Зацепило?
Поделись!

Хрестоматийный тупик

Дело Веры Засулич

опубликовано 03/05/2007 в 10:46
"Покушение на начальника полиции генерала Трепова", рисунок Le Monde Illustré, 1878 год


В истории русского права дело Веры Засулич, обвинявшейся в покушении на жизнь петербургского градоначальника Ф.Ф.Трепова и оправданной судом присяжных - обязательный раздел хрестоматии. В советское время о нем поминалось даже в школьных учебниках. Но, как это часто бывает с такими расхожими сюжетами, чувства, которые они возбуждают, выводы, которые мы делаем, меняются по мере того, как усложняется наш исторический опыт.

Каждый образованный человек помнит историю последних полутора столетий: три русских революции, две мировые войны, фашизм, коммунизм, падение, преображение и окончательный крах империй, государственный и религиозный терроризм, гибель миллионов, концлагеря, геноцид, торжество идеологии прав человека... Но не всегда мы ощущаем, насколько изменились мы сами, как далеко наши нынешние прозрения и ошибки отстоят от прозрений и ошибок позапрошлого века.

...Быть может, судебный процесс стотридцатилетней давности и не стоило бы вспоминать, если б он лишь банально иллюстрировал пройденную временную дистанцию. Однако сами материалы дела Засулич и реакция на него в обществе кричат, вопиют о том, насколько закон бессилен перед людскими эмоциями и общественными настроениями, и как, в то же самое время, эти эмоции и настроения способны извратить фундаментальные понятия о правосудии и справедливости.

Казнить нельзя помиловать

24 января 1878 года некая девица Козлова, подававшая прошение петербургскому градоначальнику генерал-адъютанту Федор Федоровичу Трепову, стреляла в него в упор из револьвера-бульдога. Трепов был ранен, но выжил. В ходе следствия выяснилось, что настоящее имя девицы - Вера Засулич, что выстрелом своим хотела она привлечь общественное внимание к положению политических арестантов, к тому же мстила лично Трепову за расправу над студентом Боголюбовым.

...История с Боголюбовым в свое время облетела весь Петербург, и была она проста и безыскусна. 13 июля 1877 года градоначальник Трепов инспектировал дом предварительного заключения. Там, во дворе, встретил он заключенного Боголюбова, проходившего по делу о студенческих беспорядках у Казанского собора. Боголюбов, сперва приветствовавший Трепова по уставу, затем сказал градоначальнику какую-то дерзость. На несчастье им пришлось встретиться во второй раз. Теперь Боголюбов как бы не заметил генерала. Трепов, еще до того чем-то рассерженный, подскочил к арестанту с криком: "Шапку долой!". Из окон камер показалось что градоначальник ударил заключенного. Вся тюрьма заволновалась, Федор Федоровича закидали яблочными огрызками и картофельной шелухой. Трепов отъехал в гневе, а к вечеру приказал всыпать Боголюбову 25 розог, что и было исполнено.

...Дело Засулич, где выявлялся очевидный политический подтекст, решено было отнести к разряду уголовных. Сам факт покушения, который никто не отрицал, с точки зрения следствия перевешивал любые мотивы. С этим мнением согласились и тогдашний министр юстиции граф Пален, и император Александр Второй.

Дело рассматривалось Петербургским окружным судом с участием присяжных. Обвинение поддерживал товарищ прокурора К.И.Кессель. Он стремился оставить процесс в рамках будничного "покушения на убийство". Касаясь истории "мести" Засулич, Кессель утверждал: "Никакая общественная жизнь, никакая общественная организация не возможна там, где администраторы, судьи, земские деятели, публицисты вынуждены были бы помнить, что как бы они ни поступали, а с той или с другой стороны на них все-таки будет направлен револьвер. Я думаю, что эти общественные деятели имеют право на то, на что имеет право каждый человек, - право на жизнь".

Однако для общественного мнения той поры подобного рода аргументы выглядели "бледно". Иное дело - речь защитника П.А.Александрова, рассказавшего трогательную историю, как восемнадцатилетняя Вера Засулич, без вины виноватая, была привлечена к нечаевскому делу, затем ссылалась под надзор полиции в Тверь, в Солигалич, в Харьков, как измучена она оказалась этой своей "бродячей" жизнью, в которой не нашлось никакого преступления, никакого антигосударственного умысла...

И вот узнала несчастная Вера Засулич, только-только вернувшаяся из этих своих странствий, об унижающем человеческое достоинство наказании студента Боголюбова, и сжалось ее сердце, и переплелись в ее душе сострадание и ярость, и направила она свой пистолет на главного обидчика всего арестантского сословия генерала Трепова...

Александров бил точно в цель. Публика рыдала, петербургские впечатлительные дамы на балах тайком передавали друг другу фотокарточку обвиняемой девицы. Даже жена министра юстиции, обворожительная графиня Пален, хранила такую фотокарточку в ящике своего бюро...

...Председательствовал на процессе знаменитый русский юрист, убежденный сторонник суда присяжных, А.Ф.Кони. В своем резюме по прению сторон Кони пытался проявить максимум объективности, встать над добром и злом, над местью и состраданием. Он настаивал, что "нужно исследовать внутреннюю сторону деяния...", "правильнее оценить цель и намерение, вложенные в действия подсудимой". Он понимал, нанизывая свои аргументы, что произносит речь, которая войдет в историю. И она попала в историю, несомненно...

В воспоминаниях, изданных уже при Советской власти, Кони напишет, что ожидал "осуждения Засулич, только со снисхождением". И будет уверять, что в Англии присяжные при любых обстоятельствах вынесли бы такой вердикт.

Но Россия - никак не Англия. Присяжные тоже - сострадательные русские люди. Бедная девушка, "мстившая за поруганное человеческое достоинство", была оправдана, отпущена из зала суда и скрылась средь возбужденной публики.

Толпа ликовала, император был вне себя от ярости, К.И.Кессель подал аппеляцию. Но для "невиновной" героини это уже не могло иметь серьезных последствий. Она перешла на нелегальное положение и отправилась в эмиграцию, где с успехом продолжила свою работу на ниве революции.

На дворе стояла весна 1878 года.

Действующие лица: первый круг осложнений

Казалось бы, вся история Засулич легко подчиняется хрестоматийной логике. Герои занимают предписанные им места и выступают с монологами только для того, чтоб оттенить и без того ясное моралите. Справедливость торжествует, казенный порядок посрамлен, смелая девушка гуляет на свободе по берегам Женевского озера. Но эта ясность исчезает сразу же, если присмотреться внимательно к главным персонажам.

Вот Вера Засулич, какой увидел ее А.Кони: "Девушка среднего роста, с продолговатым бледным, нездоровым лицом, и гладко зачесанными волосами. Она нервно пожимала плечами, на которых неловко сидел длинный серый бурнус, с фестонами внизу по борту, и, не смотря прямо перед собой, даже когда к ней обращались с вопросами, поднимала свои светло-серые глаза вверх, точно во что-то всматриваясь на потолке. Этот взор, возведенный "горе" из-под нахмуренных бровей, сжатые тонкие губы над острым, выдающимся подбородком и вся повадка девушки носили на себе отпечаток решимости и, быть может, некоторой восторженной рисовки..."

На самом деле Вера Ивановна очень слабо напоминала ту "страдалицу" из глубин общественной жизни, которую живописал защитник Александров. Скорей она походила на героиню лесковских "нигилистических" романов, находивших в противоправной деятельности единственный выход из скуки и тоски их собственной жизни, когда душевную и духовную работу легко заменяет "идейные фразы", воспринятые извне и безо всякого реального опыта.

В биографии Засулич поражает, что у этой "девушки-старушки" никогда не было личной жизни, она дожила до преклонных лет, имела в своем кругу известность и пользовалась уважением, но мы не услышим ни об одном ее романе, сердечном увлечении. Образованным барышням образца 1878 года очень хотелось, чтоб Вера Ивановна оказалась хотя бы любовницей Боголюбова, - так она была бы им еще понятней и ближе. Но увы, "студенту" и "мстительнице" не случилось даже познакомиться...

По незнанию, легкомыслию или сознательно, но лгал суду защитник Александров и по части "невинных страданий" Засулич "в царской ссылке". Она была одной из очень немногих в той старой России - типичной профессиональной революционеркой, экстремистской, - на языке XXI века. Приехав в 1868 в Петербург, стала работать в переплетной мастерской, свела знакомство с печально известным Сергеем Нечаевым, автором мрачного "Катехизиса" и прототипом Петра Верховенского в "Бесах". Передавала письма этого революционного честолюбца, вроде бы "не подозревая" об их содержании, - за что и была арестована. Два года провела в предвариловке, затем - выслана под гласный надзор полиции в Крестцы Новгородской губернии. С 1875 года перешла на нелегальное положение, занималась пропагандой среди крестьян в окрестностях Киева, входила в вооруженную банду в Елизаветграде. Наконец, в 1877 - м вернулась в столицу, работала в подпольной типографии террористической партии "Земля и воля"...

Настолько же, насколько Засулич непохожа на невинную страдающую овечку, не вписывался в образ "злодея" и градоначальник Трепов. Распорядившись выпороть Боголюбова вместо того, чтоб, - как предписывал тюремный устав, - определить его на три дня в холодный карцер, на хлеб и воду, градоначальник, скорее офицер и администратор, чем юрист, велел отложить выполнение своего приказа и отправился к министру юстиции графу Палену. Желал уточнить, насколько законна подобная мера. У Палена, - как вспоминал А.Ф.Кони, - он встретил горячее одобрение, и это было не случайно, даже в известной степени оправдано. В 70-е годы в студенческой среде Петербурга сложилась уникальная ситуация, когда несколько сотен радикалов вносили смуту в умы тысяч молодых людей. Участвуя в антиправительственных беспорядках, многие из них "портили" себе жизнь, к тому же, проводя по нескольку месяцев в предварительном заключении, заражались все более и более радикальными настроениями. Тюрьма становилась своего рода "университетом" государственных преступников. В этих обстоятельствах виделось естественным не держать взбудораженную молодежь по тюрьмам, а всыпать большинству по "десятке горяченьких" и распустить до домам. Пален, сам в глубине души сторонник такой точки зрения, с легким сердцем поддержал Трепова, даже не подозревая, какие последствия может иметь подобного рода патриархальность в конце XIX столетия.

То есть никакого сознательного унижения личности, тем более палаческого рвения в "школьной" порке Боголюбова не просматривалось. Сам градоначальник еще задолго до рокового выстрела уверял, что "против студента ничего не имеет, но нужен, дескать, был пример. И в утешение, - добавлял он всегда, - послал я несчастному чаю и сахару".

Со смешанными чувствами встретил Трепов и приговор по делу Засулич. Как вспоминал тот же А.Ф.Кони, он твердил, что "благодарит Бога" за оправдание девицы, так как не желал и не желает ей зла, но тут же, рядом, с недоумением спрашивал, что он сделал присяжным и за что они его так жестоко оскорбили своим приговором? "Я хлопотал всегда о пользах города и благоустройстве его,- и вот теперь награда..." - твердил он с видимой горечью и снова возвращался к тому, что был рад, узнав об оправдании, и при первой вести о нем будто бы даже перекрестился, сказав: "Ну, и слава Богу".

На самом-то деле в этом описании Кони крылось еще одно противоречие, очень существенное для русской истории. Сладкоречивый юрист, глубокий рационалист по западному образцу, никак не понимал логики старика Трепова, православного человека и русского государственника-практика. Христианин, к тому же в глубине души чувствовавший себя виноватым в том, что, не желая, соблазнил Засулич на ее выстрел, Трепов искренне прощал ее. Трезвый администратор, он прекрасно понимал, куда способен завести страну оправдательный приговор по подобному делу. И опять же видел свою вину, сокрушался, что настроил, мол, против себя общество, какими-то своими ошибками спровоцировал присяжных на нелепый приговор...

Полная противоположность старику Трепову - третий герой этого процесса, тридцатипятилетний юрист Анатолий Федорович Кони, делавший блестящую карьеру - в недавнюю пору советник министра юстиции Палена, а к моменту процесса Засулич - председатель Петербургского окружного суда. Кони мыслил себя последовательным сторонником независимого суда и суда присяжных по британскому образцу в России. Эти идеи он считал безусловными, и вместе с ними полагал абсолютно правым и себя, проводящего их в жизнь. Все воспоминания Кони - долгий рассказ о его безупречности, на фоне которого он поучает и делает юридически-моралистические выволочки всем подряд - от министра Палена до обер-полицмейстера Дворжицкого. Все ему сходит с рук, все его считают блестящим "молодым человеком", живым воплощением будущего русского права...

На процессе Засулич Кони произнес заключительную речь, напутствуя присяжных. Все в этой речи вроде бы взвешенно и рационально, сам Анатолий Федорович видел в ней образец профессионального подхода к делу. Но походу рассуждений чувствовалось, как оратор мягко соблазнял присяжных, почти умолял их пренебречь буквой закона во имя справедливости, понимания, сострадания и тому подобных, не слишком конкретных категорий. Характерен и заключительный пассаж этой, во многом выдающейся речи. Вместо того, чтоб напомнить господам присяжным заседателям о праве человека на жизнь, что естественно, когда речь идет о покушении на убийство, или, на худой конец, процитировать соответствующие статьи уголовного законодательства, Кони вещает: "Пусть в приговоре вашем скажется тот "дух правды", которым должны быть проникнуты все действия людей, исполняющих священные обязанности».

«Дух правды» и сказался, - в том виде, как его понимала публика, толпа и сами господа присяжные заседатели, по старой русской привычке приученные во всем винить «бездарное правительство» и «проворовавшихся бюрократов».

От кульминации - к развязке

Выстрел Засулич не был первым актом террора в императорской России. Но он показал, что либеральное общество, образованная петербургская публика, если не в большинстве, то в значительном числе своем, готова посочувствовать политическому убийце, пожалеть его, пригреть, понять, спрятать от охранки и даже, неловко отвернувшись, дать денег на новое убийство. После 1878 года занимать государственную должность стало смертельно опасно. Несколько десятков террористов, входивших в так называемую «Народную волю», заставили жить в страхе и зловещем ожидании всю страну.

В 1879 году Народная воля вынесла смертельный приговор царю. В ноябре того же года под Москвой взорвали царский поезд. Александра II в нем не было.

5 февраля 1880-го столяр Халтурин устроил взрыв под обеденной залой Зимнего дворца. Убиты 10 человек прислуги и караульные.

1 марта 1881 года на набережной Екатерининского канала эта страшная охота на человека закончилась, Александр II, Освободитель был убит. Первая бомба сразила возницу и мальчика, салютовавшего поезду императора. Александр вышел. Второй преступник бросил бомбу ему под ноги...

Убийц, Рысакова и Гриневицкого, схватили, но было уже поздно...

За несколько часов до рокового бомбометания, Александр II подписал манифест, вводивший в России конституцию. Его сын, Александр III, в ужасе от гибели отца, этот манифест немедленно отменил.

Дальнейшее - известно.

---

P.S. Символистическое значение дела Засулич

Участники процесса Засулич - своего рода символы основных действующих сил при развязке российской истории.

Вот генерал-адъютант Трепов, пожилой уже человек, умелый администратор, о котором с неожиданной теплотой вспоминает даже самовлюбленный Кони. Он растерян перед новыми и противоречивыми обстоятельствами, не знает, как в них себя вести; старые, вполне человеческие рецепты, больше, вроде, не действуют. Он готов прислушиваться к Кони, который олицетворяет для него «мудрость Запада», закон и весь прогресс новой эпохи, но при этом ясно видит свои грехи, недостатки, ограниченность. «Я старый солдат, чего вы хотите», - все время повторяет он. Трепов служит России, как умеет, а она отмахивается от него. Он во всем неловок. Когда император пришел посетить его после ранения, он произнес одну единственную фразу: «Эта пуля предназначалась вам, Ваше Величество, я был счастлив принять ее вместо вас». Александр расстроился, почти оскорбился, и больше не навещал старика. Но ведь Трепов-то оказался прав...

С другой стороны Кони - блестяще образованный юрист, из семьи литераторов, известных деятелей 40-х годов. Этот уверен в себе, в своих идеалах, в своих рецептах. Страны своей он не знает и не видит (смешно, кого он принимает за «общество» в своих мемуарах, насколько враждебен ко всему тому своеобразному, что рождено Россией - от Игнатьева и Каткова до Достоевского). Поверхностный, внешне безупречный, «порядочный» человек, тот самый тип, который пойдет в кадеты, будет вещать с профессорских кафедр и думской трибуны о необходимости «свобод» и «народного представительства», заставит императора подписать отречение от престола в разгар мировой войны... При большевиках сам Кони выжил, был даже (благодаря своему участию в процессе Засулич, не в последнюю очередь) в большом почете.... Но при мысли, как Советская власть обходилась с его идеями и его единомышленниками, наступает некоторое удовлетворение. Вместо суда присяжных - знаменитая тройка, и никаких лишних разговоров.

И, наконец, Вера Засулич. По человечески ее почти нет. Она отсутствует, все время молчит. В мотивах ее - ничего личного, одни идеалы. Она - простое орудие тех теорий, которые представляет, той исторической и мистической силы, которая вбросила ее в роковые события, сделав одновременно и палачом и жертвой.

Будь Вера Засулич красоткой и любовницей Боголюбова, - как это рисовалось в романтическом воображении современников, - дух и последствия русской революции были бы совершенно иными. Но, увы, историческая Россия погибла именно под их давлением, была уничтожена их пулями и речами, - этой нежити, вооруженной расхожими фразами, этих умертвий, уже не имевших в себе ничего человеческого...

P.P.S. Для внутреннего пользования...

И уж совсем симптоматична история с защитником Александровым. Присяжный поверенный П.А.Александров, человек ссутулившийся, с некрасивым лицом, не имел никаких ораторских талантов, жил-был себе обычный питерский адвокат... Но во время процесса Засулич его, - как многим казалось, - просто подменили. Александрова, - как он сам говорил, - несло, он чувствовал себя больше, чем воодушевленным - вдохновенным. В одночасье стал героем, его речь перепечатывали газеты, переводили на иностранные языки...

Волна как нахлынула, так и схлынула. Больше никогда, вплоть до самой смерти, Александров не попадал в центр ярких событий...