Зацепило?
Поделись!

Дознание на пороге вечности

Практика и процедура посмертного воздаяния в разных культурах

опубликовано 18/12/2008 в 12:55
рисунок Сергея Тюканова


Пожалуй, есть совсем немного ключевых вопросов, ответ на которые по-настоящему помогает понять иную цивилизацию и культуру. Один из них, казалось бы, чисто религиозный: представление о жизни после смерти. Но независимо от того, насколько серьезно относятся к религии конкретные люди той или иной нации, в этом представлении есть ключ к пониманию их мировоззрения. Ведь здесь отразились и надежды, и страхи, и привычные повседневные процедуры, и, наконец, тоска по справедливости…

Представления о загробной жизни в разных культурах отличаются очень и очень сильно.

Самые первые, архаические «модели» загробной жизни были уравнительны, загробное царство, скажем, не делилось на территории более и менее комфортабельные, на места блаженства и места мучений. Следовательно, не было в них и рефлексии по поводу распределения мест в Вечности. Такова, например, потусторонняя судьба в религии древних шумеров – все попадают в некое, довольно унылое место, тень он жизни, всеобщий казенный дом престарелых душ.

Аид древних греков до-гомеровских времен тоже был всего лишь тенью от мира, где души страдали, очень по-гречески, от недостатка яркого света, ярких ощущений и впечатлений. Ранние римляне полагали, что, скорее всего, души обитают в гробницах, поэтому внимательно о них заботились – впрочем, римляне были практичны и гораздо больше беспокоились о делах посюсторонних.

Медленно, очень медленно копились у древних образы посмертного воздаяния, как медленно формировалась жажда справедливости, если не на этом свете – то на том.

Вот Сизиф, плут и ловкач, попробовавший одурачить саму смерть, вечно катит камень на гору. Камень срывается, и все начинается сначала. Вот царь Тантал, жизнелюб и предатель богов, стоит, окруженный изобилием плодов и яств, но мучительно не может до них дотянуться… Вот Данаиды, 49 мужеубийц, уныло носят воду в бездонную бочку, и она не наполняется, и нет им освобождения от бессмысленной работы (каким же ужасом представлялась рациональным философам-грекам сама идея труда бесцельного и нескончаемого!). Чванливая ткачиха Арахна вообще превращена в паучиху - так распорядилась завистливая Афина, сама отличная мастерица, не терпевшая конкуренции. Однако, это еще не суд как таковой – боги распоряжаются судьбами капризно и своевольно – из ревности, из личной мелочной обиды, из личного возмущения. Обитатели Олимпа, при все их величии, не обладали правом абсолютного морального авторитета.

С ходом времени шлифовались представления людей о Добре и Зле, как о чем-то надмирном, внешнем по отношению к обстоятельствам. Уже Платон рассказывает в своих «Диалогах», что где-то, среди запутанной топографии царства мертвых, находится распутье дорог: одна ведет в страшный Тартар, другая – в прекрасный Элизиум, или Елисейские поля (как видно, наши забавные «тартарары» имеют древнее и ужасное происхождение, а название знаменитой парижской авеню – еще более горделиво, чем может показаться на первый взгляд). На развилке сидят трое судей: трое героев, сыновей Зевса, отмеченных при жизни мудростью. Эак судит европейцев, Радамант – азиатов, Минос помогает им прийти к консенсусу. Хотя Эак имел юридический склад ума и даже составил законы, регулирующие поведение теней в Аиде, больше об этой процедуре почти ничего не известно, и известно не будет. Поскольку греки решительно предпочитали реальную жизнь чужой и холодной, скрепя сердце признаваемой вечности, а устное слово – письменному.

Совершенно иной была картина мира в Древнем Египте. Загробное существование, Вечность, представлялись намного важнее, чем кратковременное пребывание среди живых, и мало что так заботило египтянина, как его посмертная судьба. Определять ее дано лишь богам, и в сложнейшем заупокойном культе Древнего и Среднего Царства формируется первый в истории «частный суд»: бог Осирис, взвешивая на весах сердце умершего, определяет, заслуживает ли тот места в Вечности. Противовесом служит страусиное перо, принадлежащее богине Истины. Если сердце перевесит, оно будет уничтожено, если нет - тогда путь умершего лежит в прекрасные сады Иалу. Это не совсем рай, но нечто более представимое: правильно организованная жизнь. Крестьяне там не знают саранчи и дополнительных поборов; ремесленники – дрянного сырья и кривого инструмента, сановники – интриг равных и капризов сильнейших.

Разбирательство Осириса было полноценным судебным процессом. Оно происходило в специально отведенной «Палате двух истин», шло по четкой процедуре, перед лицом коллегии из 42 демонических существ. К нему готовились, предоставляя нечто вроде письменных свидетельских показаний.

С самых древних времен на стенах гробниц помещали большие иероглифические тексты – автобиографии. Поначалу они содержали лишь имена, титулы, должности, затем – весьма хвастливо рассказывали о победах и благосклонности фараонов, о военных походах и удачной карьере, перечисляли жертвенные дары... Историки с большим интересом наблюдают, как с течением времени перечисление триумфов и побед в них теснится этическими оправданиями. Военачальник, властитель, жрец все чаще считают нужным сообщить – «Я давал хлеб голодному и одеяние нагому… я никогда не сказал ничего плохого о ком-либо власть имущему»; «я делал лодку не имеющему своей лодки», «я говорил хорошее и повторял хорошее»… Эти формулировки повторяются, ясно указывая на сложившийся нравственный кодекс.

Интересно, что такие письменные отчеты редко бывали правдивы – и, тем не менее, египтяне шли на подлог ввиду всевидящего ока богов. Почему? Вероятно, по нескольким причинам сразу. Во-первых, это была религия великих процедур – и процессуально оформленная неправда была весомее неназванной, аморфной истины. Во-вторых, египтяне истово верили в силу сказанного и, тем более, записанного. Они считали, что неназванное – не существует вовсе, и наоборот, единожды записанное должно стать единственно верным. Вообще, ни до, ни после не было на нашей планете культуры, столь серьезно относившейся к письменному слову. Ну и, возможно, всеведение богов не было абсолютным…

Во всяком случае, вариант неудачного исхода суда над вельможей был, в принципе, возможен – и притом невероятен. На всякий случай, на грудь мумии клали резного скарабея – священный жучок умел облегчить сердце или даже взвеситься вместо него, и оказывался таким вот сакральным медиатором: незаинтересованной третьей стороной, наделенной, к тому же, волшебными функциями… А если на нефритовой спинке жука вырезать особое заклинание, обязующее сердце не свидетельствовать против хозяина, шансы возрастают. Еще одна прекрасная деталь: если знать имена всех сорока с лишним потусторонних судей, и вовремя выкликнуть их, то они не смогут отнестись к подсудимому сурово… Обо всем об этом рассказывает одна из самых знаменитых в истории книг – «Книга мертвых», которую читали немногие – но зато слышали о ней решительно все. Она и содержит подробное описание суда Осириса, и то, что сейчас назвали бы «пошаговой инструкцией» к его прохождению: формулировки и заклинания.

Перед страшным взвешиванием сердца, перед лицом богов Осириса, Тота, Анубиса и всей коллегии, умерший должен был произнести настоящую самооправдательную речь. Она содержала перечисление того, чего он не совершал (вернее сказать, совершать был не должен), и потому называлась «Исповедью отрицания».

«Я знаю имена 42 богов. Я знаю вас, владыки справедливости. Я не чинил зла людям, я не нанес ущерба скоту. Я не совершал греха в месте истины, я не творил дурного, я не кощунствовал, я не поднимал руку на слабого, я не делал мерзкого перед богами, я не угнетал раба перед лицом его господина, я не был причиной недуга, я не был причиной слез, я не убивал, я не приказывал убивать, я никому не причинял страданий, я не истощал припасы храмов, я не портил хлебы богов, я не присваивал хлебы умерших, я не совершал прелюбодеяния, я не сквернословил, я не прибавлял к мере веса, я не давил на гирю, я не плутовал с отвесом, я не отнимал молока от уст детей, я не сгонял овец и коз с пастбища, я не ловил рыбу богов в прудах ее, я не останавливал воду, когда она должна течь, я не преграждал путь бегущей воде, я не гасил жертвенного огня в час его, я не пропускал дней мясных жертвоприношений, я не чинил препятствия богу при его выходе. Я чист. Я чист. Я чист. Я чист».

Список преступлений и предосудительных деяний древнего египтянина в чем-то экзотичен но, в общем, понятен. Труднее представить себе реального сановника или вельможу, «не убивавшего и не приказывавшего убивать», но - четкое исполнение ритуала было на этом разбирательстве важнее и правды, и правдоподобия.

Мы считаем отточенность процедур большим благом цивилизации, результатом рациональной работы многих умов. На самом деле, как видно на примере суда Осириса, разработанная процедура недалеко уходит от ритуала и магии.

Не менее серьезно относилась (и относится) к посмертию традиционная культура Китая. Отличие ее от древнеегипетской - в том, что здесь переплавились совершенно разные религии и философские школы, и в том, что эта традиция жива по сей день. И – в невероятной подробности представлений об устройстве загробного судилища. Впрочем, от культуры, различающей не четыре, а целых пять Сторон света (почему-то никто более не заметил такого важного направления, как Центр!) логично ожидать обстоятельности.

Живая народная религия китайцев, сложившаяся примерно в 13-15 веках нашей эры – синкретическая, то есть она соединила (порой противоречиво) представления, бытовавшие в даосизме, рассуждения Конфуция, видоизмененные буддистские представления, и привнесла в них что-то совершенно новое.

Во-первых, после смерти человек ведет примерно тот же образ жизни, что и на земле. Ему там нужны еда и питье, одежда и обстановка, работа и даже новая семья… Отчасти поэтому, он получает второе – посмертное – имя, которым его называют почтительные потомки. К слову, это посмертное имя немного зависит от мнения окружающих – так, особо кровожадным императорам могли дать «плохое» имя, а теоретически – не давать его вовсе.

Во-вторых, и еду, и одежду в загробный мир надо доставлять, как в какой-нибудь вахтенный поселок на Крайнем Севере… Поэтому древние китайские гробницы, монументальные и роскошные, ломились от добра, и массовые человеческие жертвы были в ходу – впрочем, уже за две тысячи лет до нашей эры здесь вместо бездыханных тел рабов и наложниц появились их «заменители», глиняные фигуры, вроде египетских «ушебти». Одним из кандидатов на титул «восьмого чуда света» законно предстает гробница великого императора Цинь Ши Хуань-Ди, с ее 8-тысячным Терракотовым воинством: всемогущий император не решился истребить такую армию на жертвы, но смог заказать портретные скульптуры всех этих воинов, в натуральную величину (самый высокий вояка был ростом 1.95 метра), по которым до сих пор можно судить об этническом разнообразии его царства. Ближе к средним векам прекратились и жертвенные сожжения мебели, утвари, одежды и обуви – их заменили особые бумажные модели. Мало того – в стране, которая изобрела бумажные деньги, они оказались нужны и в загробном мире, причем до сегодняшнего дня. Специальные банкноты, с печатью Банка Преисподней (реального учреждения-эмиттента, а вовсе не поэтического инфернального образа), с солидным номиналом, до сих пор печатаются, продаются – и сжигаются в особых разукрашенных печах. В последнее время (сначала в Гонконге, потом и на остальной территории) вошли в моду и тщательно исполненные «кредитные карты», и банкноты с портретами американских президентов или иных знаменитых иностранцев, той же Мерлин Монро; и это не хэллоуинские штучки, а серьезные, основательные ритуальные предметы.

Что касается посмертной судьбы, то китайские средневековые представления о загробном судилище не знают себе равных по подробности. «Небесная канцелярия» - этот не совсем точный, но броский перевод отражает то, что поражает здесь европейца: загробный мир устроен по образу и подобию великой бюрократической Поднебесной империи. Подземное судилище – Диюй – это огромное учреждение. Как известно, отправляясь сюда, умерший сначала попадает в Первую судебную управу, что над большим морем, на Черной дороге, у Желтого источника. Здесь душа предстает перед верховным судьей, который распределяет, в какую из десяти профильных судебных управ (девять – для грешников, десятая – для праведников) будет перенаправлена. При всех судилищах имеется большой штат чиновников, демонов-стражников и секретарей, и каждое предназначено для определенного типа грешников.

Некоторые китайские грехи выглядят причудливо, равно как и принцип их объединения по тематическим управам. Воры, прелюбодеи и дурные врачи – туда, изготовители ядов и авторы дурных книг – сюда… Одно наказание ждет тех, кто бранил злых духов и крал масло из уличных фонарей, другое – тех, кто не выполнял государственных законов и мечтал о другом партнере при живом супруге…

Изображения «залов наказаний» подробны и кровожадны. Если злодеяния в принципе искупимы, то, по прохождении наказания, душе рисуют на лбу иероглиф – «исполнил», «подчинился», или «исправился», и посылают на следующее перерождение. Безгрешные души сразу отправляются в Десятую управу, где назначается форма перерождения. И вот – те, кто творил только добро, станут князьями и сановниками; менее добродетельные обратятся в купцов или ученых, крестьян или вдовиц. Ну, а для остальных остаются облики птиц, животных, насекомых и пресмыкающихся.

Примерно так работает система китайского загробного правосудия. Она, скажем, жизненно-правдоподобна: мифы повествуют о продвижении духов по карьерной лестнице, об их понятных офисных интригах. Известны случаи карьерных взлетов и падений. Вот, например, история судьи и правителя Ваньло-вана. Раньше он был верховным судьей и вершителем судеб, но, за неоправданное милосердие, был понижен в должности до начальника Пятой управы, хотя по-прежнему пользуется огромным авторитетом. У него голова быка и лицо лошади, щетка в одной руке и книга людских деяний – в другой. Как и все остальные судьи и служащие Канцелярии, он скорее чиновник, чем демон, и в его работе не так уж много мистики. Бывало, добропорядочные и почтительные души на время заступали на его место – и вполне справлялись с должностными обязанностями. Как и другие судьи, он всеведущ и, в общем, неподкупен (правда, часть ритуальных банконот, бывает, направляется родными и близкими умершего как раз на подкуп Яньло-вана).

Но порок взяточничества свойственен скорее мелким бесам от судопроизводства. Они бывают жуликоваты и недобросовестны. Случается, по-хлестаковски выдают себя за ревизоров, или промышляют сквоттерством: занимают временно пустующий храм демона рангом повыше и нагло присваивают не положенные по чину подношения. Для разрешения подобных казусов и был принят на службу честнейший и мудрый судья Бао, действительно живший в Х веке, и ставший с тех пор героем бесчисленного числа книг, фильмов и телесериалов. Его должность – надзирать за легитимностью, что-то вроде служебных расследований.

Это только несколько примеров потустороннего судопроизводства, наверное, наиболее далеких от христианской европейской культуры. Конечно, многое здесь кажется нелепым и надуманным – будто человек переносит обстоятельства своего земного существования на существование загробное. Так ли это? Не одев «шкуру» иной религии и иной культуры, судить об этом очень сложно. Ну а христианское представление о посмертии – совсем иная область, и ее для нас куда труднее рассматривать «со стороны».

Ксения Митрохина
2008