Зацепило?
Поделись!

Насилие и свобода

В зеркале Франца Фанона

опубликовано 13/03/2017 в 17:59
Франц Фанон


Колесо истории еще раз проворачивается, проворачивается со скрипом. Мнится, все вокруг изменилось. Другие люди, другие идеи, другие принципы, другие законы. Но на самом деле это не мир вращается вокруг нас. Это изменяется наша точка отсчета, наш угол зрения. Мы смотрим на вещи, и они кажутся иными, хотя на самом деле во многом остаются теми же. В конце концов, система действует. Есть те, кто наверху и диктует правила, есть те, кто внизу и должен этим правилам подчиниться. Когда-то говорилось о благе иерархии, о смысле принятия своего особого места на этой земле. Но у всякого высказывания существует предел, временной и пространственный, другая точка отсчета, точка зрения, откуда видны невыносимые ситуации и роли. Примирение с ними обессмысливает и окружающую действительность, и собственное существование.

«Может ли угнетенный говорить?», – спрашивает сама себя один из крупнейших современных интеллектуалов, подруга Дерриды и мастер деконструкции Гаятри Чакраворти Спивак. И сама же себе отвечает: «Да, может, но для этого требуется чрезвычайное усилие, скорей смерть, чем слова»...

* * *

Если мы хотим действительно разобраться с тем, что происходит вокруг, увидеть реальность, которая скрывается за самыми болезненными современными понятиями и ярлыками – экстремизмом, терроризмом, радикализмом и т. п. – нам нужно проследить их в протяженности, исторической перспективе, включить память. Ведь это же происходило с нами – улица Желябова, улица Софьи Перовской, Гамаль Абдель Насер – герой Советского Союза. Конечно, многое изменилось, возникли новые пласты реальности. Однако – самое интересное – они существовали и раньше, но проявлялись менее очевидно: господствовала другая оптика.

Сегодня хотелось бы вспомнить одного из главных героев «левого похода» и всей интеллектуальной жизни минувшего века – Франца Фанона. Это имя, когда-то хорошо известное в СССР и совершенно забытое в нынешней России, по-прежнему очень популярно там, где заканчивается зона влияния западных штампов и предрассудков. И, пожалуй, не столько даже имя, сколько его идеи, воплощенные ныне в пояс шахида и мечту об историческом реванше исламского мира, тревожат воображение, вызывают ужас и восторг, чертят молнию за молнией в сводках ежедневных новостей.

Разумеется, это встречные тенденции. Фанон, плоть от плоти той волны, которая была поднята по миру октябрьским переворотом, больше вдохновлялся марксизмом и психоанализом, чем религией. Но и он, человек смешанного происхождения с берегов Карибского моря, на рубеже 1950–60-х годов неожиданно начал изучать Коран и сменил имя на Ибрагима Омара. Это был только намек, но он предвещал новую эпоху.

Однако мы забежали вперед.

* * *

Итак, Франц Фанон. Родился в середине лета 1925 года во французской Вест-Индии, на Мартинике, в городе Фор де Франс.

Мартиника – остров в центре Малого Антильского архипелага, открытый Колумбом, стал французской колонией в середине XVI века. Индейцы встретили белых враждебно – их быстро и эффективно уничтожили. Тогда никто не говорил о геноциде. Потом – так же быстро и эффективно – завезли рабов из Африки. Рабы несколько раз восставали, мечтали истребить белых, но куда там. Рабство окончательно отменила только Третья Республика, – уже после Парижской коммуны и других событий 1870 года.

Сегодня здесь – заморский департамент Франции. Его население – потомки африканских рабов и метисов. Белых и остальных в совокупности не больше 5 %. Но и эти 5 % – люди особого происхождения. Неподалеку, на Гвиане, бытовала знаменитая французская каторга. Те, кому удавалось выйти оттуда живыми, часто обосновывались на островах Антильского архипелага.

Любопытно, но родом с Мартиники была и Жозефина Богарне, жена императора Наполеона. Корсиканец любил девушку с Антильских островов – прекрасный сюжет для песни…

* * *

Фанон происходил из смешанной семьи. Отец – потомок африканских рабов, мать по одной из линий – из Страсбурга, возможно, внучка или правнучка бывших каторжан. В общем, та еще смесь...

Семья была большая – восемь братьев и сестер, но отнюдь не бедная, по крайней мере, по местным масштабам. Франц учился в лицее Victor-Sch?lcher, лучшей школе Фор де Франса. Одним из его преподавателей стал знаменитый поэт-сюрреалист, друг Бретона и Сенгора, теоретик негритюда, философ и политик Эме Сезер, который потом, на протяжении почти 60 лет, будет мэром Фор де Франса и депутатом Национального собрания (до 1956 года – от Коммунистической партии). Так что общее направление было выбрано верно. Прекрасная дева Франция, когда-то державшая предков Фанона в рабах, теперь давала ему отличное образование и прививала общее стремление к достоинству и свободе. Раскаянье и благородство торжествовало над осторожностью и безопасностью, – или просто это было движение истории, беспокойной, как море: западный ветер, потом восточный, потом ураган, потом штиль…

* * *

Во время Второй Мировой войны Мартиника оказалась в руках вишистов и подпала под морскую блокаду. Местная администрация воскресила самые вульгарные формы расового и национального давления, и у молодых людей, воспитанных, как и юный Франц, в идеалах свободы, это вызывало как минимум приступы отчаянной тошноты. В восемнадцать лет Фанон бежал на британскую Доминику и присоединился к армии «Свободной Франции». Он участвовал в освобождении Эльзаса, откуда происходили его предки, был ранен в боях при Кольмаре в 1944 году, награжден военным крестом. Однако после форсирования Рейна командованию пришло в голову очистить по расовому принципу часть, в которой служил наш герой. Фанон был отправлен в резерв, в Тулон. Возможно, на то были какие-то политические и психологические причины, но для одного отдельно взятого человека это стало сокрушительным ударом по французской идентичности. В какой-то мере именно тогда ему все стало ясно – и с Европой, и с расовым вопросом.

* * *

После войны был Лионский университет, философские семинары у Мориса Мерло-Понти и диплом психиатра, который Фанон получил в 1951 году. Он некоторое время проработал по специальности в Нормандии, а в 1953-м добился назначения в алжирский город Блида, что в горах Атласа. Там он должен был возглавить психиатрическое отделение местного госпиталя.

В Алжир Фанон напросился сам. На самом деле он давно мечтал уехать из метрополии, сама его мысль, его воображение гнали его прочь от старой Европы. К этому времени он уже вывел свое знаменитое понятие «колониальный невроз» и сформулировал для себя, что единственный путь к излечению ведет через революцию, через крушение системы и полное изменение общественной жизни.

Теперь он был на месте. Оставалось только дождаться начала.

* * *

На самом деле, в Алжир Фанона вел не только политический и нравственный императив, но и чисто интеллектуальный, узкопрофессиональный интерес. Как психоаналитика, его в эти годы интересовала «институциональная терапия». Он пытался лечить своих пациентов-алжирцев через возвращение к их национальным корням, национальной культуре, национальным обычаям, думал таким образом избавить от травмы, которую им наносит европейская культура, европейская повседневная практика, европейское образование. «Первое, чему учит угнетенного угнетатель – это держаться правил, подчиняться, держаться границ. Поэтому мечты угнетенного всегда агрессивны. И, если не дать им выхода, его разрывает безумие».

Выхода пришлось ждать не больше, чем год. В 1954-м началась алжирская война за независимость. С первых дней событий Фанон – яростный сторонник Фронта национального освобождения. Свой госпиталь в Блида он прекратил в настоящий очаг антифранцузской пропаганды. Дошло до того, что власти вынуждены были закрыть больницу как рассадник бунтарей. Это была редкость, французы обычно щадили клиники и школы, полагая их островками цивилизации в мире варварства. Однако в данном случае дело зашло слишком далеко.

Сам Фанон в 1956 году тоже окончательно порвал с Францией. В его знаменитом «Письме министру-резиденту об отставке» он заявил не просто о поддержке алжирских повстанцев, – это было бы чисто политическое заявление, – нет, он послал в тартарары все свое ассимиляционное прошлое, французскую историю, французские корни, французское образование. Тогда же, в 56-м, Фанон возглавил главный орган ФНО, газету «Эль Муджахед», и стал одним из основных идеологов движения. В 1957-м французы выслали его из Алжира. Он вернулся нелегально через Тунис по поддельному паспорту на имя Ибрагима Омара Фанона. В данном случае это был не просто технический момент, это был цивилизационный выбор. Франц окончательно постулировал себя как человека арабского и африканского мира.

…В дни тяжелейшего перехода через Западную Сахару, когда повстанцы открывали знаменитый «третий фронт», у Фанона обнаружилась лейкемия. Он пытался лечиться, побывал и в Советском Союзе, и в США, но болезнь победила.

В декабре 1961 года Ибрагим Омар Фанон скончался в штате Мэрилэнд, недалеко от Вашингтона, в возрасте 36 лет. Его прах захоронен в склепе мучеников Айн-Керна, недалеко от алжиро-тунисской границы.

* * *

Первую свою книгу «Peau noire, masques blancs» («Черная кожа, белая маска») Фанон издал в 1952 году, сразу после окончания университета. От многих антирасистских и антиколониальных сочинений той поры, в ряду которых эту работу поначалу и восприняли, ее отличает одна, совершенно особая мысль. Белая маска европейской культуры и есть та основная травма, от которой страдает человек с черной кожей. Уже в самой этой культуре скрыто содержится система доминирования и подчинения, которая не только провоцирует насилие и угнетение, но и есть само насилие и угнетение. (Через несколько десятилетий эта идея Фанона найдет самое удивительное продолжение – с одной стороны, в идеях деконструкции выходца из Алжира сефарда Жака Дерриды, с другой, в отчаянном жесте-высказывании поп-идола Майкла Джексона, пытавшегося поменять себе цвет кожи).

Перед самой смертью Франца Фанона увидела свет вторая, самая знаменитая его книга «Les damn?s de la terre». Удивительно, что советские переводчики отказались опознать в ее названии первую строчку Интернационала и перевели его как «Проклятые земли». «Проклятьем заклейменные» в данном случае было бы куда точнее.

В СССР классическая работа Фанона много раз анализировалась и перетолковывалась. Больше всего советских ученых волновал тезис о крестьянстве, как движущей силе революции, так как он противоречил ортодоксальному марксизму. Они проводили параллели с русскими народниками, писали свою обязательную догматическую критику, и, тем самым, легко обошли самые острые и болезненные темы книги.

Между тем самого Фанона не слишком занимал анализ марксистского типа – он шел гораздо дальше. Колониализм – утверждал он – не политическое и экономическое, а тотальное господство. Система становится роковой травмой, способной искорежить жизнь и личность не только угнетенного, но и угнетателя. Однако именно угнетенный способен от этой травмы излечиться, если получает возможность выговориться, говорить и через говорение, – как на психоаналитическом сеансе, – изменить ситуацию. Но так как слов его никто не слышит и никто не воспринимает, у него остается единственная возможность высказывания – взяться за оружие.

* * *

В 1960-м году Жан-Поль Сартр опубликовал «Критику диалектического разума», и Фанон, долгие годы очарованный знаменитым философом, был в очередной раз потрясен его новой работой. Он очень хотел, чтобы Сартр написал предисловие к «Les damn?s de la terre», и говорил в те дни издателю Франсуа Масперо: «Расскажите ему, что каждый раз, когда я сажусь за письменный стол, я думаю о нем. Пусть он мне окажет эту услугу».

Сартр с энтузиазмом воспринял такую достаточно смелую идею. Еще бы, в былые дни Франц, а теперь Ибрагим Омар Фанон тоже был для него чуть ли не главным героем эпохи: идеолог алжирского восстания, несколько лет жил по поддельному паспорту, участвовал в реальных вооруженных акциях, пережил несколько покушений, и к тому же смертельно болен. Какой экзистенциалист устоит против подобного коктейля!

Они встретились в Риме летом 1961-го; Фанону оставалось жить меньше полугода. Это были три дня непрерывных разговоров, абсолютно выпадавших из привычного контекста повседневности. Как вспоминал Клод Ланцман, ближайший друг Сартра и Симоны де Бовуар, Фанон произвел на них ошеломляющее впечатление, они готовы были слушать его круглые сутки… Предисловие состоялось.

В своем тексте автор «Стенки» и «Тошноты» максимально радикализировал выводы Фанона, хотя, казалось бы, радикализировать там было нечего. Сартр оправдывал убийство мирного населения, анонимный выстрел в незнакомца, готов был воспеть любую удовлетворенную ярость. «В первом порыве восстания надо убить, – проповедовал он. – Так одним ударом достигаются две цели. Один человек – мертвый, другой – свободный».

* * *

Благодаря предисловию Сартра, Фанона услышал весь мир. В нем увидели проповедь нового социального евангелия, последней, решающей борьбы и за политическую свободу и за экзистенциальное освобождение. Фаноном вдохновились Че Гевара и герильеро в Латинской Америке, его подняли на щит Ясир Арафат и радикалы арабского мира, он стал главным идеологом для Малкольма Икс и Черных пантер в США, разбередил мечты активистов 1968 года в родной Франции. Наконец, Герберт Маркузе переосмыслил его идеи для частного европейского пользования и приспособил их под нужды городской партизанской войны.

…Три года назад шведский режиссер Горан Олссон выпустил фильм «Concerning Violence» («По поводу насилия»), где тексты Фанона из «Проклятьем заклейменных» читает знаменитая афроамериканская неосоул-певица Лорин Ноэль Хилл, бывшая солистка группы The Fugees, получившая к 25 годам восемь премий «Грэмми». Так встречаются миры.

* * *

Когда мы сегодня боремся с терроризмом, радикализмом, экстремизмом и явлениями подобного рода, мы всегда забываем, что, кроме всего прочего, это еще и формы высказывания. И возникли они от того, что никакое иное высказывание, – с точки зрения тех, кто чувствует себя угнетенным и травмированным, – невозможно, не может быть услышано. Нынешняя система создает такую зону защиты, она так научилась обеспечивать безопасность своих лидеров, свои ценности, свои методы подавления (ячейки и ловушки глобального супермаркета), что любой другой жест просто будет ею съеден, обращен на ее же пользу. Она устраивает для всех и всего отдельные ниши – для левых, правых, красных, коричневых, зеленых, желтых, розовых, голубых, музыки, литературы, искусства. Все это может быть использовано, стать товаром и принести прибыль. И только столкновение самолета с нью-йоркским небоскребом, взрыв в супермаркете, в аэропорту или на вокзале говорит сам за себя.

Если мы хотим в этом отношении что-то изменить, переломить ситуацию, вернуться от войны к миру, от анонимных терактов и волн беженцев к полноценной общественной дискуссии, нужно, прежде всего, понимать этот феномен. Необходимо ясно видеть, что когда осуществляется подавление, страдают все, и ответная волна ярости может стать абсолютно непредсказуемой, смести наш мир за несколько минут.

Читайте Франца Фанона!

Андрей Полонский
Санкт-Петербург, март 2017 года. 10, ночь.