Зацепило?
Поделись!

Корона мира сего

короновирусные этюды

опубликовано 08/08/2020 в 16:32


1

Удивительно, но на фоне короновирусной эпопеи никто ни разу не вспомнил знаменитую сказку-притчу об Орле и Вороне из пушкинской "Капитанской дочки", ту самую, которую Пугачёв рассказывает Гриневу. Ворон там говорит Орлу, что триста лет живёт на свете, так как кормится полезной падалью. Ну уж нет, - отвечает Орёл. - Лучше пить горячую кровь и прожить тридцать лет, чем жить триста - и довольствоваться мертвечиной...

Иногда кажется, что сама логика этой притчи не вмещается в современное сознание, её вызов - не к нам, наш выбор давно сделан, и речь идёт только о технических подробностях.

...Технические подробности просты, и они у всех перед глазами. 60 тысяч заболевших в день в США, бесконечные пасьянсы на тему второй, третьей и двадцать пятой волны пандемии, чиновники ВОЗ с необычайно серьезными и готовыми лопнуть от ответственности лицами...

Однако во всём этом потоке не оставляет ощущение, что сама корона – явление не только и не столько медицинское, сколько социально-культурное, историческое. Угрожая современному обществу, его обиходу и привычкам, она, прежде всего, проявляет, в какую эпоху мы живём и что из себя представляем.

И промежуточные итоги, надо сказать, оказываются неожиданными.

В своей привычке к «безопасности, гарантиям и правам» мы прошли слишком длинный путь. В итоге модернизация и последовавшая за ней эпоха постмодерна обернулись изменениями чуть ли не в самой природе человека, в базовой структуре личности. И пандемия обозначила эту проблему со всей остротой. И, сколько бы мы ни говорили о необычайно возросшей ценности человеческой жизни, самой сути дела эти разговоры не меняют.

Сразу хочется сразу спросить - чьей жизни? насколько оправданной и осмысленной жизни?

Но эти вопросы как раз никто и не задаёт, не хочет задать, не разворачивает сознание в сомнительную область. Длительность телесного существования ценна сама по себе. Это принимается как аксиома.

2

В сущности, в крайней точке, политическая и общественная реакция на новую болезнь и связанные с ней вызовы была бы полностью оправдана, если бы людям удалось достичь технологического бессмертия. Самое интересное, что в каком-то приближении так оно и было, к этому всё шло. В предкороновирусную эпоху ожидание продлённого существования, стремящегося к бесконечности, витало в воздухе. Продолжительность жизни росла, угрозы были описаны и классифицированы, а в сознании обывателя легко укладывалось понимание, какой степенью свободы следует пожертвовать, чтоб оказаться в относительной безопасности. С началом нового века, вместе с политкорректностью, воздвижением прав меньшинств и обрушением башен-близнецов, эта жертва становилась всё более массовой и привычной, а главное – естественной и обязательной.

И вдруг совершенно новая, возникающая из хаоса непознанного, почти иррациональная угроза, которая язвит всех – вне зависимости от богатства, власти, отношения к золотому миллиарду и возможностей тратить миллионы на собственное лечение. Никакой избирательности. Отсюда и бесконечные конспирологические теории про искусственное происхождение короны, зловещие замыслы превратить мир в цифровой концлагерь и всё такое прочее.

Как ни странно, в данном случае это своего рода успокоительное, которое хоть как-то, но превращает хаос в упорядоченный процесс.

Нынешняя пандемия как социальное явление, могла родиться только в информационном обществе. Если представить себе, что на протяжении нескольких месяцев нас бы бомбардировали сводками с линии фронта борьбы с любой опасной болезнью, эффект был бы примерно тот же. (Согласно только что обнародованной статистике, число заболевших раком в России 2019 года примерно равно числу заболевших короной в 2020-м – около 600 000; смертность от любого рака, понятно, в несколько раз выше).

Конечно, смерть всегда рядом. Но только смерть от короновируса властно вторгается в каждый дом как преследовательница. Она глядит на нас с рекламных плакатов, с экранов телевизоров и компьютеров, со страниц печатных СМИ. И послание её, если бы оно имело сущностный смысл, звучало бы так: «Спрячешься от меня – будешь функционировать вечно» (вечность получает здесь чисто языческое, противохристианское значение «большей длительности).

Вместе с нынешней короновирусной эпопеей европейское человечество навсегда прощается с двумя состязавшимися со времён античности и сжившимися друг с другом умонастроениями – гедонизмом и стоицизмом. Во имя перспективы длящегося биологического существования, «голой жизни», - по определению итальянского философа Джорджа Агамбена, - нам предложено расстаться и с «удовольствием сейчас», и с возможностью принять свою участь таковой, какова она есть, во всей её трагичности и полноте.

Ведь и радоваться, согласно Эпикуру, и с улыбкой принимать любые удары судьбы, согласно Марку Аврелию, следовало ввиду полного приятия\отрицания неотвратимости и близости смерти. Именно смерть, в понимании европейской цивилизации, властно требовала от жизни красоты, достоинства и смысла. "Голая же жизнь", то есть простое биологическое существование каждого отдельного человека, провозглашаемое как окончательная ценность, есть, в сущности, лихорадочный бег от смерти. Здесь можно вспомнить и известное лагерное присловье: "Умри ты сегодня, а я завтра", ну и так далее.

Стоик ли, гедонист, христианин - все эти люди "старого мира", всегда стояли к смерти лицом. Персонаж короновирусной эпохи спасается от неё, прячется и показывает ей только спину.

В этих обстоятельствах медицина получает никогда прежде не свойственную ей роль – роль социального регулятора.

Оказывается, биологическая угроза – мощнейшее орудие социального управления, политический инструмент, с которым мало что может сравниться в истории. И первое же серьёзное исключение из этого правила – расовые беспорядки в США, - только подтверждают его. Причём подтверждают самым внятным для современного человека образом – цифрой, сводками с американских короновирусных фронтов. И в рамках выстроенной и принятой модели эти сводки звучат более, чем убедительно.

3

Если пытаться анализировать ситуацию, отвлекаясь от информационного шума, в ней можно увидеть два, причем иногда совершенно не связанных друг с другом, мощных течения.

Одно – естественная необходимость максимально сохранить жизни, и сопряженные с этой задачей адекватные политические решения.

И другое – изменения, происшедшие в мире ценностей и самосознания современного человека за последние десятилетия существования потребительского общества, благодаря которым только и стала возможной «короновирусная истерия».

На видимой части этого айсберга мы наблюдаем ставшие давно привычными широкие социально-здравоохранительные кампании мирового масштаба - от ВИЧ до борьбы с курением. Они подготовили внедрение медицины как политического инструмента в общественную практику.

Но если взглянуть глубже, получается еще интереснее.

Что делает новая болезнь, у которой пока нет общепринятого лечения? Она погружает мир в ситуацию «до антибиотиков», когда любая инфлюэнца несла угрозу.

Еще столетие тому назад каждая простуда могла закончиться печально. Тяжело болели и умирали взрослые и дети, мужчины и женщины. Но сам этот факт не заставлял людей сторониться друг друга и подчинять свою жизнь идее «не заболеть». Жизнь шла своим чередом, и риск заразиться, - как мы хорошо знаем из литературы и исторических источников, - никого не останавливал, скажем, от любовной истории с человеком, больным чахоткой. Соответственно, никому и в голову не пришло бы считать «убийством» не пулю на дуэли или нож под рёбра в массовой драке, а случайный чих не слишком здорового человека на улице или в конторе. На нас, рассуждающих на подобные темы, наши предки посмотрели бы либо как на окончательных трусов, либо как на полных безумцев.

Теперь всё иначе, и даже ещё не заболевший "другой" несёт для персонажа, подчинившего себя пандемической логике, иррациональную опасность.

Идеальные потребители спасаются в стенах своих клеток-квартир, чертя вокруг себя и своих родственников полуторометровые магические круги, чтобы ни в коем случае не допустить туда "опасного другого". В соответствии с самыми надёжными медицинскими рекомендациями, их интересует "бесконтактная доставка" дополнительного и препарированного времени, которым они намереваются кормиться, как и любой другой пакетированной падалью.

Андрей Полонский
Север
2020 год