… газель дергает, под ней суетится бессмертный глупый мужик, трос срывается, а железные крепления с чудовищной силой отскакивают прямо по рукам узбека, расхерачивая их в мясо. Кровища. Бессмертный мужик (которого спас разрыв троса) вылезает из-под газели, глаза его делаются безучастными. Он вдруг объявляет, что очень спешит, прыгает в авто и уезжает. (интересно, когда до него дошло, что газель чуть не снесла ему голову?). Вся эта коллизия длилась минуты полторы, а в оставшиеся секунд 60, без всякой паузы узбек №2, не обращая внимания на товарища (а из узбека № 1 убедительно хлещет кровища), снова вяжет веревку, прыгает в газель. Дерг! Тыр! Жжжр! Я в ужасе держусь за руль, и тачка, как младенец из мамки, вылетает из канавы на дорогу (а шины эффектно размазывают по асфальту кровь..).

Не знаю, насколько подробно возможно поведать историю первого эротического приключения, но каждая деталь его настолько вонзилась в память, что пренебречь ими в этом рассказе я вряд ли смогу. Как, впрочем, и всякий раз, когда рассматриваю швейную иглу.

В старину люди имели размах. Прадед мой, Павел Васильевич Филимонов, точно знал, какие слова он произнесет перед смертью: «раньше надо было думать!» Найденные в минуту вдохновения, слова хранились в записной книжке, ожидая своего часа. Пока час не пробил, Павел Васильевич служил в Одесском порту инженером. Кажется, ему приходилось руководить самым возвышенным железнодорожным объектом Одессы, который назывался Эстакада. С большой буквы. В Одессе любят большие буквы. По Эстакаде паровозы гоняли от Пересыпи до Карантина.

Интересно вышло, что прадед мой, словно античный бог, восседал на перекрестке четырех стихий: у границы земли и воды, где по воздуху, дыша огнем, бегают локомотивы.

Настаиваю – восседал. Глагол употреблен не для красоты. Время было такое: заседания да отсидки. Приличные люди относились к ситуации с пониманием. За теми, кому не сиделось, бегала злая милиция.

Блондинка – венец творения, свет жизни героя, его судьба. Блондинка: миф XX века, созданный Голливудом и Рейхсканцелярией. Работа над образом кипела параллельно по обе стороны океана. Вот только валькирии, прошедшие кастинг у доктора Геббельса, были все на одно лицо: Лили Марлен под фонарем в Вальгалле.

Голливудские звезды, они про жизнь. Они вроде зодиакального круга, где любая смертная женщина может найти свой небесный архетип, неважно, с перекисью или в натуре.

На студенческой фотографии сорок второго года Галина Орлова, моя бабушка, явно канает под Джин Харлоу. Мимикрирует — мимими. Кокетливая кошечка в кудряшках. Ангелок себе на уме. По сравнению с оригиналом, она была чересчур по-славянски курноса и брови не выщипывала в нитку, но все равно — похожа. Посмотришь — и в «Иллюзион» идти не надо.

Голоса. Их было много. «Голос Америки», «Свобода», «Би-Би-Си» — конечно, самые вражьи. Их позывные мы знали наизусть. Еще вещала «Немецкая волна» из Кельна, такая беззубая, что ее почти не глушили, зато ловилась она не только на коротких, но и на средних волнах — на дешевом супергетеродине с ферритовой антенной. В дебрях КВ иногда можно было встретить и редкого зверя с русским языком, вроде «Голоса Ватикана», который тихонько (передатчик верно слабенький) ныл о чем-то своем, духовном. Но это в пользу бедных. По-настоящему интересной – и новостями, и музыкой, и чтением вслух – была первая троица.

Если бы я писал роман, то обязательно назвал бы его «Мать нерожденного». С прологом в стиле рэп, который исполняют два русских еврея из южного Бронкса, переодетые афроамериканцами. Первый должен быть похож на Данте Алигьери (a la guerre come a la guerre), второй, разумеется, на Максима Горького…

Два куба – это нормально. Но обещанного Филом космоса не было. Не было ничего необычного. Энди вышел в коридор и почему-то решил позвонить Светке. Хотя до начала опыта не собирался. Светке по прозвищу Светофор. Почему светофор? Объяснить невозможно. Прозвища прилипают внезапно, порой из случайно брошенной фразы. Она не боялась контрастов и одевалась в яркие цвета: красный, желтый, зеленый — так что на фоне серой питерской улицы сразу привлекала к себе внимание. Кто-нибудь, наверное, сказал: «Ну ты и светофор». Это лишь одна из версий.

Мы с вами люди образованные — знаем, что мир это фикция. Даже участковый — не что иное, как проекция наших вытесненных страхов. Но, пожалуйста, давайте не будем разрушать магию условности. Тыкать деревянным носом в очаг, нарисованный на холсте, и глумливо прикуривать от мраморных факелов. Это все дурное воспитание. Я имею в виду желание выпытывать «как все было на самом деле».

Потому что пустое это дело. Скажем, участковый, если уж он пришелся к разговору, вовсе не интересуется правдой жизни. Ему что надо? Составить по всей форме протокол, а не выяснять, какая она из себя, вещь-в-себе.

— Пермь — удивительный город, — произнес Дэгэ, затягиваясь дымком из трубочки, а потом, прежде чем передать соседу, сидящему слева, приложил ее ко лбу со словами «Бум Шанкар». Эти слова, точнее интонация, с которой он их произнес, неспешность в движениях, благообразный вид и длинная седая борода говорили даже непосвященному человеку, что рассказчик является носителем некоей древней традиции, о которой многие может сейчас и не знают.

— В Перми, например, — продолжил он, — все достопримечательности нанизаны на красные и зеленые линии, которые в свою очередь нарисованы на асфальте. Если двигаться по ним, можно обойти весь старый город. Впрочем, от старого города осталось немного. Мы прошли по линиям, читая на специальных стендах разные легенды о домах и улицах. Это было весьма занятно, однако, нас интересовало совершенно другое место… Река Стикс. Для буйных старцев, исследователей пространства не бывшей советской и, тем более, не бывшей российской империи, а совсем другой, Незримой, только такие места по-настоящему значимы.

Я бы хотел. Может быть, не прямо сейчас. Потом. Когда доберусь до белой двери. Тогда захочу. Справедливости? Никаких сомнений. Секунду назад что-то было. Потом утонуло.

Эх вы, инвизиблы! Кричите, как чайки, на Чехова. А надо было составить список предателей воображения! В 1917 году. Новая реальность танцевала на пороге. Только помани. А вместо этого? НЭП, джаз, Третий рейх, пропаганда. Нет бы обложить каракатицами Рузвельта и Сталина. Бланшировать арийцев по всей Европе.

Но захотелось папочку вместо чуда. Откопали классический роман. Смердящий. На вскрытии он просил: раскидайте суть!