока глазами) панковскую стоянку, влагу животворную не отыскала. Ибо нету ее, влаги-то.

Но помыслы уже овладели Кристиной. Она, хрипотой пропитой гортани, пластами запойного сушняка уже глаголет над чьей- то головой:

— Попить у нас есть?

Вся набережная светилась огнями, лишь вода и небо были темными. На одной из больших яхт играл оркестр. Классический джаз, караван. Я не мог пройти мимо. Давай посмотрим… я взял тебя за руку и потянул в сторону корабля.

Мы оказались возле пустого трапа. Ничто не мешало нам подняться на палубу. И никто не мешал.

Должна же быть какая-нибудь охрана, это же вроде не ресторан, вечно прикованный к берегу, а реальный корабль… Какая-то частная вечеринка.

Мы прошли на борт и на передней палубе увидели расставленные столики…

Очень долгие все эти рассказы. Напишу-ка я лучше что-то короткое, и не рассказ даже, а одно предложение, то есть второе уже, но оно точно будет в этом рассказе последним, дальше все, конец, ребята, а началось все еще лет пять назад, в промозглой Москве, где я написал первое предложение, так что можете себе представить, какой я ленивый, ну, тише едешь – дальше будешь, теперь я в Индии, а тогда, в Москве, попросили меня написать рассказ для какого-то гламурного издания, и я уже вбил в компьютер первые знаки (30 с пробелами), и мысли всякие начал думать, как гонорар за него потрачу, а потом напишу второй, и дальше по рассказу в неделю, а тут уже всемирная слава не за горами, и романы пойдут, встречи с читателями человек на 50, и конечно не нобелевка (она перед смертью, куда торопиться), но какая-нибудь антисталинская премия из новомодных, и это не мечты, а очень ясная перспектива, если удастся написать второе предложение, и я уж было сел за компьютер, да тут возьми и курни.

Лена полюбила стоять с чашечкой кофе у окна и осматривать свои новые владения. Зима в этом году удалась, и теперь раннеспелое апрельское солнце робко топило навалы снега под корабельными соснами. А на проплешине с прошлогодней выцветшей травой вперемешку с иголками и шишками соседский кот толкал лапой полусонную мышь. Заборов с соседями решили не ставить – по стародачной подмосковной традиции, Лена сама настояла. Так что из окна открывалась перспектива не в 2 сотки, а на целых 25. Перед окном высилась и блестела от капели пятидесятилетняя могучая антоновка, в другие окна улыбался хвойный лес. Престижненько, со вкусом. А если отвернуться от окна и заглянуть в комнату, в глазах становится темно после яркого солнца, и предметы кажутся тяжеловесными, сумрачными и бесприютными. Все никак не удается хорошенько обжиться. Вроде бы все на месте, — и дубовый комод, и качественная кровать, сделанная по заказу в итальянской мастерской, розово-пепельный гобелен, привезенный из Польши. Но отчего-то серовато, по-санаторски стерильно выходит.