Зацепило?
Поделись!

«Не просить, не надеяться, не ждать»

Cлучайные размышления о социальной тактике

опубликовано 29/08/2001 в 17:59
фото Светы Мартюшевой


1.

Учиться не обращать внимания. Дорожные неурядицы, плесень на старых стенах, высохший сыр. Никаких требований к миру. Сам виноват. Сам виноват, что за пределом твоей кухни тебя никто не понимает, не принимает всерьез, сам виноват, что слез не стало, что дело закончилось банальным скандалом в подворотне, что она ушла, размазывая сопли и стараясь тебя забыть.

Ты ей сказал перед расставаньем: "Не умоляй и не жди!" Она и не станет тебя ждать, с поразительной легкостью откажется от этого обременительного занятия. Она родила тебе троих детей, ты вступил с ней в брак, вы купили мебель. Вы надеялись быть нужными кому-то навсегда. Наивные.

2.

В этом спектакле ты не на главной роли. И на удачу, навскидку нет главных ролей. Все решает расчет, бизнес-план, верная оценка своих возможностей и потребностей рынка. Один критик договорился: мол, интересен не стиль писателя Солженицына, не пьянство хулигана Довлатова, не литературные изыски летописца Битова, а их социальная тактика. Как они пытались добиться успеха. И как мы не пытаемся.

Хорошая оговорка. Живешь себе критиком, тщишься завершить роман, куски не склеиваются, даже вкуса еще осталось достаточно, чтобы понять, насколько вся твоя проза - полная ерунда. И тогда начинаешь вспоминать. Вспоминать к примеру, как молодой Вознесенский просиживал часами в переделкинской баньке, чтобы перед глазами подъезжающих иноземов голым бухнуться в снег. "Русский поэт", - восклицали иноземы, какая телесная сила, какая молодость духа, не то, что у нас на Западе, чуть язвочка вскочила ниже лопаток, и мы идем к семейному доктору. Не знали, несчастные, что Андрей Андреевич месяцами насморк лечил. Жертвовал здоровьем во имя успеха. Зато "Параболическую балладу" читал по всему миру. И каждое утро просыпался знаменитым.

Вознесенский ведать не ведал, что поэт должен быть волхвом. Он верил, что поэт может быть шоуменом. Но у переводчика Микушевича своя социальная тактика, - он уповает на прорыв в высшие сферы, где его одобрят и обсудят. Жрец среди праведников всегда найдет понимание. Аборигены небес - вполне достойная аудитория. Авторы общепризнанных текстов и более сомнительные источники согласны с тем, что эта публика вполне предсказуема. Ставка выглядит достойной. И более, чем просто надежной.

И все-таки - "не просить, не ждать, не надеяться", - честнее, остальное как-то выглядит подлостью.

3.

"Не просить, не ждать, не надеяться", если не желаешь голым в бане просиживать сутки напролет, поджидая подходящего зрителя, или рассуждать об инволюции, инициации и гимническом назначении виршей гениального Гете.

Впрочем, есть и другой вариант, идиллический. Собираешь манатки, пакуешь легкую дорожную сумку, сдаешь московскую жилплощадь и отправляешься в Вологду. В Вологде сыплет мокрый снег, горчит пиво, Сухона подо льдом, Прилуцкий монастырь закрыт от посетителей на сотни запоров. За крепостными стенами монахи молитву творят, не дай Бог появится какая-нибудь девица в неподходящей юбке, нарушит их покой. Они ведь ушли от мира, затворились, им дороже всего чин и канон. И ты, бесчинный, на все эти дела не обратишь никакого внимания, снимешь домик в Заречье, домик уже рушится, полтора года никто не живет, однако стены еще не дали трещин, крыша цела и запаса дров хватит, по меньшей мере на эту зиму. Хозяйка отопрет жилище, отдаст тебе в руки тяжелый и холодный амбарный замок - символ былой основательности, и, пожалуйста, живи - радуйся. Грубо сбитый круглый стол, кухонный шкафчик шестидесятых годов, кровать на железных пружинах. Скрипит, но некому слышать твои скрипы да стоны.

Ты поставишь ноутбук на стол (разжился-таки по итогам предшествовавшей биографии), достанешь из сумки трубку и табак, закуришь. Будешь глядеть в окно день-два, наслаждаться тишиной и идиллией, обживать окрестные магазины, пить кофе. Потом можно отправиться на другой берег, дойти до центральной площади, с переговорного пункта позвонить в Москву и сказать подружке: "Знаешь, я все-таки уехал в Вологду, может быть ты меня навестишь?" Дальше - мечтать, как она приедет, а ты будешь сидеть за компьютером, сочинять злой провинциальный рассказ, - то ли об убийстве Рубцова (восхитительная социальная тактика, не так ли? - топором по голове, и паломничество на могилу, выставки, издания и премии обеспечены, даже Куняев назовет младшим братом в специально посвященном стихотворении), - она войдет тихо, подкрадется сзади и положит на глаза руки. В провинции становишься сентиментален как Сергей Островой и банален как Эдуард Асадов.

И вы станете куковать с ней, пить чай по утрам и бегать на лыжах по берегу Сухоны. Потом наступит лето, и можно будет рвать дальше на север, - в Кириллов, Тотьму и к кузькиной матери на берега Мезени или Печоры, - наблюдать закаты над таежными озерами и реками с деревянным дном.

Извините, меня сейчас стошнит.

4.

Меня стошнит, да и нет той квартиры, которую можно было сдать, плюс жизнь подруги не стоит гробить так дешево. И что же остается?

Ходить по родному городу, преподавать ерунду, время от времени выруливать на трассу (пусть только зима кончится), потом возвращаться к тем же занятиям: пиво пить, книги листать, с учениками говорить о высоком, когда куда больше нравится трепаться с ними о низком. Жаль, что в низком они пока ничего не понимают.

Кстати, самое странное заблуждение, что в вещах простых и грубых разобраться легче, нежели в тонких и изысканных материях. Вот и приходится большей частью рассуждать с людьми о серьезных или возвышенных делах, демонстрируя свою образованность или осведомленность и, увы, тем самым подчеркивая случайность своей роли, - чем выше над повседневностью, тем больше общего, монументального, а твоя судьба за парадом традиций, канонов и категорий как-то теряется, не блекнет даже (о ярком как расскажешь, когда взят подобный вдохновенный тон), но именно теряется, и ты начинаешь ненавидеть себя.

Однако существует надежный выход: встречать свою подружку где-нибудь в Мытищах и провожать в районе Красных ворот, петь вместе песенки, импровизировать, ласково материться, пить хорошее пиво, когда нет денег, хорошее вино, когда деньги есть, гулять по клубам и заглядывать в рестораны. Кое-что осталось за спиной, грустное, правда, по преимуществу, особенно по части развязки, кое-что ждет впереди, чересчур обязательное, правда, по части развязки уже окончательной, но... Целоваться в подъезде, на эскалаторе и в вагоне метро не менее приятно, чем двадцать лет назад. Ты ведь не просил об этом специально, не надеялся и не ждал.

Отсутствие социальной тактики тоже социальная тактика, и в случае удачного исхода напишут: "Он любил заниматься ерундой, пить дешевое спиртное, был показно равнодушен к славе и только порою мнительно самолюбив. Такова была его манера преподносить себя обществу, и в конце концов он заинтересовал одну богатую даму лет семидесяти пяти, которая издала все тексты с комментариями, оплатила раскрутку и переводы на семьдесят пять языков".

5.

Во всякой стране и во всякое время человек - смешное существо. И, чтобы там ни говорили моралисты и законоучителя, нас отличает от животных только эта пьянящая возможность - любить здесь и сейчас, любить, не задумываясь о потомстве, желая мимолетного тепла куда больше, нежели продолжения рода.

Все остальное - социальная тактика, роль в спектакле, где ты появился, чтобы сказать: "Господа хозяева, кушать подано".