Зацепило?
Поделись!

Дендизм: правила стиля

опубликовано 19/04/2005 в 18:06
То, что гибнет всего бесследнее,
та сторона быта, от которой менее всего
остается обломков, - аромат слишком тонкий,
чтобы быть устойчивым, - это манеры,
непередаваемые манеры.

Барбе д'Оревильи

Вот слово, которое легко и изящно перевернуло всю европейскую историю! От него вздрогнула викторианская Англия, оно подтолкнуло парижан на баррикады, да то ли еще было из-за денди! Какая неимоверная сила, оказывается, скрыта в изящном покрое фрака, в небрежно повязанном шейном платке и колком замечании, отпущенном на балу…

Денди! Это слово теперь нужно произносить благоговейно и шепотом, если хоть на секунду усомнишься, что ты сам одет по последней моде и с равной легкостью можешь похлопать по плечу президента и гордо пройти, попыхивая сигарой, сквозь толпу разъяренных фанатов "Спартака". Кстати, для тех, "старой закалки" денди, даже попади они сию секунду в наше время из своего утонченного XIX века, это не составило бы никаких хлопот. Вот уж кому было все равно, какое тысячелетие на дворе. И если теперь дендизм это история - дело совсем не в том, что он остался в далеком прошлом. Дело в том, что часть (и самая небезынтересная часть!) истории - это дендизм.

Слово, как известно, всплыло на берегах туманного Альбиона двести с небольшим лет назад. Вернее, появился человек - а слово пришло потом. Не потому ли, что с его появлением многие утратили дар речи - кто на мгновение, а кто на долгие годы? Человека того звали Джордж Браммелл, но как-то не комильфо называть его, как всех остальных обитателей земного шара, "человеком". Если даже прав Дарвин (а тем более, если он точно прав), от человека до Браммелла, пожалуй, пролегла такая же эволюционная пропасть, как от обезьяны до человека. То была совершенно иная порода, незнакомая ни простолюдинам, ни аристократам. Порода, которая является раз в тысячи лет, как образец недостижимого совершенства, словно чтобы подразнить безликую человеческую массу, это тесто для сдобных булочек истории. А все-таки за Браммеллом ринулись очень многие юноши (и, страшно сказать, некоторые дамы), хотя он не объявлял на всю Британию рекрутских наборов в денди. Просто стал образчиком, эдаким ходячим магнитом, приковывавшим зрение и воображение всего света.

Про Браммелла мы знаем почти все. Ну, то есть, конечно, никого не интересует, когда он родился, как провел детство, когда (и зачем, чорт возьми!) умер. Это все второстепенные факты. Куда важнее - как он одевался, в каких клубах бывал, чьи приемы манкировал, и, главное, что он сказал про барона N. и про леди S. О., как крутятся в могилах по сей день эти титулованные кости! За что, кстати, следовало бы поблагодарить всех летописцев дендизма, и особенно блистательного Барбе д'Оревильи, донесшего до наших времен образ Браммелла - без единой пылинки на сюртуке. Через его книгу мы будто воочию знакомимся с этим джентльменом, сколь бы опасным ни было подобное знакомство.

Итак, Браммелл! Вот он - "современник и соперник Наполеона, властитель в большом мире элегантности и галстуков, могучий гений, перед кем преклонялась аристократия и кого стеснялась мода, кто одним кивком головы покорял высшее дворянство". "Высокого роста, с прекрасной фигурой, красивыми руками, удлиненным лицом с рыжеватой бородой и со светло-коричневыми волосами. Черты его лица изумительны, форма головы - прекрасна, лоб - удивительно высок". Он одет безупречно, но это особая безупречность, невиданная до сих пор. Стиль одежды, ставший знаменем дендизма (на древко такого знамени по сей день тщетно карабкается "высокая мода"): неброская элегантность. Великолепный и дорогой костюм, идеально сидящий по фигуре. Никакой вычурности, никакой искусственности, "ваты в плечах". Одежда не должна стеснять движений и души. Но должна быть одна, пусть маленькая, но заметная эпатирующая деталь. Диссонанс, как в музыке. Вроде завязанного второпях галстука. И это второй, а может быть главный секрет одежды настоящего денди: продуманная небрежность. Ее можно (и нужно!) придумывать часами, стоя у зеркала. Но когда выходишь в свет, все должно выглядеть так, будто получилось случайно. Расстегнутая пуговица на жилете. Или сбившийся шейный платок. Это и есть совершенство!

Но с костюма, конечно, денди только начинается (а, скорее, им венчается). Главное - манеры. Дерзкие и изысканные одновременно. Что ж, опять обратимся к Барбе д'Оревильи, поскольку лучше него вряд ли можно описать великосветскую повадку Браммелла, ставшую позднее повадкой всех денди: "Его слова распинали, а дерзость была слишком необъятна, чтобы уместиться в эпиграммах. Выразив колкими словами, он затем переносил ее на все свои действия, манеры, жесты, самый звук своего голоса. Наконец, он применял ее с тем неоспоримым превосходством, которое одно делает ее терпимой среди людей порядочных; ибо дерзость граничит с грубостью, подобно тому, как возвышенное граничит со смешным, и, утратив тонкость выражения, она гибнет". Это почти философия, не так ли? Но в чем-то дендизм и есть философия, философия свободы, примеренная Браммеллом на себя. "Он обладал той фамильярностью, очаровательной и редкой, которая затрагивает все, ничего не опошляя. Он держался как равный со всеми могущественными и выдающимися людьми той эпохи, своей непринужденностью возвышаясь до их уровня. Ему сходило с рук то, что погубило бы любого ловкача. Его смелость оборачивалась верным расчетом. Он мог безнаказанно хвататься за лезвие топора".

Ах, честное слово! Довольно дифирамбов, перейдем к правилам дендизма. Браммелл провозгласил всего три, но какие! Каждое в отдельности могло пошатнуть все моральные устои общества, и лишь все вместе они оставляли его в шатком и недоуменном равновесии.

Первое правило - "Nil admirari" ("ничему не удивляйся"), то есть сохраняй бесстрастие при любых обстоятельствах. Презрительное безразличие. Шарль Бодлер даже сравнивал денди с философами-стоиками, но они только страдание выносили равнодушно, а настоящий денди и радости не поддавался, и смеялся лишь саркастически, свысока. Зато как пошутит, так пошутит. Но об этом чуть позднее.

Правило второе - "сохраняя бесстрастие, поражай неожиданностью". Парадокс, внезапное небанальное суждение, неожиданная реплика - это все прекрасно. Но главное - в другом. Всегда делать то, чего от тебя меньше всего ожидают. Быть непредсказуемым в каждом поступке, в каждом жесте. Не обязательно нужно нравиться обществу. Но обязательно надо его ошеломить.

И третье правило - когда уже выполнены первые два: "Оставайтесь в свете, пока Вы не произвели впечатление; лишь только оно достигнуто, удалитесь".

А для того, чтобы произвести впечатление, есть безотказное оружие. Высокомерие, граничащее с наглостью. И чем более авторитетен человек, на которого это оружие направлено, тем ценнее будет добыча. Но наглость не может быть грубой - наоборот, она должна скрываться в ножнах холодной издевательской вежливости.

Морис Бланшо в эссе "О наглости как виде изящных искусств" (о, вот прекрасное название для академического труда!) пишет так: "Наглость - отнюдь не бесполезное искусство. Это средство оставаться верным себе и превосходить других во всех обстоятельствах, когда другие оказываются в позиции превосходства".

Впрочем, хватит общих слов. Дендизм без действия мертв! Что ж, вот правдивые истории из жизни Браммелла.

Однажды, например, он пришел на бал и, потанцевав с самой красивой дамой, осведомился: "Что это за уродец стоит возле камина?" "Но как же. Вы должны быть с ним знакомы - ведь это хозяин дома", - ответила дама. "Вовсе нет, - беззаботно сказал Браммелл, - ведь я явился на бал без приглашения".

Но это еще цветочки - хотя подобных в лондонских оранжереях, конечно, тогда не срывали. Вот история, которая могла бы шокировать и сегодня:

Однажды один из знакомых Браммелла, мистер Р., желая обратить на себя внимание знаменитого денди, устроил в его честь обед и даже предоставил ему право позвать сотрапезников по собственному вкусу. Браммелл пригласил своих друзей, они отлично отобедали, однако единственным поводом для недовольства денди стал тот факт, что "мистер Р. осмелился сесть с нами за один стол и тоже пообедать!"

А кстати. Сам Браммелл не был аристократом по происхождению, он просто ворвался в высшее английское общество как метеор. Но одна из негласных заповедей денди - презрение к нуворишам и подхалимам. И тут уж извините, мистер Р.! Но и те, кто слишком уважаем в обществе - тоже извините!

Известный ученый, член Королевского общества Снодграсс стал мишенью одной из эскапад Браммелла - только из-за своей чрезмерной известности. На спор с приятелями денди постучал в окно ученого в три часа утра и, когда тот в панике высунулся в ночной рубашке на мороз, решив, что в доме пожар, Браммелл вежливо спросил его: "Простите, сэр. Вас зовут Снодграсс?" Ученый опешил и кивнул, после чего Браммелл задумчиво протянул: "Снодграсс, Снодграсс - какое чудное имя, клянусь, в высшей степени чудное, ну что же мистер Снодграсс, доброе утро!"

Но может показаться, что свобода денди - это свобода вседозволенности, в которой утверждаются исключительно за счет унижения других. А это совсем не так. Просто люди, в своей совокупности, используются как поле битвы, или, вернее, как холст, на котором художник создает свою картину. Свой портрет. Сразу, кстати, вспоминается "Портрет Дориана Грея" одного из самых знаменитых денди "второй волны" - Оскара Уайльда. Но раз уж вспомнился Уайльд, после Рединтонгской тюрьмы еле-еле сводивший концы с концами (в прямом и переносном смысле, но о гомосексуализме вспомним лишь мимолетно, ведь это для денди не закон, а всего лишь одна из многих милых эпатажных странностей) - встает сразу вопрос о деньгах и долгах. Должен ли денди быть богатым? Вот в чем этот вопрос.

Денди не должен быть богатым. Но у него должно быть много денег. Вот - ответ.

А вот правильный ответ: денди не должен нуждаться в деньгах, чего бы ему это ни стоило. Можно залезать в долги, можно делать что угодно - но никогда не показывать, что денег нет. Когда у Браммелла кончились деньги, а сумму лондонских долгов могли бы подсчитать лишь астрономы, он взял последние фунты, и провел день как обычно. Отправился в оперу, потом в самый дорогой ресторан. А на утро сел в карету, и навсегда бежал из страны. И это поступок настоящего денди.

Деньги же добываются положением в обществе, а это неплохой источник - если содержать его в чистоте. Вот что рассказывают о долговых обязательствах Браммелла:

"Он нередко использовал собственную репутацию, чтобы уклониться от уплаты долгов. Приветственный взгляд красавца котировался столь высоко, что Браммелл мог позволить себе такие шутки: однажды один из его кредиторов напомнил ему про долг, на что денди ответил, что долг давно уплачен. "Но когда? - Когда, сидя у окна клуба Уайте, я кивнул Вам и сказал: Как поживаете, Джимми?" Быть замеченным Браммеллом составляло такую честь, что заикаться об оплате долга после этого было попросту бестактно".

Кстати, клуб, о котором упоминает здесь Браммелл, был самым престижным в Лондоне, и стать его членом можно было лишь по рекомендации самых влиятельных лордов. Так что слова денди действительно стоили дорогого - особенно учитывая его обычную манеру поведения в этом клубе. Там "в фасаде здания был сделан эркер, и позиция у эркерного окна предоставляла великолепные возможности для обзора улицы. Именно у этого окна и любил сидеть Джордж Браммелл, наблюдая прохожих и отпуская язвительные замечания по поводу их костюмов. Вокруг него собиралась компания приятелей, на ходу подхватывающих любую его реплику, чтобы затем пересказать светским знакомым. Но на самом деле круг участников этой визуальной игры был еще шире. Зная о том, что в определенные часы Браммелл занимает позицию у клубного окна, многие лондонские щеголи специально шли прогуляться именно по Сейнт-Джеймс стрит, чтобы представить свой костюм на суд всеми признанного арбитра, а потом окольными путями разузнать его мнение. Тем самым они как бы удостаивались аудиенции некоронованного короля моды, что само по себе, даже в случае безжалостной критики, содержало момент престижной сопричастности". Так пишет об этом один из известных русских историков дендизма, Ольга Вайнштейн.

Мы же добавим: круг этой игры был без сомнения равен светским кругам, но игрок всегда был в ее центре. И этот игрок притягивал к себе в равной степени и врагов, и друзей. Вот почему при всем своем провозглашаемом одиночестве денди не одинок, и при всей эпатажности - располагает к себе других людей.

"Манеры денди были сами по себе очаровательны. Денди отличались приятным стилем речи и безукоризненным языком. Многие из них обладали высокими дарованиями и преуспевали во всем, что они делали; менее талантливые, если им что-то не удавалось, умели вовремя остановиться, без особых иллюзий или энтузиазма. Они демонстрировали джентльменскую выучку - щедрость и великодушие. Эфемерные как молодость и духи, они все же имели одну постоянную черту - верность в дружбе, несмотря на позднейшее соперничество", - писал Барбе д'Оревильи. И, чорт возьми, как он был прав!

Со времен первых денди, конечно, много воды утекло на мельницу истории. Но весь XIX век в искусствах, особенно в литературе, принадлежал им почти безраздельно. Сотни романов, составивших, как говорится, "золотой фонд" французской и английской словесности, к примеру "Красное и черное" Стендаля, рассказывают о нелегкой судьбе того, кто стремится к дендистским идеалам. Пушкина с его "Онегиным" не стоит даже упоминать, о "русском дендизме" и Лотман давно все сказал, и только ленивый не повторял. Но ведь был еще и декаданс "серебряного века", напрямую связанный с дендизмом. И, наконец, в XX веке тему дендизма подхватили такие "книжные монстры" как Фуко и Палья, переплавив ее в тему постмодернизма. Впрочем, это уже философия. А о том, насколько дендизм повлиял на нынешнюю моду, не стоит и рассуждать. Ее бы без денди просто не существовало. Достаточно лишь напомнить, что один из самых модных и дорогих парижских бутиков назван в честь первого денди - "Браммелл".

Но, кстати, денди повлияли на моду не только своим примером. Немало они приложили сил, чтобы облечь ткань платьев в ткань слов, особенно постаравшись для дам, которые не могли просто копировать их наряды. И, видимо, старались не без удовольствия. Так, Стефан Маларме целый год абсолютно в одиночку издавал в Париже знаменитый женский журнал "Последняя мода", подписывая свои статьи разными псевдонимами: Мадам Маргерит де Понти, Дама-креолка, Владелица бретонского замка, Мулатка Зизи, Негритянка Олимпия, Дама из Эльзаса. А Оскар Уайльд в 1887 году стал главным редактором журнала "Мир женщины". В числе авторов журнала числились королева Виктория и Сара Бернар. Правда, ни та, ни другая не написали ни строчки - Уайльд сам составлял статьи под названиями вроде "История моего чайного платья", и приносил их на подпись именитым корреспонденткам.

А впрочем, это уже курьезы. Создание моды - не самое важное в истории дендизма. Что же важнее? То же, что в любом порыве, в любом преодолении человеком рамок своей участи, как бы оно ни запечатлелось в истории. Дадим напоследок еще раз слово первому денди, явившемуся когда-то на земли туманного Альбиона - Джорджу Браммеллу:

"Создание самого себя - это моя прихоть. Если бы я не разглядывал нахально герцогинь, выводя их из терпения, и не кивал принцу через плечо, я был бы забыт через неделю: и если мир настолько глуп, что восторгается моими нелепостями, вы и я можем быть разумнее, но какое это имеет значение?"

2005
"/>