Зацепило?
Поделись!

Фемида не говорит по-китайски

Гравюры правосудия в Поднебесной

опубликовано 10/12/2008 в 11:32


Дао без права

Основное свойство китайской традиции – в неизменности, статичности, верности предкам. Слабые черты неизбежно сменяются сильными, свет перетекает в тьму и наоборот, как гласит Книга Перемен. Падение одной династии сменяется взлетом следующей, крушение которой законно и целесообразно - перед непроницаемым золотым ликом великого Дао, неизреченного пути всего сущего.

Под тенью неизменного Дао судопроизводство в китайской империи никогда не было самостоятельным институтом и не имело отчетливого процессуального оформления вплоть до XX века. В Китае не существовало понятия ни о сторонах обвинения или защиты в суде, ни о презумпции невиновности, ни о независимость судей; общественный надзор над судом показался бы здесь скорей анекдотом.

Граждане Срединой Цветущей Республики, - так китайцы именуют территории современной Поднебесной, - терпеть не могут права человека, редко когда ищут правосудия в суде, а адвокатов стараются обходить стороной, как белых ворон. Такое особенное отношение к официальным судебным инстанциям прорастает из глубин истории и даже космогонии. Средневековый император Кан Ши со знанием дела заявлял: «Число тяжб беспримерно возрастет, если люди не будут бояться обращаться в суды, надеясь легко найти там справедливость... Половины наших подданных не хватит, чтобы решать споры другой половины. Поэтому я требую, чтобы с теми, кто обращается в суд, обходились безжалостно, так чтобы они почувствовали отвращение к праву и тряслись от страха от одной мысли предстать перед судьей». Пожелание императора - всегда добродетель небес. Судебная волокита могла длиться годами, чиновник не спешил отказываться от барышей сторон, в то время как задержанные родственники вместе со свидетелями происшествия могли запросто умереть в тюрьме от голода или от пыток, так и не дожив до решения судьи. Человеколюбие уездных начальников позволяло, правда, выкупать осужденных, подменяя их «тенями» - бедняками, которые шли в тюрьму или получали удары палки за ничтожное вознаграждение. Китайцы, верившие, что продажным чиновникам в аду льют в горло раскаленное олово, охотно мирились с несправедливостью. Впрочем, считалось, что и в аду чиновники найдут способ извернуться, если только не будут пойманы за руку легендарным Бао-гуном с черным лицом – эталоном неподкупного судьи на земле и в преисподней.

Нравственный закон внутри и снаружи

Китайский здравый смысл гласит уже многие века: закон не могущественней древних традиций, включающих магизм даосизма и культ предков. С VI века до нашей эры для китайской души первостепенны конфуцианские идеи добродетели и сообразности всех вещей в мироздании. Этика Конфуция отринула нормы обычного права, писанного на бронзовых сосудах чжэньским сановником Цзы Чанем, канувшим в песке времен, также как и обогнула лукаво даосский путь недеяния и отшельничества, неподвластный императору. Конфуций жестоко критиковал эффективность закона в качестве средства поддержания порядка в обществе, закладывая в основу здания ритуал (ли). Государство –это большая семья, движущаяся по циклическим законам времени и пространства, власть императора подобна власти отца, а отношения в обществе и государстве – семейным отношениям.

Конфуцианская сообразность в государстве строится на абсолютной власти императора и сыновней почтительности подданных. По традиции решение споров основывается на чувстве человечности, затем – ритуалах (ли), затем – практическом разуме, и лишь после всего этого возможно обращение к праву. Отчасти поэтому и китайские советские граждане по сей день предпочитают «не нести сор из избы». Это всего лишь следование традиции. Обиженному скорее следует повеситься напротив дома обидчика, верша космическую справедливость, нежели обратиться в суд.

Впрочем, и у знаменитой китайской шелковой деньги нашлась другая сторона. Очень скоро конфуцианская этика нравственной «саморегуляции» сменилась, а позже смешалась с утопиями легистов, проповедовавших беспрекословное и беспредельное подчинение закону, и ставивших во главу угла систему наказаний.

Школа легистов, главных противников конфуцианской добродетели, во главе с Ханом Фейдзы, имела огромное влияние на порядок вещей в Циньской империи начиная с III в. д.н.э. «Добродетель ведет свое происхождение от наказаний», - считали противники Конфуция, сжегшие на площадях книги философа. Легисты полагали, что императору легче управлять слабым и глупым народом, и Шан Ян в отдельной главе своего труда «Как ослабить народ», предлагает особо невыносимый порядок судебных разбирательств. «…В государстве, стремящемся к владычеству в Поднебесной, каждым девяти наказаниям соответствует одна награда, а в государствах, обреченных на расчленение, каждым девяти наградам соответствует одно наказание…». В основу нового правопорядка лег принцип круговой поруки, связывавший не только людей, объединенных кровными узами, но всю систему взаимосвязей – территориальную, административную и т.д. Родственники, соседи, главы учреждений отвечают за своих подчиненных; местные власти ответственны за все события, случившиеся на подведомственной им территории. Одна из статей законодательства гласит: “…Бунт и преступление против государя наказывается отсечением головы. Отцы и сыновья преступников старше 16 лет подлежат казни через удушение. Сыновья, достигшие 15 лет, а также матери, дочери, жены, наложницы, деды, внуки, братья, сестры и их зависимые, также подлежат наказанию в виде тюремного заточения, а их имущество, земли и жилища конфискуются в казну. Мужчины, достигшие 80 лет, а также страдающие тяжкими недугами, женщины, достигшие 60 лет, а также являющиеся инвалидами, освобождаются от наказания. Дяди и племянники ссылаются за 3000 ли независимо от того, были ли они внесены в списки населения вместе с семьей преступника”.

В цинском кодексе упоминается в общей сложности 3987 преступлении, заслуживающих наказаний, из них почти 1500 карались ударами палками, 721 — каторжными работами, 400 — ссылкой и 813 — смертной казнью.

После смерти императора Цинь-ши Хуанди, конфуцианство было реабилитировано, возвращены на свои земли «политические беженцы», но элементы легизма присутствовали в законотворчестве сменяющихся династий. Этические нормы ли подкреплялись законами - фа. В примирении легизма и конфуцианства огромную роль сыграл Сюнь-цзы (313-238 гг. до н.э)., автор «Трактата о военном искусстве» и знаменитых военных стратегем.

«Слишком строгие законы напоминают чересчур натянутые струны, на которых можно играть. Слишком мягкие законы напоминают вконец распущенные струны, из которых уже невозможно извлечь звук, - размышлял Чэнь Цзижу в своих «Назидательных речах из сада возвращения к сущему».

Срединный путь палки

Эпоха правления династии Тан (618-907 н.э.) была золотой порой в истории имперского Китая. Танские даровитые императоры покровительствовали музыкантам, поэтам и театру. Каллиграфия Янь Чжэньцина, живопись Янь Либэня, поэзия Ли Бо, Дуфу, Бо Цзюйи… Были изобретены полиграфия и порох. Не осталось без внимания правосудие. В эти годы были написаны тысячи предписаний на свитках: уголовное и административное право прорабатывались в лучших традициях конфуцианства. Веками позже, в эпоху Мин, кодекс был пополнен еще 1000-ю статьями, и просуществовал практически без изменений до XVII века. Впрочем, и более поздние переработки не отстояли далеко от оригинала – статичность, неизменность, верность традиции... И кстати, кое-где, скажем, на Тайване, Танский уголовный кодекс действует по сей день.

Согласно этому кодексу, большинство дел решалось в уездных управах - ямынях, где царил уездный начальник. Если расследование затягивалось, дело передавалось специальному следственному судье по уголовным делам. Жалоба потерпевшего составлялась писцами, сидевшими у входа в здание суда. Жестко, по принципу "возврата обвинения", карался лжедонос. В этом случае доносителю грозила та же кара, которая предполагалась обвиняемому в случае, если бы донос был правдив. Запрещались под угрозой смертной казни доносы на кровных родственников, исключая случай убийства отца. Расследование преступлений поручалось особому чиновнику линьши. За просрочку поимки преступника линьши наказывался битьем палками. Тяжкие преступления - убийства, крупные хищения, лихоимства, - разбирались в столице области или провинции, где действовали особые органы: "управа административных дел", "управа по военным делам", "управа по рассмотрению судебных дел". Здесь допускалось и даже предписывалось применение пыток на стадии дознания (в том числе побоев, стояния коленями на цепях или битом стекле, защемления пальцев и коленей деревянными тисками, выкручивания ушей и пр.). Пыткам подвергались и привлеченные к разбирательству свидетели. Впрочем, в случае увечья или смерти обвиняемого под пытками тюремных служащих тоже ожидало соответствующее наказание. Посему во всем надо было держаться середины.

Приговор зачастую приводился в исполнение прямо в суде уполномоченным линьши, который, например, легко мог «выдать» обвиненному 50 крепких палок. Среди наиболее легких наказаний были также клеймение преступников, ношение кандалов. Запутанные дела и дела государственной важности направлялись в столицу. При правлении династии Мин (1368-1644) столичные органы обрели звучные имена - Ведомство наказаний (син бу), Храм большой истины (далиса), Центральный ревизионно-следственный уголовный суд (в который поступали дела особой сложности). Здесь выносились смертные приговоры от имени милостивого императора. Император имел право объявлять амнистии, а также смягчать наказание. Например, четвертование милосердно заменялось традиционным удушением шелковым шнуром. Приговоры с особой торжественностью исполнялись потомственными палачами в каком-нибудь людном нарядном месте. Тела казненных великодушно передавались родственникам, - ведь главное - не перегнуть палку.

Черное лицо неподкупности

Боязнь многолетних тяжб, камер пыток и вездесущей палки, да и сама система наместничества, способствовали процветанию взяточничества среди чиновников всех уровней. Впрочем, считается, что природное сребролюбие чиновников, искусно завуалированное внешней благопристойностью, расцвело пышным цветом после свержения Танского трона, в смутные времена Десяти Царств, и процесс этот пошел по нарастающей.

В славную и насыщенную событиями эпоху династии Мин (1368-1644), появился особенный жанр ностальгии о старине – о неподкупных судьях эпохи Тан ходили легенды, сочинялись трагедии и даже исторические детективы. К примеру «Знаменитые дела судьи Ди», переведенные и адаптированные для европейцев востоковедом Ван Гуликом в 1949-м, поворотном для Китайской Народной Республики году.

…Судья Ди был уроженцем города Тайюань, столицы провинции Шаньси; человек образцовой честности и проницательной мудрости, он все свое время тратил на осуществление админстративной, исполнительной и судебной функции в одном лице, раскрывая изощренные преступления, в которых иногда бывали замешаны и потусторонние силы, дружил с даосским монахом, страдал от трех своих жен и играл в свободную минутку в маджонг. Впоследствии он получил высокий пост в Имперском суде и своими откровенными обращениями к Трону помог уладить многие кризисы в государственных делах. В знак признания его верной службы позже он был назначен губернатором и, наконец, ему был пожалован титул правителя Ляна.

…Впрочем, ни один судья мира не может затмить славу Бао Чжэна (999-1062), градоначальника Кайфэна, столицы Северной Сун. Китайская пословица гласит: «Взяткой не подкупишь только Янь-вана (владыку ада) и почтенного Бао». Бао-гун, герой народных притч, средневековых драм и романов прославился расследованием запутанных преступлений и своей неподкупностью; он наказывал всех невзирая на лица и даже на родство с императором. В одной притче Бао-Гун приказывает молотить палками каменную плиту за кражу денег у юного продавца пирожков, чтобы та указала на истинного вора. В другой, рискованно заметая улики убийства, спасает от правосудия невиновного. Один из самых популярных сюжетов - дело о мышах-оборотнях.

Некий студент по дороге в столицу встретил пять мышей-оборотней и рассказал им о своих домашних. Тогда пятая мышь приняла облик студента и явилась к его жене. Вернувшись, студент увидел двойника и подал жалобу, которая дошла до первого министра. Но облик первого министра приняла четвёртая мышь, и дело ещё более запуталось. Об этом узнали при дворе, но оказалось, что во дворце находятся два государя и две государыни. Двойник оказался и у Бао-гуна, призванного на помощь принцем-наследником. Однако настоящий судья в чудесном сне смог выписать с небес Нефритового кота, и тот изловил мышей.

…В поздних представлениях почтенный Бао с черным лицом (символизировавшим его неподкупность) - превращается в судью, наказывающего духов в загробном мире, что весьма объяснимо, ведь в Поднебесной и сам дьявол ногу сломал бы….

В 1987-м году в честь Бао Чжэна мэрия Кайфэна построила храм и гигантскую бронзовую статую. Статую водрузили к юго-востоку от «барабана жалоб», при помощи которого Бао боролся с коррупцией чиновников. Китайский экскурсовод по музею «Справедливого чиновника» непременно упомянет, как великий судья устроил дело так, чтобы любой простолюдин при необходимости мог заходить в суд и бить в барабан, жалуясь на несправедливость…

Но, как бы ни были прекрасны легендарные судьи, еще в 1818 году исследователь и путешественник П.Добель в «Замечаниях о Китае» возмущался и негодовал: «В Кантоне в судах закон и правосудие продается самым постыдным образом. Здесь не знают публичного судопроизводства, какое существует в других благоустроенных государствах, где всякое дело производится открыто перед публикою, с помощью искусных адвокатов для обеих тяжущихся сторон, пред лицом судьи и беспристрастных присяжных (jury). В Китае свобода, честь и имущество граждан находятся в руках мандарина, который ежедневно склоняет правосудие то на одну, то на другую сторону, смотря по тому, куда сильнее притягивает его вес подкупов: подобно как магнитная стрелка обращается всегда вслед за магнитом. Мандарин не прежде решит дело, пока не исторгнет последней копейки; тогда уже делает приговор в пользу того, кто больше дал. Такое правосудие можно назвать продажным с аукциона тому, кто больше заплатит. Однако же все сие делается с великой осторожностью и хитростью, и даже с некоторым видом беспристрастия и честности. Поелику было бы весьма неприлично и даже опасно мандарину самому вступать в переговоры с тяжущимися и торговаться насчет взяток, то всякой имеет у себя такого доверенного посредника или посредницу, способных на всякие мерзкие дела, которые принимают взятки, подговаривают свидетелей, поджигают ссоры между богатыми, и вообще стараются о выгодах своих патронов так, что сии последние остаются за кулисами и будто вовсе не имеют ни малейшего сведения о тех подлостях, которые именем их производятся. Они обманывают тяжущихся ложными представлениями и обещаниями, выманивают от них деньги, каждой стороне предлагают советы, и в то же время открывают оные другой, запутывают дело и доводят до того, что которая-нибудь сторона, наскуча нескончаемым волокитством, или разорясь от бесчисленных издержек и подкупов, принужденною себя найдет бросить все дело и уступить сопернику своему, проклиная и суды и законы. Бывали примеры, что обе тяжущиеся стороны доведены были до нищенской сумы, а дело осталось нерешенным. Многие тяжбы переходят от отцов к детям, внукам и даже до пятого колена».

Мог ли г-н Добель предположить тогда, в начале 19 века, что китайская народная мечта и вера в абстрактного неподкупного судью, на протяжении столетий жившая в сказках да легендах, переродится в Культурную Революцию Мао Цзедуна..

Взбесившийся дракон

В своих воспоминаниях последний император маньчжурской династии Пу И писал: "Как-то евнух, составивший императрице Цыси партию в шахматы, сказал во время игры: "Раб бьет коня почтенного предка", на что она в гневе воскликнула: "А я бью твою семью!". Евнуха выволокли из палаты и избили до смерти, родню казнили". Вскоре раб и вправду смог побить коня почтенного предка.

После переворота 1911 года впервые в истории Китая были сделаны попытки вестернизации законодательства, вступили в силу Гражданский, торговый Гражданский, Процессуальный и Земельный кодексы. Но римское право для судий, как и для населения, было сущей «китайской грамотой», - в переносном, естественно, смысле. Увеличение количества судебных процессов было расценено китайцами, в особенности интеллектуальной элитой, как признак тяжелейшего упадка страны. В суд обращались только в исключительных случаях, - страх позора и общественного порицания был куда сильнее. А судьи старательно игнорировали писанные законы, если те противоречили традициям, и старались поступать, ориентируясь на внутреннюю интуицию, подражая мифическому зверю Сечжаю, который оказываясь на судебных разбирательствах, разоблачал настоящих преступников, бодая их рогом. А ведь для нас, европейцев, так и останется парадоксом тот факт, что китайский народ возрадовался, когда в результате победы коммунистической партии, возглавляемой Мао Цзэдуном, в 1949-м году законы и суды были упразднены на несколько кровавых лет…

В разгар культурной революции, когда были расформированы за ненадобностью практически все юридические факультеты, а конституция 1975 года состояла всего из 30 статей, вождь революции Мао Цзедун сравнивал свое величие с императором Цинь Ши-хуан: «Я утверждаю, что мы почище Цинь Ши-хуана. Тот закопал заживо всего 460 конфуцианцев, а мы 46 тысяч, в сто раз больше. Ведь убить, а потом вырыть могилу, похоронить - это тоже означает закопать живьем. Нас ругают, называют циньшихуанами, узурпаторами. Мы это все признаем и считаем, что еще мало сделали в этом отношении, можно сделать еще больше».

По сути, Мао не впервые в истории Китая вел себя как юродствующий даос, презирающий социальные шоры: к чему законы, когда есть крепкая палка-просветлялка? Крепкая палка - и массовое перевоспитание не за горами…. Но танец взбесившихся драконов вскоре был прерван. В 1976 году были арестованы лидеры культурной революции, т.н. «банда четырех» и ее сподвижники. К концу 1984 года наметились изменения – 20 миллионов человек вернулись из заключения на свободу. Интеллигенция после мытарств и постоянной угрозы белой радости (так в Китае называют смерть) вновь обрела положение, которое позволяло использовать ее компетенцию и знания. Известна формула Дэн Сяопина: «Неважно, какого цвета кошка – белая или черная, – если она ловит мышей».

«Брод через Великую реку»

В древнекитайской Книге Перемен – «И-цзын» - есть такая формула: «Благоприятен брод через великую реку. Хулы не будет». Такая выпавшая комбинация палочек тысячелистника означает: Иди вперед, ничто не помешает тебе на пути к благой цели, великий человек. Трудно подсчитать, сколько раз правители Китая переходили бурливые мутно-желтые воды...

Новый экономический курс и конституция 1982 года, а также принятые в 80-х годах кодексы круто изменили ход вещей в готовящемся к экономическому и политическому рывку Китае. Цели Уголовного кодекса 1980 года обозначены ясно: «Использование уголовной санкции для борьбы с контрреволюционной деятельностью и иными преступными деяниями»… Закон определял составы преступлений и наказания - начиная от пребывания под общественным контролем и кончая публичной смертной казнью. В назидание товарищам (и по старинке) смертнику вешают табличку с указанием совершенного им преступления, и при оглашении приговора обвиняемый почтительно кланяется коллегиальным судьям народного суда. Тюрьма предстает как учреждение воспитательного плана, подобно школе или особому заводу, где отбывающие наказание перевоспитываются…

И, тем не менее, в списке людей, способных играть ведущую роль в Китае в XXI веке журнал CHINA BUSINESS INTERNATIONAL поставил на первое место Cяо Яна - Председателя Верховного суда Китая, завоевавшего уважение народа тем, что, заступив на пост, уволил более 2500 судей за профнепригодность…

На юридических факультетах студенты вновь интересуются правом. Впрочем, вовсе не по западным учебникам в реальной жизни идут судебные процессы, есть и более проверенные лекала - некий синтез «социалистической законности» с «ортодоксальным Китаем». Хотя в стране имеются суды, а в них и судьи, и адвокаты, по большей части гражданских дел стороны конфликта обращаются не к ним, а к посредникам по месту жительства (чью функцию выполняют так называемые квартальные или деревенские комитеты). К концу 1994 года во всех китайских городах и деревнях создано более 100 тыс. таких организаций, образованных путем тайного голосования. Они занимаются разрешением споров и поддержанием общественного порядка, отвечают за передачу властям замечаний и требований населения, а также обязаны вносить собственные предложения…

Но и судебная власть в Китае работает не покладая рук. В докладе международной организации Amnesty international «Китай-2008», приуроченном к Олимпиаде, упоминаются красноречивые данные и цифры. Ежегодно к высшей мере в стране приговаривается 10 000 человек (кстати, к смертной казни с отсрочкой на два года приговорен даже 59-летний вице-мэр Пекина Лю Чжихуа, как раз за мздоимство на строительстве олимпийских объектов). Среди приговоренных - наркодиллеры, нечистые на руку чиновники, злостные Интернет-хакеры, сектанты… Список потенциальный смертников весьма назидателен. Пытки также по-прежнему в большой чести, - электрический ток, лишение пищи, подвешивание за предплечья… Если заключенный «политический», адвокатам вряд ли дадут переговорить со своим подзащитным. Зачем ему защита, когда его перевоспитывать надо. Накануне Олимпиады показательный процесс над тридцатипятилетним правозащитником, Ху Цзя, лауреатом премии Андрея Сахарова, длился всего один день – и он получил «всего-то» три с половиной года тюремного заключения за "подрывную деятельность"… Министерство иностранных дел Китая на основании этого приговора объявило Ху Цзя уголовным преступником, а присуждение ему европейской премии Сахарова осудило как "вмешательство во внутренние дела страны»…

…На этом фоне официальный Китай «готов вместе с международным сообществом прилагать неустанные усилия для того, чтобы, вступив в XXI век, жить в мирном и стабильном мире, где развивается экономика и имеются все возможности для того, чтобы пользоваться правами человека». Понятно, все это не больше, чем слова. К чему восточному соседу-долгожителю такая мелочь как права гражданина; куда существенней вековой навык переходить великие реки вброд, не замочив полы одежд.